— У нас есть запас батареек, — сообщил Мерфи. — Терренс все хорошо продумал, когда приехал сюда.

Гэннон повернул ручку, и в неожиданно затихшей кухне раздался громкий щелчок. Все смотрели на приемник.

Он издавал шум помех, который сменился мягким гудением, затем раздался мужской голос:

— Добрый вечер. Вы слушаете континентальную станцию Би-би-си с нашим специальным выпуском для Великобритании, Ирландии и Ливии. — В голосе диктора слышался итонский акцент. — По нашему обычаю, мы начинаем передачу с молчаливой молитвы, — сказал диктор. — Мы молимся за быстрое окончание этого несчастья, чтобы мир получил новые силы и долгий покой.

Шум радио казался Джону громким, он наполнял пространство вокруг них напоминанием о других людях и иных местах, о многих мыслях, сосредоточенных в молитве. Он почувствовал горечь в горле и окинул взглядом сидящих за столом. Все склонили головы, кроме него и Херити. Последний, встретившись глазами с Джоном, подмигнул.

— Ты заметил последовательность? — спросил Херити. — Великобритания, Ирландия и Ливия. Они могут называть ее первой, но Британия больше не великая.

— Это Би-би-си, — сказал Гэннон.

— А передачу ведут из Франции, — продолжил Херити. — Ни одного англичанина в редакции, хотя я уверен: все они говорят, как преподаватели из Оксфорда. Американцы, французы и пакистанцы, как мне сказали.

— Какое это имеет значение? — спросил Гэннон.

— Это имеет значение, потому что это факт, который не может отрицать ни один разумный человек! Этим янки, и «пакки», и лягушатникам сделали промывание мозгов. В первую очередь Англия, потом уже Ирландия, а потом язычники.

— Да получат наши молитвы скорый ответ, — сказал диктор. — Аминь. — Бодрым голосом он продолжил: — А теперь новости.

Джон слушал с увлечением. Стамбул был охвачен Паническим Огнем. Обнаружены новые «горячие» места. В Африке был назван тридцать один город, Найроби и Киншаса среди них. Йоханнесбург оставался радиоактивными руинами. Во Франции подтверждалась потеря Нима. Толпа в Дижоне линчевала двух священников по подозрению в ирландском происхождении. В Соединенных Штатах все еще пытались спасти «большую часть Нью-Орлеана». Швейцария скрылась за чем-то, что они называли «Лозаннским Барьером», объявив, что оставшаяся часть их страны не заражена.

— Что за великая и славная картина! — воскликнул Херити. — Весь мир становится Швейцарией! Антисептический мир с перинами, мягкими, как юная грудь, да, Кеннет? — Херити смотрел на мальчика, лицо которого густо покраснело.

Джон чувствовал только удивление от размеров пространства, которое было приведено в движение. Последствия были гораздо более внушительными, чем он ожидал, хотя Джон и не мог сказать, каковы были ожидания. Когда он думал об этом, то чувствовал шевеление О'Нейла-Внутри. Он все равно испытывал не раскаяние, а только благоговейный страх перед тем, что Немезида может принять вид национальных катастроф.

Перечень мест, в которые ударила чума, казался бесконечным. Джон понял, что это наиболее важная часть новостей — места, которых надо избегать. «Как близко она подобралась?» Он знал об ограничениях на путешествия — чтобы пересечь большинство границ, требовались специальные паспорта, утвержденные Барьерной командой Объединенных Наций… и границы эти больше не были всего лишь границами стран.

Советский Союз не объявил о новых «горячих» точках, однако данные спутниковых наблюдений, предоставленные Соединенными Штатами, говорили о новых вспышках Панического Огня в юго-восточном регионе, от Омска и почти до Семипалатинска — «во многих городах и деревнях явно видны пожары, однако Омск выглядит нетронутым».

— Так много новых эвфемизмов насилия, — пробормотал Гэннон. Он обвел взглядом стол, будто ища что-то или кого-то, кто здесь не присутствовал. — Неужели Безумец думает, что принесет мир и конец насилия?

Джон опустил взгляд на свои руки. «Стремление к миру никогда не было частью этого», — думал он. Было только страстное желание О'Нейла отомстить. Кто может отказать в этом человеку, потерявшему близких? Джон чувствовал себя как психиатр О'Нейла, понимая его, а не обвиняя и не оправдывая.

В маленькой записной книжке, где делались краткие заметки для рапорта в Дублин, Херити написал этой ночью: «Если О'Доннел — Безумец, то он, по-видимому, ошеломлен размахом несчастья. Знает ли он, как далеко распространится чума? Волнует ли его это? Никаких признаков раскаяния. Никаких указаний на нечистую совесть. Как может он не реагировать, если он О'Нейл?»

В середине передачи было телефонное интервью с доктором Дадли Викомб-Финчем, директором Хаддерсфилдского исследовательского центра в Англии. Викомб-Финч сообщал, что «нет никаких заметных продвижений в поисках вакцины», хотя имеются «многообещающие направления, о которых я надеюсь сообщить позже».

Когда диктор попросил его сравнить эту чуму с «аналогичными историческими катастрофами», Викомб-Финч сказал, что, по его мнению, подобные сравнения бесцельны, добавив:

— Такого массового уничтожения людей не было очень долгое время. Это уничтожение в совершенно новых масштабах, и влияние его на наших потомков — если нам достаточно повезет, и мы будем их иметь — не поддается полной оценке. В простых финансовых терминах — прецедента нет, нет ничего, с чем можно было бы сделать обоснованное сравнение. Что касается людей…

Здесь он просто разрыдался.

Би-би-си позволило этому некоторое время продолжаться, используя ситуацию для эффекта, затем диктор сказал:

— Спасибо, доктор. Мы полностью понимаем вашу реакцию и молим Бога, чтобы ваша глубокая и очевидная эмоциональная позиция лишь усилила вашу решимость в Хаддерсфилдском центре.

— Усилила вашу решимость! — фыркнул Херити голосом, хриплым от самогона. — Английские слезы помогут покончить с засухой.

— Как они только могут думать о финансовых расходах? — задал вопрос Гэннон.

Это была первая искра, близкая к гневу, которую Джон видел у этого человека.

— Игра между Богом и Маммоной была прекращена из-за того, что половина игроков покинула поле, — сказал Херити.

Джон взглянул на отца Майкла и заметил слезы, бегущие по его щекам. В свете лампы его клейменый лоб казался размытой красной полосой.

Диктор Би-би-си закончил передачу еще одной молитвой:

— Простим в сердцах наших все прошлые несправедливости и создадим мир, в котором человечество обретет подлинное братство и милосердие, к которому призывает нас каждая религия.

Эта молитва была передана благодаря любезности Буддийской Заморской миссии из Сан-Рафаэля, штат Калифорния.

Гэннон повернул ручку. Раздался щелчок, и радио замолчало.

— Мы должны экономить батарейки, — сказал он.

— Для чего? — спросил шурин, который говорил невнятно после выпитого. — Слушать эти дрянные новости? Зачем? В этом нет будущего!

Меньше часа оставалось до делового обеда в малом зале при столовой Белого Дома, и президент Адам Прескотт знал, что у него нет ни малейшего намека на новый подход к их проблемам. Тем не менее, он должен был выглядеть уверенным и целеустремленным. Лидер должен вести за собой.

Он в одиночестве сидел в Овальном кабинете, и история этого места пронизывала все пространство вокруг него. Здесь принимались исторические решения, и что-то от этого, казалось, пропитало эти стены. Стол, находившийся перед ним, был подарен Резерфорду Б. Хейзу королевой Викторией. Картина над камином напротив, кисти Доминика Сера, изображала битву между «Благородным Ричардом» и «Сераписом». Джон Ф. Кеннеди любовался ею с того же самого места. Столик в простенке за ним был заказан и использовался Джеймсом Монро. Кресло под Прескоттом было частью того же заказа.