Луцилла сделала вид, что пропустила эти слова мимо ушей.

— Расскажи мне о его друзьях, — попросила она.

— У него нет друзей, только учителя.

— Когда я познакомлюсь с ними? — Она задержала взгляд на Патрине, который стоял с ружьем на изготовку, опершись на низкий столбик парапета противоположной крыши. Внезапно потрясенная Луцилла поняла, что Патрин внимательно наблюдает за ней. Патрин — вестник башара! Швандью несомненно все видела и понимала. Мы следим за ним!

— Полагаю, что прежде всего ты хотела бы познакомиться с Майлсом Тегом, — сказала Швандью.

— И не только с ним.

— Может быть, тебе стоит сначала наладить контакт с самим гхола?

— У меня уже есть с ним контакт. — Луцилла кивнула в сторону мальчика, который снова неподвижно стоял посреди замкнутого дворика и внимательно смотрел на женщин. — Он умеет думать.

— Я могу полагаться только на доклады других, — сказала Швандью, — но на их основании я подозреваю, что этот является самым мыслящим из всей серии.

Луцилла с трудом подавила дрожь, которая охватила ее от той готовности к насилию, которая просквозила в словах старухи. В них не было даже намека на то, что мальчик внизу принадлежит к роду человеческому.

Пока Луцилла размышляла, на небо, как и обычно в этот час, набежали тучи. Над Убежищем задул холодный ветер, взметая вихри на внутреннем дворе. Мальчик отвернулся и принялся бегать по траве, стараясь движениями сохранить тепло.

— Куда он уходит, чтобы побыть одному? — спросила Луцилла.

— По большей части в свою комнату. Несколько раз он пытался бежать, но мы убедили его в бесплодности попыток.

— Должно быть, он ненавидит нас всей душой.

— Я в этом уверена.

— Я должна немедленно положить этому конец.

— Естественно, импринтер никогда не должен сомневаться в своих способностях преодолеть ненависть.

— Я много думала о Геазе, — Луцилла понимающе посмотрела на Швандью, — и нахожу достойным удивления, что вы позволили ей допустить такую ошибку.

— Я никогда не вмешиваюсь в естественный процесс обучения гхола. Если кто-то из учителей оказывает ему особое внимание, то это не моя проблема.

— Привлекательный ребенок, — сказала Луцилла.

Они еще некоторое время постояли у парапета, наблюдая за тренировочной игрой гхола Дункана Айдахо. Обе Преподобные Матери думали о Геазе, одной из первых учительниц, прибывших сюда для осуществления проекта гхола. Отношение Швандью не отличалось особой сложностью: Миссия Геазы была обречена на неудачу. Луцилла же думала иначе: Швандью и Геаза сильно усложнили мою задачу. Ни одна из женщин ни единым жестом не выдала этих мыслей, которые подтверждали их верность своим взглядам.

Наблюдая за ребенком, Луцилла по-новому оценила то, чего в действительности сумел достичь Тиран Бог-Император. Лето Второй использовал бесчисленные копии этих гхола на протяжение огромного срока в тридцать пять тысяч лет. В течение этого срока гхола беспрерывно сменяли друг друга. Да и сам Бог-Император Лето Второй не был просто слепой силой природы. Он был величайшим Джаггернаутом человеческой истории, изменявшим все на свете: социальные системы, естественную и противоестественную ненависть, формы правления, ритуалы (запретительные и предписывающие), религиозные привычки и религиозные переживания. Сокрушающая длань Тирана коснулась всего, в том числе и Бене Гессерит.

Лето Второй называл это Золотым Путем, и выдающейся фигурой на этом пути всегда была копия Дункана Айдахо. Луцилла изучала донесения Бене Гессерит — возможно, самые лучшие образчики этого жанра во всей обитаемой вселенной. Даже сегодня на большинстве старых имперских планет новобрачные разбрызгивают воду на восток и на запад, произнося на местных языках: «Пусть твое благословение вернется к нам от нашего приношения, о Бог Бесконечной Силы и Бесконечной Милости».

Когда-то этот ритуал был прерогативой Говорящих Рыб и их покорного воле Императора священства — это усиливало послушание и почитание Божества. Но феномен начал жить собственной жизнью и постепенно превратился в навязчивость, охватившую все слои общества. Даже самые сомневающиеся верующие говорили: «Ну что ж, во всяком случае, от этого не будет никакого вреда». То было достижение, перед которым в благоговейном ужасе преклонялись даже изощренные конструкторы религий из Защитной Миссии Бене Гессерит. Тиран сумел превзойти их на этом поприще. Даже теперь, спустя полторы тысячи лет после смерти Тирана, Сестры были бессильны развязать узел этого достижения Лето Второго.

— Кто отвечает за религиозное воспитание ребенка? — спросила Луцилла.

— Никто, — ответила Швандью. — Кому это надо? Если он при пробуждении автоматически усвоит свой исходный образ, то вместе с ним он усвоит и религиозные идеи. Если надо, то мы будем разбираться именно с ними.

Тем временем мальчик закончил свои упражнения. Не удостоив женщин взглядом, он покинул двор через расположенные слева широкие двери. Патрин, тоже не взглянув на Преподобных Матерей, тотчас же покинул свой пост.

— Пусть тебя не вводит в заблуждение простое поведение людей Тега, — сказала Швандью. — У них глаза на затылке. Мать, родившая Тега, была, как тебе известно, одной из нас. Он учит, что с этими гхола лучше не иметь дела!

Освещенная утренним солнцем женщина, стоявшая перед столом, за которым сидела Верховная Преподобная Мать Альма Мавис Тараза, была высокой и грациозной. Длинная черная аба, ниспадавшая сверкающим водопадом с плеч до самого пола, не могла скрыть гибкости и изящества движений ее обладательницы.

Подавшись вперед, Тараза просматривала закодированные шифром Бене Гессерит записи, которые проецировались сейчас на поверхность стола и предназначались только для ее глаз.

На поверхности стола появилась надпись «Дарви Одраде», после чего последовала краткая биография, которую Тараза знала уже во всех подробностях. Подобный тайный дисплей служил нескольким целям — он обеспечивал напоминание необходимых для работы деталей, позволял выиграть время в необходимых случаях, когда можно было сделать вид, что разглядываешь записи, кроме того, такой журнал позволял принять окончательное решение в случае, если в ходе беседы всплывали какие-либо негативные факты.

Одраде родила для Бене Гессерит девятнадцать детей, сообщили Таразе проплывающие перед глазами буквы. Все дети были рождены от разных отцов. В этом не было бы ничего необычного, но даже при самом пристальном взгляде нельзя было сказать, что столь частые роды сказались на фигуре Одраде. Черты лица носили отпечаток врожденной надменности, которую подчеркивали длинный нос и острые выдающиеся скулы. Все черты словно спускались вниз, указывая на узкий вытянутый подбородок. Рот, однако, был полным и чувственным, обещая страсть, которую Одраде умела обуздывать.

Мы всегда можем положиться на гены Атрейдесов, подумала Тараза.

Занавеска затрепетала на ветру, и Одраде, оглянувшись, посмотрела на нее. Женщины находились в малом зале утренних приемов Таразы — элегантно обставленном помещении в зеленых тонах. Контрастом выделялось лишь кресло арктически белого цвета, на котором восседала Тараза. Сводчатое окно выходило на восток, в сад и на лужайку; вдалеке виднелись заснеженные вершины гор Планеты Капитула.

Не отрывая взгляда от стола, Тараза заговорила:

— Я очень рада, что вы обе — ты и Луцилла — приняли назначение. Это сильно облегчает мою задачу.