Доктор Оберхаузен хлопнул по столу.
— Религия ненаучна! Это вера! — он произнес слово «вера» тоном, подходящим скорее для слова «грязь».
«Пытается уколоть меня», — подумал Рэмси.
— Ну, хорошо, Обе. Я только хотел сказать, что у нас нет замены религии. Но мы предлагаем в качестве замены так называемые научные знания. Вот и все, что я…
— Так называемые?
— Сколько различных психологических школ тебе известно?
— Их количество по крайней мере равно числу известных мне религий, — тонко улыбнулся доктор Оберхаузен.
— Даже в этом случае мы используем шаблон, — заметил Рэмси.
Шеф ОПсих захихикал.
— Я не прервал цепь твоих мыслей?
Рэмси выдержал паузу.
— Просто я никогда не встречал психоаналитика, который не предлагал — пусть даже бессознательно — свою систему в качестве замены религии. Включая и присутствующего здесь. Мы выставляем самих себя как маленьких божков — всезнающих, способных все вылечить. Людей это обижает, и справедливо. Нашим ошибкам мы привешиваем благозвучные ярлыки. В своей среде мы признаем, что проблема под тем или иным ярлыком не поддается излечению.
Голос доктора Оберхаузена зазвучал будто издалека.
— Звучит почти как обвинение, Джонни. Могу я сделать вывод, что тебя обратил в свою веру добрый коммандер Спарроу?
Откинувшись на спинку кресла, Рэмси рассмеялся.
— Черт подери, нет! Я просто пытаюсь остановить представление психоаналитиков в качестве мессий.
Доктор Оберхаузен глубоко вздохнул.
— Это обнадеживает.
— К тому же я думаю, что продолжу с любопытством копаться в мозгах у людей, — он улыбнулся. — Я останусь психологом.
— А что ты хочешь найти?
Рэмси на минуту задумался.
— Хороший ученый не должен ожидать открытия чего бы то ни было, Обе. Он рассказывает о своих наблюдениях.
Доктор Оберхаузен захлопал в ладоши.
— Если ты найдешь Господа, пожалуйста, дай мне знать!
— Обязательно, — Рэмси заговорил более решительно. — Мы достаточно долго пытаемся собрать воедино утерянные концы. Но что будет со мной дальше? Когда я сниму эту чертову униформу и получу свой новенький симпатичный департамент ОПсих?
Доктор Оберхаузен отодвинул кресло и так и остался сидеть, положив руки на край стола. Опустив голову, он, казалось, внимательно изучал коробку — глаз летучей мыши.
— Сначала ты должен доиграть до конца свою роль героя. Президент собирается с ног до головы обвесить тебя медалями. Это устроил Белланд. Кстати, он предоставил миссис Гарсия работу в своем департаменте — по-джентльменски будет держать ее под надзором. Это получилось даже лучше, чем мы предполагали.
— Лучший выход из возможных, — сказал Рэмси. По поведению доктора Оберхаузена он понял, что тот о чем-то раздумывает. — Но когда я наконец покину службу?
Доктор Оберхаузен поднял подбородок.
— Возможно, мне не удастся сделать это сразу, Джонни.
Рэмси почувствовал навалившуюся тяжесть.
— Почему?
— Во-первых, ты герой. Им хочется поэксплуатировать этот факт, — доктор Оберхаузен закашлялся. — Есть вещи, которые невозможны и для ОПсих. Мне удалось даже обойти ОМед и встретиться с тобой, но…
— Ты обещал мне…
— Я сдержу свое обещание, Джонни. В свое время, — он откинулся в кресле. — Однако есть коммодор, при помощи которого ты можешь продвинуться. Это парень из президентского окружения, ему нужен адъютант.
— О нет, — Рэмси пристально смотрел на доктора Оберхаузена.
Щуплый доктор вздрогнул.
— Послушай, Джонни, он узнал, что ты и есть тот самый умник — долговязый Джон Рэмси, который из шприца для подкожных инъекций и пары стеклянных трубок создал «вампира» и спас экипаж «Дельфина» в момент, когда выполнение миссии было на грани срыва. Он хочет…
Рэмси взвыл.
— Но тебя тут же произведут в лейтенанты, — сказал доктор Оберхаузен.
— Спасибо, — резко ответил Рэмси. Он скривил губы, изображая доктора: — «Конечно, Джонни, у тебя будет свой департамент».
— Ты молод, — заметил доктор Оберхаузен. — Все в свое время.
— Мне придется чистить ему сапоги.
— О, совсем нет. Твои способности произвели на него глубокое впечатление. Он считает, что ты слишком хорош для ОПсих. После того как вы вернулись с нефтью, ничто не может уменьшить степень его восхищения тобой, — шеф ОПсих снова закашлялся. — Когда ты начнешь работать у него… Есть нечто, что я хотел бы знать о его департаменте…
— Вот в чем дело! — рявкнул Рэмси. — Еще одно из грязных шпионских заданий! Ты хочешь, чтобы я принес тебе грязное белье коммодора, а ты получил возможность манипулировать им! Знаешь что, делай сам свою работу!
— Я уверен, что ты понимаешь всю необходимость, — сказал доктор Оберхаузен. — Такая ложь — признак душевного здоровья.
— Я не вполне уверен в этом, — заметил Рэмси.
— Мне понравились аналогии командира Спарроу: здоровье и плавание, — произнес доктор Оберхаузен. — Но мне хотелось бы добавить, что пловец должен в любой ситуации быть готовым схватиться за весло.
Рэмси улыбнулся, осознав, что доктор Оберхаузен умудрился снять напряжение, возникшее между ними.
— Ну, хорошо, Обе. Еще раз. Но предупреждаю: в последний!
Хлопнула наружная дверь за спиной у Рэмси. До него донеслись громкие голоса. Женский голос громко кричал:
— Вы меня не остановите, я все равно войду туда!
Джанет!
У него подскочил пульс.
Голос женщины перешел на визг:
— Я знаю, что он здесь с этим чертовым доктором Оберхаузеном! Клянусь всеми небесами, я войду!
Дверь в кабинет резко распахнулась. Рэмси обернулся. В дверях стояла секретарь.
— Пожалуйста, извините, — произнесла она. — Там…
— Хорошо, пусть войдет, — разрешил доктор Оберхаузен.
Рэмси встал, ощутив внезапное головокружение. Джаннет ворвалась в комнату и бросилась в его объятия. Такой знакомый запах. Такое знакомое лицо уткнулось ему в грудь, такое знакомое тело прижалось к его телу.
— Джонни, ой, Джонни!
Он услышал, как доктор Оберхаузен встал, увидел, как тот идет по направлению к двери, на ходу пристегивая коробку глаза летучей мыши к плечу.
— Джонни, я так по тебе скучала.
— И я тоже скучал по тебе.
— И подумать не могла, что это окажется таким опасным. Хотя мне говорили…
— По правде говоря, было не так плохо.
— Но ты так долго лежал в госпитале!
У двери доктор Оберхаузен остановился. Его фигура, как-то сразу съежившаяся, казалась такой одинокой. Рэмси хотел что-то сказать ему, но не знал, что.
— Обе, — позвал он.
Шеф ОПсих оглянулся.
— Скоро увидимся, — сказал Рэмси.
Улыбнувшись, доктор кивнул головой и вышел, прикрыв за собой дверь.
А Рэмси пришлось объяснять Джаннет, почему он захотел включить «этого мерзкого старого Обе» в их планы по воссоединению.
ГЛАЗА ГЕЙЗЕНБЕРГА
(роман)
В далеком будущем (не менее пятидесяти тысяч лет от текущего момента) человеческое общество разделилось на несколько каст — несколько миллионов оптименов (боги нового мира, они достигли практического бессмертия, за которое, правда, должны платить необходимостью постоянной ферментной подстройки своего организма и почти полным отсутствием эмоций), генетические конструкторы и другие слуги оптименов (этим честным слугам хозяева платят самой дорогой монетой — продлением жизни до нескольких сотен лет) и все остальные — миллиарды «стерри» (стерильных рабов).
Процессы оплодотворения и развития потомства в новом мире вынесены из человеческого тела и осуществляются исключительно in vitro, причем если «стерри» клепаются отлаженными миллионными сериями (подобно моделям современных автомобилей), то оптимены — штучная работа, для создания которых генетические конструкторы особым образом обрабатывают каждый зародыш. Шанс создать нового оптимена невелик — доли процента, все остальные зародыши развиваются в специалистов-слуг оптименов (новых генетических конструкторов и другой квалифицированный персонал).
Итак, в начале повествования одному из генетических конструкторов (входящему в состав оппозиции) удается создать совершенный, бессмертный и не нуждающийся в ферментной коррекции, зародыш и, в нарушение всех инструкций, доктор не только не уничтожил эмбрион, но и подменил его и пересадил в матку матери-донора (само по себе естественное вынашивание детей в новом мире считается отвратительным, давно изжитым древним обычаем) …