Лицо Инвик проступило сквозь передачи центра сообщений Главного Управления, заколыхавшись над столом и ожидающе глядя на Фраффина.

— Я высказала свое мнение, — сказала она.

Фраффин взглянул на Корабельного врача: лысая круглолицая женщина-чем из рода Цейатрилов, старая даже по меркам чемов, непомерно старая. Тысячи звезд, подобных солнцу, вокруг которого по орбите кружила эта планета, появились и умерли за время жизни Корабельного врача Инвик. Ходили слухи, что однажды она купила какую-то планету и даже была членом команды Ларры, исследовавшей другие измерения. Разумеется, она ни за что не стала бы рассказывать об этом, но слухи упорно не затихали.

— Я никогда не смогу продать это, Инвик, — сказал он. — И ты это знаешь.

— Чему не следует употреблять слово «никогда», — ответила она.

— А что наши источники говорят об этом Келекселе? — спросил он.

— Богатый торговец, недавно получивший разрешение на размножение, к нему благоволит Главенство.

— А ты думаешь, что он новая ищейка?

— Я думаю так.

«Если Инвик так думает, значит, возможно, это действительно так», — подумал Фраффин.

Он сознавал, что выжидает и колеблется. Он не хотел отрываться от чудесной маленькой войны и бросать свой корабль навстречу новой опасности.

«Возможно, Инвик права, — думал он. — Я засиделся здесь, стал похож на наших бедных, невежественных туземцев. Еще одна ищейка из Бюро собралась шпионить за нами!»

А все тайное рано или поздно становится явным. Инвик говорила это каждым словом и жестом.

«Надо бы покинуть планету, — думал Режиссер. — Как я умудрился так сжиться с огромными глупыми дикарями? Нас разделяет даже смерть. Они умирают; мы — нет.

Я был одним из их богов!

А что, если этого агента нельзя подкупить?

Чертово бюро!»

— А он крепкий орешек, этот Расследователь, — прервала его размышления Инвик. — Изображает очень богатого человека. Если он предложит купить корабль, почему бы не сбить его с толку — не продать дело? Что они смогут сделать? Ты разыграешь полное неведение, и весь корабль будет на твоей стороне.

— Опасно… Опасно… — пробормотал Фраффин.

— Но достаточно выгодно, чтобы бросить вызов любой опасности, — отозвалась она.

— Любой опасности?

— Так говорит притча, — сказала Инвик. — Боги благоволят выгоде.

«Боги, торговля и бюрократия, — подумал Фраффин. — Они неистребимы, даже у бедных дикарей. Но я заперт здесь, став слишком похожим на моих примитивных созданий. — Он вытянул правую руку и посмотрел на ладонь. — Я приложил руку ко всему, что они создали. Я — голос прошлого, воскрешающий лица Вавилонян».

— Келексель попросил о встрече с великим Фраффином, — сказала Инвик. — Он…

— Я встречусь с ним, — сказал Фраффин, сжимая кулак, чтобы спрятать ладонь. — Да. Пошли его ко мне.

— Нет! — возразила Инвик. — Откажи ему, пусть твои агенты…

— На каком основании? Я же встречался с другими богатыми торговцами.

— На каком угодно основании. Прихоть, импульс творца, неотложная работа.

— Я думаю, мне следует встретиться с ним. В него имплантированы какие-нибудь устройства?

— Разумеется, нет, они не так-то просты. Но зачем тебе…

— Чтобы выяснить, что у него на уме.

— Для такой работы есть профессионалы.

— Но он хочет увидеть меня.

— Здесь кроется настоящая опасность. Позволь ему только заподозрить, и он не станет предлагать тебе продать корабль. Он вцепится в нас и будет вынюхивать до тех пор, пока не разнюхает все.

— Он так и так может не захотеть покупать корабль. Должен же кто-то выяснить, на что он купится.

— Мы знаем, на что он купится! Но только позволь ему получить хотя бы малейший намек на то, что мы скрещивались с этими дикарями, хотя бы самое слабое подозрение, и он пропал… и мы все тоже.

— Я не ребенок, чтобы читать мне нотации, Инвик. Я встречусь с ним.

— Так ты не передумаешь?

— Нет. Где он?

— На поверхности, вместе с экскурсионной группой.

— Ага! А мы, несомненно, ведем мониторинг. Что он думает о наших созданиях?

— Обычные вещи: они такие здоровые и уродливые, точно карикатура на расу чемов.

— А что говорят его глаза?

— Он интересуется женщинами.

— Ну еще бы он ими не интересовался!

— Так ты собираешься приостановить военную драму и разыграть историю специально для него?

— А что еще мы можем сделать? — Голос выдавал досаду и невольную покорность обстоятельствам.

— Что ты будешь использовать — ту маленькую группку в Дели?

— Нет, ее я приберегаю на случай крайней необходимости. Действительно крайней.

— Женскую школу в Лидсе?

— Она не подойдет. Как думаешь, Инвик, насилие захватит его воображение?

— Определенно. Тогда школу убийц в Берлине?

— Да нет же, нет! Думаю, есть кое-что получше. Мы обсудим это после того, как я увижусь с ним. Как только он вернется, пожалуйста…

— Минутку! — сказала Инвик. — Не надо невосприимчивого. Только не его!

— Почему нет? Скомпрометируем его полностью.

— Это же все, что надо этому Расследователю! Только это, без…

— Невосприимчивого можно убить в любой момент, — сказал Фраффин.

— Этот Келексель не дурак!

— Я буду осторожен.

— Только помни, дружище, — сказала Инвик, — что я увязла в этом так же глубоко, как и ты. Большинство из команды, возможно, отделается приговорами к созидательному труду, но я-то мухлевала с генными пробами, которые мы посылали Главенству.

— Я понимаю; Моим девизом будет слово «осторожность».

Чувствуя себя в достаточной безопасности под прикрытием легенды, Келексель остановился лишь внутри офиса-каюты владельца режиссерского корабля. Окинул комнату изучающим взглядом. Какие интересные признаки ветхости на предметах обстановки, которая должна быть защищена от подобных неприятностей! Управляющие подлокотники редакторского кресла были до блеска отполированы в местах, где обычно покоились руки Фраффина.

«Он действительно здесь уже очень давно, — подумал Келексель. — Мы правы в своих подозрениях. Ничто не может надолго привлечь внимание чемов — разве что запретные развлечения».

— Посетитель Келексель, — сказал Фраффин, приподнимаясь. Он указал на стул на противоположном от него конце стола, простой деревянный артефакт, исконный для этой планеты. Стул придавал офису милый налет экзотичности, заставлял постороннего чувствовать себя пугающе чужим и неприспособленным для жизни вне вселенной чемов. Сам Фраффин занимал обыкновенное плавающее сиденье с подстроенными под его потребности телесными сенсорами.

Келексель склонился над заснувшим экраном, вмонтированным в стол, традиционно поздоровался:

— Режиссер Фраффин, свет миллиардов солнц ни на йоту не усилит светоч вашего сияния.

«Ох, Властители Бытия, — подумал Фраффин. — Один из этих!» Он улыбнулся, регулируя кресло так, чтобы быть на одном уровне с Келекселем.

— Я меркну в присутствии моего гостя, — отозвался Фраффин. — Чем могу служить столь высокопоставленной особе?

И мысленно добавил: «Очевидно, начинкой для бутерброда».

Келексель сглотнул, ощутив внезапную тревогу. Что-то в этом Фраффине обеспокоило его. Режиссер был таким маленьким человечком — просто лилипутом в сравнении со столом и оборудованием. Кожа Фраффина отливала молочным серебром уроженца Сириади, почти сливаясь со стенами. Она была главным в облике этого человека; да, дело было именно в этом. Келексель ожидал кого-то более крупного — не столь крупного, как марионетки с этой планеты, конечно, но все же… более крупного… такого, которому соответствовала бы вся та сила, которая явственно читалась на его лице.

— Вы были так любезны, что уделили мне время, — сказал Келексель.

Фраффин традиционно ответил:

— Что время для чема?

Но Келексель не клюнул на это клише. Сила в лице Фраффина! Это было знаменитое лицо, разумеется — черные волосы, темные провалы глаз под выступающими бровями, точно вырубленные из камня щеки, выступающий нос и челюсть. Огромные изображения этого лица колыхались в воздухе повсюду, где бы ни показывали картины Фраффина. Но этот человек во плоти, несомненно, безо всякой ретуши очень походил на свои изображения, что Келексель счел тревожащим признаком. Он ожидал подвоха, несоответствия, притворства, которое помогло бы ему разгадать этих людей.