— Хорошо сказано, — сказал он вслух.

В голосе Бекетта слышалось удивление.

— Блок, однажды сформированный, остается заметно сильным. Он должен быть связан с более мощными химическими связями. О'Нейл идентифицировал повторяющиеся вторичные ДНК-процессы в таких подробных деталях, что имел возможность найти и выбрать из них.

— Вы действительно думаете, что наступаете ему на пятки? — спросил Стоунер.

— Я говорю то, во что верю, — сказал Бекетт и увидел, как Хапп в другом конце комнаты согласно кивнул.

Твердо сжав зубы на черенке трубки, которая уже потухла, Викомб-Финч старался выглядеть глубокомысленно и страстно желал чувствовать себя так же уверенно, как и Бекетт.

Стоунер взглянул на директора, и в его взгляде появилось подозрение.

— Что ты на это все скажешь, Уай?

Викомб-Финч вынул трубку изо рта. Он положил ее в пепельницу чашечкой вниз и глядел на нее, произнося свои слова.

— Мы убеждены, что О'Нейл состыковал две половины определенных участков внутри спирали ДНК-РНК человеческой генной системы. Группа Билла считает, что могут существовать независимые воспроизводящиеся системы внутри спиральной цепочки, которые формируют эту связь.

— А ты как считаешь? — спросил Стоунер.

Викомб-Финч посмотрел на Стоунера.

— Они могут сделать наиболее обещающий прорыв из всех, достигнутых до сих пор.

— Могут, — сказал Стоунер. — Ты не убежден в этом.

— Я ученый! — запротестовал Викомб-Финч. — Я должен видеть доказательства.

— Тогда почему ты считаешь их подход многообещающим?

— Он делает упор на вирусные ДНК, во-первых. Все мы знаем, что они должны иметь какое-то значение. Кроме того, такой подход делает явные шаги в клеточную систему.

— Мне не видны эти шаги, — сказал Стоунер.

— Главной бумажкой в этом бумажном вихре является блокирование энзимов, — сказал Бекетт.

Стоунер бросил молниеносный взгляд на него, затем на Викомб-Финча. Он отметил этот комментарий, и было ясно, что он повторит его премьер-министру.

— Вирусные ДНК могут быть связаны с бактериальными ДНК прямым процессом, — сказал Викомб-Финч. — Все потомство бактерии будет содержать вирусную ДНК и все сообщения, записанные в этой вирусной ДНК.

— Сообщение, — сказал Стоунер бесцветным голосом.

— Она встречается с участком человеческой цепочки ДНК, который определяет, кто хозяин женского пола, — сказал Викомб-Финч. — Вирусная ДНК, как мы думаем, встраивается в эту клеточную основу и отсоединяется от своего бактериального носителя.

— Сообщение передано, — сказал Бекетт.

— И вы знаете, как это происходит? — спросил Стоунер.

— Теперь мы можем пойти по ее следу, — сказал Бекетт. — Мы начнем предвидеть форму процесса очень быстро.

— Как быстро, черт возьми? — Стоунер пристально смотрел на Бекетта.

Бекетт только пожал плечами.

— Мы работаем над этим так быстро, как только можем.

— Мы твердо уверены в условиях, при которых она воспроизводится, — сказал Викомб-Финч. — Не забывайте, что чума пролиферирует в присутствии антибиотиков.

— Мы впадаем в нетерпение, — сказал Стоунер.

— Как раз сейчас ваше нетерпение удерживает нас от нашей работы, — сказал Бекетт.

Стоунер оттолкнул кресло и поднялся на ноги.

— Может кто-нибудь скажет моему водителю, что я готов ехать?

Викомб-Финч поднял руку и увидел, как заместитель торопливо встал и покинул комнату.

Стоунер повернулся и посмотрел на Викомб-Финча.

— Ты действуешь на меня, как удав на кролика, Уай. Моя бы воля, мы бы взяли и сожгли всех вас. Потом стерилизовали бы территорию и попытались начать все сначала.

— Совершая еще раз все те же ошибки, — сказал Бекетт, обходя стол.

Стоунер перевел свой холодный внимательный взгляд на Бекетта.

— Может быть и нет. Мы можем сделать научное исследование преступлением, которое карается смертной казнью.

Развернувшись, он вышел из комнаты, даже не поглядев на заместителя, который распахнул перед ним дверь.

Бекетт стоял рядом с Викомб-Финчем, глядя, как за Стоунером закрывается дверь.

— Как ты думаешь, что он скажет премьер-министру? — спросил Викомб-Финч.

— Он скажет, что у нас есть новая теория, которая может быть и удачной, но правительство должно подождать, что получится.

— Ты действительно так думаешь? — Директор посмотрел на Бекетта, затем нагнулся над столом и поднял трубку.

— Очень научный подход — подождать, пока не появятся доказательства.

Викомб-Финч сказал, глядя на свою трубку:

— Скажи мне, Билл, это было то, что вы, ребята, называете «подсыпать снежку»?

— Никоим образом.

Директор поднял глаза и встретился взглядом с Бекеттом.

— Тогда я хотел бы, чтобы ты ставил меня в известность перед тем, как вывалишь такую кучу, как сейчас. Особенно двухсторонние намеки.

— Ты, конечно, не ставишь под сомнение…

— Конечно, нет! Я просто не уверен, поделился бы я этим со Стоуни.

— Оно прошло прямо мимо его ушей.

— Да, я уверен, что в этом ты прав. — Викомб-Финч взглянул на сотрудников, которые медленно покидали комнату, ни один из них не встречался взглядом с директором.

— Но у него есть здесь свои шпионы, и один из них наверняка объяснит ему это.

— Тогда он узнает как о кнуте, так и о прянике.

— Политики не любят кнутов в руках у других людей. Пряников тоже, кстати.

— Мы слишком возбуждены скрытым смыслом идеи, — сказал Бекетт.

Викомб-Финч взглянул на Хаппа, все еще сидевшего в большом кресле. Комната уже была почти пуста.

— Я думаю, что доктор Хапп не возбужден так, как ты, Билл. Доктор Хапп, кажется, задремал.

— Ну так что ж, черт побери! — воскликнул Бекетт. — Мы работали всю ночь.

Когда перед самым полуднем они спустились на центральный ярус долины, Джон обнаружил, что он не такой ровный, каким выглядел с высоты. Дорога поднималась и опускалась по низким холмам, на которых кое-где притулились домики. Некоторые из них не были сожжены, но большинство стекол в их окнах отсутствовало. Двери были открытыми. Никаких признаков человеческого присутствия не было. Позади, среди деревьев, иногда слышалось тявканье лисы, а однажды, когда они вышли из-за опоясанного гранитом скального выступа, раздалось испуганное кудахтанье и мелькнули коричневые перья курицы, бросившейся в придорожные кусты. На многих каминных трубах гнездились галки. Гигантский клен, одиноко стоявший в поле, был украшен стаей диких голубей, мелькавших мягкими сероватыми пятнами среди зелени.

На многих полях зеленела трава.

Херити, шагая рядом с Джоном, понюхал воздух и сказал:

— Есть какой-то специфический запах человеческого присутствия, который из этой долины исчез.

Джон смотрел на спины мальчика и священника, шагавших впереди в двадцати шагах. Они разошлись по сторонам дороги, священник шел слева, склонив голову и закинув рюкзак высоко на плечи. Мальчик иногда выскакивал на середину дороги, осматривался, время от времени наклонял голову набок и прислушивался. Звук их шагов на дорожном покрытии отдавался эхом между каменными оградами по сторонам дороги. Он начал внимательно присматриваться к пустой долине, через которую вилась серая лента дороги, иногда поднимающаяся на возвышения, иногда обходящая их стороной. В этой части долины ощущалось пронзительное одиночество, здесь это чувство ощущалось сильнее, чем даже в дикой местности. Он чувствовал, что это происходит от того, что здесь когда-то жили люди. Люди были, а теперь их нет. Это было такое вот одиночество.

— Что случилось с этой долиной? — спросил Джон.

— Кто знает? Деревню может опустошить простой слух. Может быть, здесь прошли беспорядки. Может быть, ее просто сожгли и ушли. Сейчас иногда рассказывают: в следующей долине есть лекарство и женщины. Может быть, люди пришли сюда и обнаружили, что слух ложный.