— Да, — сказал Лето. — А я слушал отца, но мне кажется, что в действительности я следовал советам нашего деда, именем которого назвали и меня. Наверно, мне было легко его слушать по этой причине.
— Он не посоветовал тебе поговорить о Золотом Пути с бабушкой?
Лето помолчал, пока мимо не прошел слуга с завтраком для госпожи Джессики. В воздухе распространился густой запах зелья.
— Она живет и в нас, и в своей плоти, — сказал Лето. — Ее совета можно спросить дважды.
— Я не буду этого делать, — запротестовала Ганима. — Я не хочу снова так сильно рисковать.
— Тогда я сделаю это сам, — решил Лето.
— Мне казалось, что мы сошлись во мнении, что она вернулась в Общину Сестер.
— Все так, Бене Гессерит в начале ее пути, собственные творения в середине и опять Бене Гессерит в конце. Но помни, что в ней тоже течет кровь барона Харконнена, причем у нее этой крови больше, поэтому они ближе друг другу и она делит с ним нечто большее, чем мы.
— Это очень мелкая формулировка, — возразила Ганима. — К тому же ты не ответил на мой вопрос.
— Не думаю, что упомяну Золотой Путь.
— Я могу это сделать.
— Гани!
— Нам не нужны больше боги Атрейдесов! Надо оставить место человеку!
— Разве я когда-нибудь это отрицал?
— Нет. — Она глубоко вздохнула и отвернулась. Из передней выглянул слуга, привлеченный шумом спора, но не понявший ни одного слова древнего языка.
— Мы должны это сделать, — сказал Лето. — Если мы потерпим неудачу и не сможем действовать, то нам останется только упасть на ножи.
При этом Лето использовал фрименское выражение, означавшее «отдать свою воду в племенную цистерну».
Ганима снова посмотрела на брата. Она была вынуждена с ним согласиться, но чувствовала себя загнанной в ловушку. Оба понимали, что день расплаты ждет их на пути, и день этот неотвратим, что бы они ни сделали. Ганима знала об этом, причем ее знание было неимоверно усилено данными, полученными от памяти других, обитавших в ее душе, но теперь девочка боялась той силы, которую она сообщила чужим душам, пользуясь данными их опыта. Эти души прятались в закоулках ее сознания, как демоны, притаившиеся в густых зарослях.
Все они были таковы, за исключением ее матери, которая сохранила силу своей плоти, но отказалась от нее. Ганима все еще дрожала от этой внутренней борьбы. Она давно бы сдалась этим другим, если бы не сила убеждения Лето.
Лето сказал, что из этой ловушки только один выход — Золотой Путь. За исключением болезненного понимания того, что он что-то утаивает из своих видений, Ганима могла положиться на искренность брата. Он нуждался в ее плодотворном сотрудничестве для улучшения плана.
— Нас будут проверять, — сказал он, понимая, в чем сомневается сестра.
— Но не с помощью же зелья.
— Может быть, и так. Во всяком случае, нас проверят в Пустыне и в Суде Одержимых.
— Ты никогда не говорил о Суде Одержимых! — обвиняющим тоном проговорила Ганима. — Это тоже часть твоего сна?
Лето старательно откашлялся, в душе проклиная случайно вырвавшееся слово. — Да.
— Значит, мы станем одержимыми?
— Нет.
Ганима подумала о Судилище — этом древнем фрименском суде, по окончании которого часто происходили загадочные смерти. Кроме того, с их планом были связаны и другие сложности. Путь может привести их к тем границам, при переступании которых человек теряет контроль над собой и становится безумным.
Понимая, куда клонятся ее мысли, Лето сказал:
— Власть всегда привлекает психопатов. Вот чего нам надо избежать в наших душах.
— Ты уверен, что мы не станем… одержимыми?
— Нет, если сотворим Золотой Путь.
— Я не стану рожать твоих детей, Лето, — сказала Ганима, все еще преисполненная сомнений.
Лето тряхнул головой, отогнал случайные предательские слова и произнес на формальном королевском языке:
— Сестра моя, я люблю тебя больше, чем самого себя, но в моей любви нет чувственной нежности.
— Хорошо, тогда давай вернемся к другому спору, прежде чем идти к бабушке. Нож, вонзенный в грудь Алие, мог бы очень неплохо решить все проблемы.
— Верить в это — значит верить в то, что можно пройти по глине и не оставить следов, — сказал он. — Кроме того, Алия вряд ли предоставит кому бы то ни было такую возможность.
— Все вокруг говорят о Джавиде.
— Неужели у Дункана уже прорезались рога? Ганима пожала плечами.
— Одна порция яда, две порции яда.
То был ранжир, по которому властители во все времена делили придворных по степени их опасности для правителя.
— Мы должны сделать это моим способом, — сказал Лето.
— Другой способ может быть чище.
По тону ее ответа брат понял, что сестра подавила свои сомнения и согласилась с его планом. Это понимание не принесло ему счастья. Он машинально посмотрел на свои руки, чтобы убедиться, не прилипла ли к ним грязь.
Глава 14
Вот в чем заключалось достижение Муад'Диба: он рассматривал подсознание каждого индивида как банк совокупной памяти, восходящей к первичной клетке — источнику всеобщего бытия. Каждый из нас, говорил он, может измерить расстояние, отделяющее его от этого общего происхождения. Придя к такому выводу, Муад'Диб принял смелое решение. Он поставил себе задачу интегрировать генетическую память в процесс оценки текущих событий. Таким образом ему удалось прорвать завесу Времени, соединив прошлое и будущее в единое целое. Свое творение Муад'Диб воплотил в сыне и дочери.
Завет Арракиса, Харк аль-Ада
Фарад'н расхаживал по оранжерее отцовского королевского дворца, глядя, как все короче становится его тень. Солнце планеты Салуса Секундус стремительно поднималось к зениту. Принцу приходилось непроизвольно удлинять шаг, чтобы не отставать от сопровождавшего его башара.
— Меня не оставляют сомнения, Тиеканик. Нет слов, конечно, трон очень привлекателен. — Он помолчал и тяжело вздохнул. — Но у меня так много других интересов.
Тиеканик, только что пришедший в себя после жестокого спора с матерью Фарад'на, искоса поглядывал на юношу, отмечая, что к восемнадцати годам в его чертах начинает проступать мужественность. В мальчике все меньше оставалось от Венсиции. Взрослея, Фарад'н становился похожим на старого Шаддама, который больше интересовался своими личными проблемами, нежели королевскими обязанностями. Именно это в конечном счете и стоило ему трона. Владыка не должен быть мягким.
— Вы должны сделать выбор, — сказал Тиеканик. — О, несомненно, надо оставить время и для личных интересов, но все же…
Фарад'н задумчиво пожевал нижнюю губу. Он находился здесь по обязанности, и это тяготило и подавляло его. С гораздо большим удовольствием он отправился бы сейчас в скалистый заповедник, где проводились опыты с песчаными форелями. Осуществлялся проект огромной значимости: речь шла о том, чтобы отнять у Атрейдесов монополию на зелье, после чего могло произойти все что угодно.
— Вы уверены, что близнецы будут… устранены?
— Этого нельзя сказать наверняка, но перспективы неплохие, мой принц.
Фарад'н пожал плечами. Убийство — обычное явление в жизни королей. Язык двора изобиловал всяческими тонкостями и намеками, обозначавшими способы убрать с дороги того или иного важного противника. Одним словом можно было дать понять, следует ли подсыпать яд в воду или добавить его в пищу. Принц думал, что Потриды будут устранены с помощью яда. Эта мысль отнюдь не приводила Фарад'на в восторг. Близнецы были по всем признакам очень интересной парой.
— Нам придется ехать на Арракис? — спросил Фарад'н.
— Это лучшее, что можно предпринять для усиления нашего влияния.
Фарад'н явно хотел задать какой-то вопрос, но Тиеканик не мог понять, какой именно.
— Меня кое-что беспокоит, — сказал Фарад'н, приближаясь к углу живой изгороди и подойдя к фонтану, окруженному гигантскими черными розами. Было слышно, как в кустах ножницами работают садовники.