— Я долго надеялся, что все образуется само собой и приложенных усилий хватит. Или хватит моего слова. Я ошибался. Ди, ты моя любимая дочь, я никогда этого не скрывал. Более того, если не считать Нику, ты старшая из моих дочерей, и я возлагаю на тебя большие надежды. Которых ты пока не оправдываешь. Я долго списывал твое поведение на то, что ты еще ребенок, но сегодня твой тридцатый день рождения — по нашим законам ты уже совершеннолетняя. И хотя я часто думал увеличить этот срок до ста лет, ибо до этого возраста вы все еще дети, традиции есть традиции. И устраивать детские свары в такой день… Я разочарован. И я принял решение.

Отец сел на трон, откинув полы мантии. Вокруг царила полнейшая тишина, не было слышно даже шороха пышных платьев.

— Ты отправляешься на обучение в закрытую школу для девушек, где, я надеюсь, из тебя сделают приличную воспитанную леди. Ты старшая принцесса и должна быть образцом для подрастающего поколения. Ты выезжаешь немедленно! Твои вещи уже собрали слуги, едешь под охраной двух старших братьев. Если сбежишь — в город больше можешь не возвращаться! Я от тебя отрекусь!

Эхо его слов еще долго звучало в ушах, пока я садилась в карету, окруженная братьями. Все произошедшее было для меня таким шоком и погрузило в настолько глубокую апатию, что я даже не отреагировала на выражение лица Андриана, когда меня взяли под руки и вывели из зала. Задним числом, уже спустя годы я понимаю: на нем мелькнуло раскаяние. И даже страх.

Но тогда лица придворных, окружающая обстановка и отец были словно в тумане. С одной стороны в карете сидел Маркел, с другой — Ринек, видно, их выбрали для конвоя как самых ответственных и адекватных. Оба молчали и в задумчивости глядели в окна. Я тоже молчала, сидела в тряской карете и смотрела на свои руки.

Долгой дороги не хватило, чтобы собраться с мыслями.

Я, достаточно взрослый человек, который столько лет занимался государственными делами, на «отлично» выполнял любую работу, отправлена в самую натуральную ссылку! Если не в тюрьму. И за что? За то, что на собственном дне рождения схватилась за меч после оскорблений брата?

Отец никогда не играл из себя тирана и деспота, никогда не обижал меня и не оскорблял. И вот так прилюдно опозорить меня, — меня, чистокровную лидорианскую принцессу! — перед братьями, сестрами и всем Двором! Отправить в место, судя по описанию, больше похожее на монастырь, да еще и пригрозить отречением в случае моего побега! Как такое возможно? Неужели я действительно была самой плохой из его детей? Ведь Нику в такое место не отправляли! Она прошла обучение в Академии на архимага, и отец никогда так с ней не поступал. Что же случилось? Как такое вообще возможно?

Я без устали задавала себе эти вопросы пока мы ехали через три Сопряжения в какое-то богом забытое место, которое станет теперь моей тюрьмой. На рассвете, сером и промозглом, мы остановились у огромных ворот, окованных металлом. В мутной синеве виднелись мрачные шпили высоких башен и крепостных стен. Маркел помог мне выйти из кареты не столько из-за хороших манер, сколько пытаясь меня морально поддержать. Он даже ободряюще улыбнулся, но от этого мне стало казаться, что со мной прощаются.

Ринек обнял меня, крепко прижав к груди и поцеловав в щеку. Я еле сдержалась, чтобы не расплакаться. Что же это такое⁈ Я была единственной в семье, с кем так несправедливо обошлись. И это называется «любимая дочь короля»? Почему не отослали, не отправили на подвиги или в тяжелый поход, почему именно такая унизительная кара?

В воротах открылась маленькая калитка, из нее вышли три женщины в длинных серых платьях, нет, не монашеских, но некое сходство все равно было. Суровость, аскетизм, надменность и чопорность. На меня они лишь быстро глянули и стали вежливо и учтиво разговаривать с братьями, словно я была пустым местом. Отчасти — это было и хорошо, начни они беседу со мной, не знаю, как бы себя повела. Я глубоко вздохнула и взяла под контроль свои эмоции, сжав в кулаке висевший на шее медальон. Маленький герб Лидора из белого золота и голубого металла, что добывают в горах Крелонтена. «Честь, достоинство, сила» — девиз моей семьи, моего рода. И даже если сейчас эта самая семья и не сильно меня любит, кровь свою я не предам и не опозорю.

Поэтому я медленно, спокойно и чинно вошла за тремя женщинами-смотрительницами в серую крепость, так похожую на тюрьму, и даже почти не вздрогнула, когда за мной громко закрыли дверь на засов.

Первый день всегда самый тяжелый, так говорила я себе через каждые пять минут. Нужно продержаться подольше, все наладится. Когда-нибудь.

Вокруг были серые аскетичные стены, немыслимо высокие и уродливые. Каменные плиты начищены до блеска, но, несмотря на чистоту, уютным это место не было. Школа для девушек — я ожидала ярких цветов в кадках, кружевных занавесок, сделанных руками учениц, узорных витражей с изображением героев, детей, свадеб и прочих матримониальных глупостей. Но в таком месте скорее могут отбывать наказание преступники, пираты и насильники, чем учиться молодые девушки и девочки.

Меня долго вели по пустым сонным коридорам мимо тяжелых закрытых дверей и голых стен, пока я не оказалась в просторном, но не менее убогом зале, где в широком кресле сидела худая, как смерть, женщина в таком же сером платье с кружевами, как и все прочие.

— Добро пожаловать, милое дитя, в нашу закрытую школу для настоящих принцесс, — растягивая слова и немного гнусавя, произнесла костлявая тетка. Она критично оглядела мой наряд — золотистый корсет, голые руки и несколько длинных юбок с разрезом от самого пояса. По-моему, это был вполне приличный наряд, особенно для южного Лидора, где летом с моря дул такой жаркий ветер, что даже старые вдовы одевались легко и открыто. Но при виде моей юбки с разрезом, костлявая тетка лишь сжала свои тонкие, бесцветные губы в узкую черточку. — Вы выглядите неподобающим образом для маленькой целомудренной девочки.

Тут я уже не сдержалась.

— Прошу прощения, но, я, во-первых, не маленькая, во-вторых, давно не девочка, и в-третьих — не целомудренная. Я лидорианка, и этим все сказано, если вы удосужились хотя бы немного ознакомиться с обычаями моей родины.

Костлявая женщина чуть не свалилась со своего насеста после моих слов, но видно к дерзости ей было не привыкать.

— Как это ужасно, — прогнусавила она. — Теперь понятно, почему ваш отец так обеспокоен. Кто же женится на распутной и невоспитанной принцессе! Какой позор! Какое оскорбление вы нанесли своей семье! Надеюсь, бастарда вы не привели?

— Я вам что, собака, чтобы «приводить» потомство? — в этот момент у меня совсем потемнело перед глазами от ярости. — И это вы сейчас наносите оскорбление моей семье и моему государству, которое за триста лет не смог завоевать даже Грязный Кормчий с восемью сотнями боевых кораблей! Я взрослая женщина, а не пятилетняя девчонка. К тому же, лидорианки хранят чистоту сердца и духа, а не трясутся над плотью, их не выдают замуж, они сами решают, с кем быть. В моем городе женщины воюют наравне с мужчинами. Я вижу, у нас разные представления о том, какое место занимает женщина в иерархии мира.

Я стояла, сжав челюсти, и молча смотрела на эту костлявую женщину, что посмела оскорбить не только меня, но и весь мой род.

— Вы все-таки не так безнадежны, — прогнусавила она. — Как вижу, вам нравится история. Вы умеете танцевать?

Дальше беседа протекала в таком же духе: я произносила гневные речи, обоснованно указывала на ошибки, но костлявая женщина, как позже выяснилось, Смотрительница словно и не слышала сути моих слов. Она лишь выхватывала какие-то обрывки, перевирала мои высказывания и принималась обсуждать отдельные детали, начисто игнорируя здравый смысл.

Под конец, мне стало казаться, что я тону в вязком болоте чужой глупости и ограниченности или вовсе говорю на другом, непонятном для этой особы языке. Наша беседа завершилась на том, что Смотрительница резко оборвала себя на полуслове и пристально посмотрела мне в глаза, своим цепким и холодным взглядом.