«Нужно разрушить его веру в свой Мотив!»

Но это было именно то, что Херити попытался сделать с отцом Майклом. Как это могло быть слабостью Херити и… да, все-таки силой отца Майкла?

— Каковы твои политические убеждения, Джозеф? — спросил Джон.

— Мои убеждения? — Он усмехнулся. — Я либерал, да. Всегда им был.

— Он безбожный марксист, — вмешался отец Майкл.

— Это лучше, чем безбожный священник, — парировал Джозеф.

— Джон, ты знаешь что-нибудь о войне, которая длится вечно? — спросил отец Майкл.

— Закрой свою варежку, Майкл Фланнери, — проговорил Херити ровным и злым голосом.

— Никогда не слышал о ней, — ответил Джон священнику. Он почувствовал в Херити опасное спокойствие.

— Это «Провос», — сказал отец Майкл. Он посмотрел на Херити с мрачной усмешкой. — Препятствуйте любым соглашениям, убивайте тех, кто идет на компромисс. Терроризируйте миротворцев, бойкотируйте любые соглашения. Давайте людям только войну и насилие, смерть и террор, пока они не устанут от всего этого и не примут что угодно, даже безбожных марксистов.

— Вы вспомните, — буркнул Херити, — этот священник оплакивал заколотых помещиков на конном шоу в Дублине. Ненасытные капиталисты!

— Они были ненасытными, в самом деле, — ответил отец Майкл. — Я тебе это гарантирую. Именно жадность правит консерваторами. Но либералами движет зависть. А эти марксисты… — он пренебрежительно махнул рукой в сторону Херити. — …Все, что они хотят, — это сесть в кресла вельмож и строить из себя лордов перед другими. Интеллектуальные аристократы!

Джон почувствовал новую силу в голосе отца Майкла. Этот человек явно имел глубокие мощные корни и теперь вернулся к ним. Его могли преследовать сомнения, но сила, которую он получил в борьбе с ними, продолжала накапливаться. Она росла день ото дня.

— Теперь я знаю, как молиться за тебя. И я буду молиться за тебя, Джозеф Херити, — сказал отец Майкл.

Джон переводил взгляд с одного на другого и чувствовал огромное напряжение, нарастающее между соперниками.

Злобная ухмылка исказила рот Херити, но глаза оставались прежними. Он похлопал по ружью, висящему на ремне через плечо.

— Вот моя душа, отец. Молись за нее.

— На нашу землю выпустили дьявола, Джозеф, — прошептал отец Майкл.

Херити сохранял спокойствие, но в глазах его появилось диковатое выражение.

— Разве это дьявол?

— Дьявол, — повторил отец Майкл.

Все с тем же хладнокровным выражением Херити произнес:

— Смилуйся, сохрани, защити тебя от гоблина, пока ты спишь, — на лице его опять прорезался волчий оскал. — Это слова Роберта Херрика, отец. Теперь ты видишь, в чем преимущества классического образования?

— В богобоязни тоже есть преимущества, — голос отца Майкла был спокойным и уверенным.

— Некоторых явлений мы боимся именно потому, что они реальны, отец, — сказал Херити. — Некоторые явления — это просто иллюзия. Например, твоя замечательная Церковь, ее добренькие слова и маскарадные обряды. Жалкое подобие свободной жизни.

— А ты свободный человек, Джозеф? — спросил отец Майкл.

Херити побледнел и отвел глаза. Потом заговорил, глядя куда-то в сторону.

— Я более свободен, чем любой из вас. — Он осмотрел окрестности и уставился на Джона. — Я более свободен, чем Джон Гарреч О'Доннел вместе с тем ужасным, что он скрывает внутри себя.

Джон плотно сжал губы. Он почувствовал, как они судорожно подергиваются. БУДЬ ПРОКЛЯТ ЭТОТ ЧЕЛОВЕК!

— Есть одни иллюзии и другие, — продолжил Херити. — Уверен, мы все знаем это.

Джон продолжал смотреть прямо перед собой. Он чувствовал напряженное внимание с обеих сторон. Была ли это иллюзия, в конце концов?

— Жалкое подобие жизни, — повторил Херити, и голос его зазвенел.

Джон посмотрел направо, ища поддержки у отца Майкла, но священник продолжал смотреть себе под ноги.

— Ты находишь свои иллюзии удобными, Джон? — спросил Херити. — Такими же, как иллюзии этого священника?

Джон почувствовал, как забеспокоился О'Нейл-Внутри. «Как я с этим справлюсь?» — спрашивал он. Было ли где-то место, где можно было это узнать? Он почувствовал, что постижение будет медленным… подобно, пожалуй, росту новой кожи. Неизменно постоянным, иногда требовательным, но никогда — назойливым. Оно присуще самому себе, и воспоминания были реальны.

Отец Майкл боролся со своим собственным дьяволом, разбуженным словами Херити. Хотя он знал, что эти слова были адресованы не ему, а бедной душе, идущей вместе с ними. Неужели в этом спокойном американце действительно спрятан безумец?

КАК МЫ ДОКАТИЛИСЬ ДО ТАКОГО? Этот вопрос мучал отца Майкла. Он вспомнил подвальную комнату в деревенской церквушке и фамилию Беллинспиттл, над которой смеялись янки. Это была его фамилия. Вспомнил чистую штукатурку на стенах — работу местного мастерового в угоду Господу.

Эти мысли давали отцу Майклу надежду на спасение в прошлом.

Белая, тщательно нанесенная штукатурка… Развешанные на стенах портреты в рамах — Иисус, Святая Мария, Матерь Божия, целая галерея служителей церкви, священный медальон на цепочке, задрапированный в красный бархат, в тяжелой раме под стеклом и с латунной табличкой внизу, с гордостью рассказывающей, что ее освящал сам Папа Пий.

В этом подвале стояли скамьи. Отец Майкл помнил, как его ноги не доставали до пола, когда он на них садился. Глаза его всегда натыкались на прибитую к впереди стоящей скамье дощечку: «Священной памяти Эйлина Метьюса (1896–1931). Любящие дети».

Каким далеким все это казалось теперь.

Джон был измучен молчанием своих спутников и даже их присутствием. Он хотел убежать, ринуться в поле, зарыться лицом в высокую траву и никогда больше не вставать.

Но Херити был слишком опасен!

«Все, что я делаю, он может увидеть. И увидеть от начала до конца».

— Ну что ж, пожалуй, мне не следует быть таким любопытным, — сказал Херити бесстрастным голосом, — буду следовать одной из заповедей.

У Джона пересохло в горле. Ему захотелось воды… или чего-нибудь более крепкого. Что у Херити в этом маленьком пластиковом кувшине? Он него часто несет виски, но он никогда не делится своими запасами. Джон отвернулся и увидел унылый силуэт мертвой сосны на горе. Дерево лежало на земле, и его обвивал плющ, похожий на одежду застывшей колдовской формы.

— Мы остановимся здесь, — сказал Херити.

Все послушно остановились.

Херити смотрел налево: его внимание привлек уютный домик всего в нескольких метрах от грязной дороги. На закрытой двери виднелась табличка: «Донки Хауз». Небольшой ручей шириной не более метра бежал мимо двери, тихо струясь по черным камням.

— Донки Хауз, — сказал Херити. Он снял ружье с предохранителя. — По-моему, прекрасно для таких, как мы, чтобы передохнуть. Разумеется, здесь никого нет. — Он перепрыгнул через ручей и заглянул в одно из окон.

— Грязный, но пустой, — заключил Джозеф. — Не звучит ли это как точная характеристика того, кто нам известен?

Кети придумала свою собственную мысленную игру на те случаи, если чувствовала, что Стивен в ней не нуждается. Это бывало, когда его внимание было приковано к книгам и он отказывался отвечать даже на простейшие вопросы.

Этим спокойным утром, сидя в своем заточении, Кети опять играла в игру, закрыв глаза и подогнув ноги на кресле. Она слышала, что Стивен расположился наискосок от нее и переворачивает страницы книги с раздражающим монотонным ритмом.

Всего несколько минут назад Кети сказала:

— У меня затекла спина, Стивен. Пожалуйста, разотри ее.

Тот в ответ лишь что-то промычал.

Она ненавидела это мычание. Оно говорило: «Оставь меня в покое. Уйди от меня».