— У защиты есть вопросы к сейру Болину? — сделав глубокий вдох, спросил Дули.

— Пока нет, — пробормотал Оулсон. — Полагаю, его можно потом пригласить обратно?

— Да, — ответил Дули, повернувшись к Макки. — Пройдите в круг для дачи показаний, сейр Макки.

Болин, будто во сне, вышел из круга и вернулся за стол обвинения. В фасеточных глазах пан-спекки отразился странный блеск, как будто ему было что скрывать.

Макки вошел в круг, принес присягу и повернулся к Вонбруку, напустив на себя решительный вид, который, как он знал, должен был подчеркнуть его целеустремленность.

— Вы назвали себя промежуточным директором Бюро Саботажа, — сказал Вонбрук. — Не могли бы вы объяснить, что это значит?

Прежде чем Макки успел ответить, Уотт поднял голову и прорычал:

— Ты предатель, Макки!

Дули схватил рукоятку меча справедливости, чтобы подчеркнуть непреклонность своей позиции, и воскликнул:

— Я не потерплю подобных беспорядков в суде!

Оулсон положил руку на плечо Уотта. Оба гневно смотрели на Макки. Щупальца на голове Уотта извивались, окрашиваясь во все цвета радуги.

— Я должен предостеречь свидетеля, — сказал Дули, — его замечания звучат так, словно имеет место сговор. Все, что он скажет сейчас, может быть использовано против него.

— Никакого сговора, ваша честь, — ответил Макки. Он стоял лицом к Вонбруку, но обращался, кажется, к Уотту. — За много веков функции Бюро Саботажа в правительстве стали более открытыми и явными, однако некоторые аспекты смены гвардии, если так можно выразиться, остаются важной тайной. Правило таково: если человек в состоянии защитить себя от саботажа, он подходит на должность главы Бюро. Однако если секретарь Бюро успешно саботирован, он обязан покинуть свой пост и предоставить эту должность на рассмотрение президента и кабинета министров в полном составе.

— Покинуть? — спросил Дули.

— Это необязательно, — сказал Макки, — но если акт саботажа по отношению к секретарю значителен, тонок и имеет далеко идущие последствия, секретаря заменяет более успешный саботажник. А предыдущий отстраняется от должности.

— То есть вы хотите сказать, что теперь президент и кабинет министров должны выбрать между сейром Уоттом и вами? — спросил Дули.

— Мной? — удивился Макки. — Нет! Я — промежуточный директор, потому что сумел успешно саботировать сейра Уотта и потому что оказался старшим чрезвычайным агентом саботажа на месте.

— Но вас якобы уволили, — возразил Вонбрук.

— Пустая формальность, — ответил Макки. — Увольнять саботажника, который успешно выполнил подобное задание, — традиция. Это делает его кандидатом на должность секретаря, если он к этому стремится. Однако в данный момент я не имею подобных устремлений.

Уотт резко выпрямился и уставился на Макки.

Макки провел пальцем по вороту, понимая, что ему грозит физическая опасность. Взгляд в сторону пан-спекки подтвердил это. Пантору Болину с трудом удавалось держать себя в руках.

— Все это очень интересно, — ухмыльнулся Вонбрук, — но как это может повлиять на данное дело? Выдвинуто обвинение в незаконном саботаже Налоговых Наблюдателей в лице сейра Пантора Болина. Если сейр Макки…

— Если уважаемый прокурор позволит, — перебил Макки, — я могу успокоить его на сей счет. Должно быть очевидно, что…

— Это сговор! — вскричал Вонбрук. — Как же…

Его заглушил громкий ритмичный стук. Судья Дули поднял меч, и арена наполнилась электронным звуком. Когда вновь наступила тишина, судья опустил меч и вернул его на место перед собой.

Дули понадобилась минутка, чтобы успокоиться. Он прекрасно понимал, что в политическом отношении идет по краю бездны. Благодарение звездам, он еще мог объявить данный процесс слушанием.

— Продолжим по порядку, — сказал Дули. — Для того суды и нужны, знаете ли. — Он глубоко вдохнул. — Итак, здесь присутствуют несколько человек, чью преданность поддержанию закона и порядка по идее нельзя ставить под сомнение. Я бы включил в их число сейра прокурора Вонбрука, уважаемого адвоката сейра Оулсона, сейра Болина, биологический вид которого известен разумностью и гуманизмом, а также уважаемых представителей Бюро Саботажа, действия которых хоть и раздражают и гневят нас порой, но все же производятся ради нашего блага, ради того, чтобы сделать нас сильнее и раскрыть наши внутренние ресурсы.

Этот судья упустил свое истинное предназначение в жизни, подумал Макки. С такими речами ему бы работать в сфере законодательства.

Вонбрук, устыдившись, сел на место.

— Итак, — продолжал судья, — если я не ошибаюсь, сейр Макки упомянул два акта саботажа. — Дули посмотрел вниз на Макки. — Сейр Макки?

— Все выглядит именно так, ваша честь, — сказал Макки, надеясь, что правильно оценил теперешнее отношение Дули к делу. — Однако, возможно, по данному конкретному вопросу принять решение сможет только суд. Видите ли, ваша честь, предполагаемый акт саботажа, о котором я говорю, был инициирован агентом Бюро, являющимся пан-спекки. Однако теперь выгоду от этого действия, судя по всему, желает получить пан-спекки, делящий одну колбыль с этим агентом и…

— Вы смеете намекать, что я не являюсь хранителем эго своей ячейки? — вспылил Болин.

Макки понял, что пан-спекки нацелил на него оружие, хотя и не мог сказать, что это и где оно. В их культуре было предостаточно упоминаний об оружии, защищающем эго.

— Я этого не говорил, — поспешно и как можно более искренне ответил Макки. — Но вы ведь не могли настолько неправильно истолковать культуру людей с Земли, чтобы не знать, что теперь произойдет.

Какой-то инстинкт заставил судью и других зрителей этого разговора молчать.

Болин, казалось, дрожал всем телом.

— Я опечален, — сказал он.

— Если бы существовал способ достичь взаимного согласия и избежать всех этих страданий, я бы выбрал его, — сказал Макки. — Вы видите другой способ?

Не переставая дрожать, Болин ответил:

— Я должен делать то, что должен.

— Сейр Макки, что здесь происходит? — тихо спросил Дули.

— Две культуры пытаются наконец понять друг друга, — ответил Макки. — Мы веками жили бок о бок в кажущемся взаимном согласии, но внешние проявления обманчивы.

Оулсон попытался было встать, но Уотт дернул его обратно на место.

Макки заметил, что его бывший начальник оценил опасность. Очко в его пользу.

— Вы понимаете, сейр Болин, — сказал Макки, пристально глядя на пан-спекки, — что подобные вещи необходимо долго и тщательно обсуждать в открытую, прежде чем суд примет решение. Это закон, который вы поклялись соблюдать. Я склонен поддержать вашу кандидатуру на роль секретаря, но мое личное решение подождет результата слушания.

— Что необходимо обсуждать? — спросил Дули. — И по какому праву, сейр Макки, вы называете это слушанием?

— Я выражаюсь фигурально, — ответил Макки, не сводя глаз с пан-спекки, гадая, какое страшное оружие эти существа применяли для защиты эго. — Что скажете, сейр Болин?

— Вы защищаете неприкосновенность своего жизненного уклада, — сказал Болин, — но отказываете мне в праве на то же самое?

— Неприкосновенность, но не секретность, — уточнил Макки.

Дули перевел взгляд с Макки на Болина и заметил, что пан-спекки выглядит, как сжатая пружина, готовая в любой момент распрямиться. Судя по тому, как он держал руку в кармане пиджака, судья понял, что он, вероятно, готовится применить против всех присутствующих на арене какое-то оружие. Такой уж у него был вид. Дули хотел было вызвать охрану, но задумался о том, что ему было известно о пан-спекки, и решил не провоцировать критическую ситуацию. Люди приняли пан-спекки как своих. Из них получались хорошие друзья, но страшные враги, к тому же ходили слухи об их скрытых способностях, об эго-ревности, о свирепости, с которой они оберегали тайны своей колыбели клана.

Болину наконец удалось побороть дрожь.

— Говорите, что должны сказать, — прорычал он.

Макки пробормотал про себя молитву о том, чтобы пан-спекки не потерял контроль над своими рефлексами, и обратился к камерам в дальнем конце судебной арены, которые транслировали все происходящее во все концы вселенной.