Я замерла посреди коридора. Уже и ученики разбрелись по классам, и стих шум голосов, а я продолжала стоять, словно статуя, и не могла пошевелиться. Вдруг все стало понятно и очевидно: и гнев на меня деканов, и выкрики Фредерика, и огорчение отца.

Мне всегда казалось, что процесс взросления проходит плавно и незаметно, едва уловимо для сознания. А у меня вышло как-то резко.

Ключевое здесь — понимание. Что если ты упадешь, то плохо будет именно тебе самому, а потом уже окружающим. Что нужно спать, даже если не хочется, потому что завтра битва, а если ты не поспишь, то просто не выстоишь. Что все умирают, иногда неожиданно, иногда предсказуемо, но всегда удивительно по-настоящему, буднично с одной стороны, и величественно с другой.

Например, Корелан. «Зато я все-таки решился!», — сказал он и тихо умер, пытаясь улыбнуться. Он не дожил до победы пары часов, но зато на этот раз смело принял свою судьбу.

Если что-то ты не испытал на своей шкуре, то все равно это явление останется для тебя абстракцией, нематериальной и нереальной. Например, смерть. Или настоящая любовь.

Я устало опустилась на лавочку в коридоре и внимательно рассмотрела свои руки, словно желая увидеть новые линии на ладонях.

Вот, значит, как это происходит. Мир вокруг становится настоящим. Люди теперь — это сложный сплав хрупкой плоти, бессмертного, сильного духа и клубка эмоций, страстей.

Война — крики, боль, смерть, редкие минуты отдыха, отчаянная мешанина своих с чужими и изматывающая гонка со смертью. Продержаться еще пару минут, дожить до утра, не умереть до свадьбы.

Любовь оказалась смесью ссор и непоняток, запутанных историй прошлого и туманного будущего, больных мозолей и редких мгновений ослепительного счастья. А близкие люди могут быть злыми, нервными, иногда добрыми, изредка милыми, но только им будет не плевать, если завтра ты умрешь.

Мир предстал с новой стороны.

Я пришла с опозданием на урок алхимии, но Стеонтий был настолько занят своими исследованиями, что даже не заметил этого.

Солнце давно ушло за горизонт, и даже луна успела куда-то деться, а я стояла на стене и несла свою вахту. Спустя несколько лет уже не хотелось выть от усталости, да и однообразное ожидание рассвета не казалось чем-то ужасным. Я прикрыла посох плащом и едва заметными движениями зачищала древко. В него слоями въелась кровь и грязь от моих странствий и сражений. К тому же, я решила нанести на дерево вязь оградительных рун и символов, что тоже требовало предварительной зачистки. Но на темную равнину, раскинувшуюся до самой стены черного леса, я все равно поглядывала регулярно.

Внизу и позади меня, у входа в корпус, раздались голоса, но пока ночные лунатики не подошли к самой стене я не могла разобрать слов.

— Мы должны отказать, нет другого выбора! — проговорил Натаниэль холодно и твердо.

— Мы не можем. Это скорее вызовет вопросы и втянет нас в политику. Он потребует ответа, почему Академия не хочет взять талантливого ученика, которого должна принять бесплатно, как чрезвычайно одаренного? Любой ответ вызовет волну, цунами, — с жаром ответил Фредерик, а его неясная тень внизу всплеснула руками от досады. — Что мы скажем? Соврем, что девочка не талантлива — он заплатит за ее обучение, и тут мы уже не отвертимся. Узурпатор он или нет, но определенно король. Я оттянул момент ее принятия на следующий год, дескать, уже прошло целое полугодие, лучше с начала года поступать. Большей оттяжки мы не получим.

Натаниэль вздохнул и потер лоб, я видела лишь неясные очертания, но этот жест усталости и раздражения я отлично знала.

— Начнется ад, Фред, начнется ад.

— Не факт, может быть все, что угодно, а не только самый плохой вариант. В любом случае, выбора у нас нет.

Голоса что-то еще побубнели и снова удалились в сторону жилых комнат. Я продолжила зачищать древко посоха, вглядываясь в ночную долину.

Уже утром, отчитавшись своему невыспавшемуся декану, я завтракала в столовой и рассеянно слушала Звездных, пока в голове сами собой выстраивались различные версии. Но уроки вновь затянули меня в привычный омут, и ночная беседа деканов сама собой забылась и потерялась среди учебных будней.

Близкое знакомство с тьмой меня не порадовало. В многогранной звезде, сиявшей мягким белым светом на полу, в метре от земли висело темное облачко, величиной всего лишь с ладонь. Но я отчетливо понимала — от бесконечного роста эту черноту удерживает лишь магическая фигура.

Тьма клубилась и силилась выйти за пределы своей клетки, пока класс, застыв в суеверном ужасе, молча взирал на страшного врага.

Лишь я одна смотрела как-то иначе, отчего Актавиан сразу обратил на меня внимание. Лишь чуть позже пришло понимание — я гляжу, прищурившись и крепко сжав зубы, неотрывно и зло, как на змею, которая уже жалила меня прежде.

— У меня складывается ощущение, что вы знакомы, — улыбнулся преподаватель после минуты тишины.

Я лишь немного нервно кивнула, но не стала ничего отвечать или рассказывать. Я сталкивалась либо с ней, либо с чем-то очень похожим, на ледяных скалах Стены, за которой кончается мир и начинается бездна. Из такой тьмы приходили те голоса, обступая со всех сторон мой жалкий огонь. Я до сих пор помнила липкое, гадкое прикосновение не столько к телу, сколько к душе. От него хотелось как можно скорее отмыться, но в мире едва ли существовало такое мыло, чтобы избавить от ощущения скверны.

На четвертом курсе нас стали пичкать знаниями, силясь познакомить со всем, что только может попасться нам на пути. И, видимо, считая нас уже достаточно взрослыми, не только рассказывали, но и показывали. Энергии и сущности являлись нам во плоти, осязаемые и материальные.

Все, чему меня учил Актавиан, я запоминала и впитывала, но все же не сильно расстроилась, когда мы закончили изучать тьму и перешли к пограничным существам. Я научилась пользоваться светом, но уж сильно он зависел от концентрации и правильной духовной настройки. Магия подчинялась мне значительно лучше, легче и эффективнее.

А пограничные существа… Дружественные государства, вроде того же Ватмаара, с радостью поставляли нам как мифических существ, так и добровольные наглядные пособия в лице вампиров, оборотней и прочих сомнительных личностей. Некоторые пытались явить нам всю свою мощь, испугать и заставить трепетать от суеверного ужаса. Другие же, наоборот, подавали себя как простых и даже не лишенных чувства юмора личностей, прикладывали немало усилий, чтобы понравиться и подружиться.

Эти уроки заинтриговали меня, увлекли и заняли все мысли. В классе Актавиана перед учениками представали удивительные, пугающие, завораживающие существа.

— А вы не боитесь, что вас начнут убивать? — спросил Мет. Собранный и напряженный, как всегда на этих уроках, Убийца Колдунов сидел за своей партой и смотрел на черную тень, что расхаживала перед классом и немного хриплым голосом рассказывала о Черном пути. В развивающихся черных одеждах явно сквозило что-то ватмааровское, но судя по ощущениям, это был лишь один из слуг Повелителя.

— Чтобы нас убивать, нужно чистое сердце, холодный разум и твердая рука. У тебя есть только одно из этих качеств, — с издевкой ответила тень, указав легким жестом на парня, и нехорошо хмыкнула. — В твоей душе ярость и гнев, жажда убивать всех волшебников и магических существ. Тебе невыносима мысль, что те, кто обладают силой, ходят так близко и могут так много. Ты едва-едва смирился со своими одногруппниками. Твой разум затмили глупые догмы. Магия — зло. От магии — смерть. Магам — смерть. Если ты не человек, значит — монстр. О нет, такой как ты, убить меня не сможет.

Тень дошла до стены, легко развернулась и стала вновь мерить шагами комнату, казавшуюся для нее слишком тесной. Слуга Ватмаара продолжил сверлить нас острым, как рапира, взглядом. Актавиан же молча наблюдал за происходящим.

— И скорее всего, ни у кого из вас нет нужных качеств. Помните, нужны все три. О, я вижу вас насквозь! Кто-то жаждет власти, не отдавая себе в этом отчета, ибо пока юн. Но жаждет. Почему отец выбрал брата своим наследником? Ведь это я учусь в Академии, а не он! Почему родители не хотят принять дочь-архимага, я ведь только прославляю свой род в великих битвах?