— Герцог Лето, — сказал Питер, — может попытаться скрыться в окраинных районах Пустыни, среди фрименского отродья. Или попытаться спрятать там свою семью, надеясь, что у фрименов она будет в безопасности. Но этот путь заблокирован одним из агентов Его Величества, Экологом Планеты. Возможно, вы его помните. Его имя Кинес.

— Фейд его помнит, — нетерпеливо сказал барон. — Дальше.

— Вы не очень-то любезны, мой барон, — заметил Питер.

— Я сказал — дальше! — проревел барон.

Питер пожал плечами.

— Если все пойдет так, как мы запланировали, — сказал он, — через один стандартный год или даже раньше Дом Харконнен получит сублен на Арракис. Распоряжаться им будет ваш дядя. А на Арракисе будет править его личный представитель.

— И прибыли возрастут, — кивнул Фейд-Раута.

— Разумеется, — сказал барон и подумал: «Это будет только справедливо. Это мы укротили Арракис. Мы были первыми… не считая фрименских ублюдков, копошащихся на окраинах Пустыни… и прирученных контрабандистов, привязанных к планете почти так же прочно, как и местные рабочие из поселков…»

— И все Великие Дома узнают, что это барон уничтожил Дом Атрейдес, — сказал Питер. — Они узнают.

— Они узнают, — тихо повторил барон.

— И восхитительнее всего, что это узнает и герцог, — сказал Питер. — Он уже знает. Он чувствует западню.

— Это так, он знает, — проговорил барон, и в его голосе прозвучала печальная нотка. — Он не может не знать… и мне жаль его.

Барон вышел из-за глобуса Арракиса. Теперь, когда он покинул тень, было видно, как он огромен и чудовищно жирен. Небольшие выпуклости под складками темных одежд выдавали, что тучное тело барона поддерживали портативные генераторы силового поля на специальной портупее, так что, хотя барон должен был весить не меньше двухсот килограммов, его мышцам приходилось нести всего пятьдесят.

— Я проголодался, — пророкотал барон, отер пухлые губы унизанной перстнями рукой и повернул к Фейд-Рауте заплывшие жиром глаза. — Распорядись, чтобы подавали, Фейд. Поедим на сон грядущий.

— Ну, Джессика, что ты можешь сказать в свое оправдание? — спросила Преподобная Мать.

Солнце клонилось к горизонту. Прошло уже несколько часов после испытания Пауля. Женщины остались вдвоем в утренней приемной Джессики, а Пауль ожидал в соседней комнате — звуконепроницаемом Зале Медитаций.

Джессика стояла лицом к выходившим на юг окнам, смотрела на приглушенные вечерние краски реки и Луга, но не замечала их. Она слышала вопрос Преподобной Матери — и не слышала его.

Джессика вспомнила другое испытание — так много лет назад. Худая девочка с бронзовыми волосами и телом, терзаемым взрослением, пришла тогда к Преподобной Матери Гайе-Елене Мохийам, Старшему Проктору школы Бене Гессерит на Валлахе IX. Джессика взглянула на свою правую руку, согнула пальцы, вспоминая боль, страх и гнев…

— Бедный Пауль, — прошептала она.

— Я задала тебе вопрос, Джессика! — Голос старухи звучал требовательно-раздраженно.

— Что?.. О… — Джессика оторвалась от своих воспоминаний и вернулась к Преподобной Матери, сидевшей в простенке меж двух западных окон. — О чем ты спрашиваешь?

— О чем я тебя спрашиваю?! О чем я спрашиваю! — раздраженно передразнила старуха.

— Да, я родила сына. Так что же? — вспыхнула Джессика и тут только поняла, что старуха нарочно хочет вызвать ее гнев.

— Разве не приказали тебе рожать герцогу Атрейдесу дочерей — и только дочерей?

— Но для него так важно было иметь сына. — Джессика опять пыталась оправдаться.

— И ты в своей гордыне решила, будто можешь произвести на свет Квисатц Хадераха!

Джессика вскинула голову.

— Я чувствовала, что это возможно!

— Ты думала только о том, что твой герцог хочет сына! — резко возразила старуха. — А его желания здесь ни при чем! Дочь герцога Атрейдеса можно было бы выдать за наследника барона Харконнена и тем завершить нашу работу. А ты все безнадежно запутала! Теперь мы можем потерять обе генетические линии.

— Вы все тоже не так уж непогрешимы и можете ошибаться, — сказала Джессика и смело встретила жесткий взгляд Преподобной Матери.

Через несколько мгновений та проворчала:

— А… Что сделано, то сделано.

— Я поклялась никогда не сожалеть о своем решении, — твердо сказала Джессика.

— Ах, как это благородно! — глумливо проскрипела Преподобная. — Она не сожалеет! Что ж, посмотрим, что ты запоешь, когда будешь убегать и скрываться, когда за твою голову назначат награду и всякий готов будет убить и тебя, и твоего сына!

Джессика побледнела.

— Неужели другого пути нет?

— И об этом спрашивает сестра Бене Гессерит?

— Я спрашиваю лишь о том, что ты видишь в будущем — ведь твои способности больше моих.

— В будущем я вижу то же, что видела в прошлом. Тебе известно, что, зачем и почему мы делаем. Род людской знает, что смертен, и боится вырождения. Поэтому инстинктивное стремление смешивать — безо всякого плана — свои гены у человечества в крови. Империя, КООАМ, все Великие Дома — все они лишь щепки в потоке.

— КООАМ, — пробормотала Джессика. — Полагаю, они уже переделили доходы и трофеи с Арракиса…

— КООАМ! Что такое КООАМ? Флюгер! — ответила старуха. — Император и его приспешники сейчас контролируют пятьдесят девять целых и шестьдесят пять сотых процента голосов в Директорате КООАМ. Разумеется, они видят, какое задумано прибыльное дельце, а когда и другие увидят это, у Императора прибавится голосов. Вот как делается история, девочка.

— Лекции о механизмах истории мне только и не хватало, — горько усмехнулась Джессика.

— Напрасно шутишь! Ты не хуже меня понимаешь, какие силы вовлечены в события. Наша цивилизация покоится на трех китах, трех силах: императорская семья противостоит Объединенным Великим Домам Ландсраада, а между ними стоит Гильдия с ее проклятой монополией на межзвездные перевозки. В политике, в отличие от механики, треножник — самая неустойчивая конструкция. Она достаточно плоха даже сама по себе, без феодально-торговой структуры, отвергающей почти всю науку…

Джессика с тоской произнесла:

— Щепки в потоке! Вот одна из них — герцог Лето, и вот другая — его сын, и вот…

— Ах, замолчи, девочка! Ты вступила в игру, прекрасно зная, по какой опасной дороге придется идти.

— «Я — Бене Гессерит. Я живу лишь для служения», — процитировала Джессика.

— Именно, — сказала старуха. — И все, на что мы теперь можем надеяться, — это попытка избежать большой войны… и спасти, что удастся, из выпестованных нами ключевых генетических линий.

Джессика опустила веки, чувствуя, как в глазах закипают слезы. Она справилась с внутренней и внешней дрожью, успокоила дыхание, пульс, заставила ладони не потеть. Наконец, проговорила:

— Я заплачу за свою ошибку.

— Но вместе с тобой заплатит твой сын.

— Я буду защищать его всеми силами.

— Защищать! — воскликнула старуха. — Ты сама знаешь опасность защиты: если ты станешь защищать его слишком усердно, он не вырастет достаточно сильным. У него не хватит сил для исполнения своего предназначения — каким бы оно ни было.

Джессика отвернулась, посмотрела в сгущающиеся за окном сумерки.

— Эта планета — Арракис — в самом деле так ужасна?

— Там достаточно скверно, но нельзя сказать, что уж совсем безнадежно. Миссионария Протектива неплохо на ней поработала и смягчила нравы ее обитателей… в какой-то степени. — Преподобная Мать тяжело поднялась, расправила складку облачения. — Позови сюда мальчика. Я скоро должна уходить.