Арв стиснул зубы. Он готов был уже сдаться, но тут ему в голову пришла одна идея.

— У меня есть другое предложение к тебе, Гунилла, возможно, оно тебе понравится больше. Ты переедешь ко мне в качестве моей домоправительницы — или как ты там предпочитаешь это называть. А потом мы посмотрим, не хочешь ли ты стать моей женой.

Она недоверчиво посмотрела на него.

— Разумеется, я не притронусь к тебе, ты это сама знаешь! — поспешно заверил он ее. — И никто в Бергкваре не скажет об этом плохого слова, никто не станет намекать на что-либо постыдное, потому что все давно уговаривают меня взять в дом девушку, ведь я одинокий человек.

На ее красивом лице отразился весь спектр чувств: желание, сомнение, страх, надежда.

— Могу ли… Могу ли я обдумать это предложение?

— Да, конечно! Думай столько, сколько тебе нужно!

Она встала и поклонилась ему.

— Спасибо, господин Грип! Спасибо! Спасибо за все, за это удивительное предложение, за то, что Вы понимаете и…

Она запуталась в словах, и ей пришлось начать сначала:

— Вы так добры ко мне. И мне так хотелось бы… послушаться вас. Но я не могу.

Сказав это, она ушла. Арв увидел, что она даже не притронулась к своему кофе, который вызывал у нее такое любопытство. Он понял, как она была скованна и возбуждена, и его сердце сжалось от сочувствия.

Чувства Арва к Гунилле были несколько туманны. Конечно, она ему очень нравилась, и он охотно женился бы на ней. Но она была еще такой незрелой, кроме того он не хотел, чтобы она страдала.

Его жизнь вмещала только одну любовь — к умершей жене. Никогда он не сможет полюбить другую женщину так, как любил ее.

Но он понимал, что не может жить один до конца своих дней. И теперь его не покидала мысль о том, чтобы взять к себе в дом Гуниллу.

Он хотел иметь детей, да, взамен тем двоим, которых он потерял в ужасной трагедии, о которой старался не вспоминать. Ему хотелось видеть вокруг себя детей, весело играющих в его красивом, маленьком домике в Бергкваре. Но Гунилла была еще слишком юной. Ей следовало сначала повзрослеть.

Наконец Эрланд Бака вернулся домой.

Взрослый, потрясающе мужественный, прошедший суровую солдатскую школу. В красивой форме — в треугольной шляпе, в красном мундире с зеленой окантовкой, с белой портупеей и в сапогах до колен, с саблей и ружьем. Вид у него был — ой, ой, ой!

Гунилла случайно встретила его на дороге: он направлялся в Кнапахульт взглянуть на нее и самому перед ней покрасоваться.

Она в нерешительности остановилась на тропинке. Кто этот парень? Такой статный незнакомец! Его портупея и сапоги сверкали, за спиной громыхало ружье, плечи были широкими, улыбка — очень знакомой.

Гунилла робко, неуверенно поклонилась ему.

— Да это же Гунилла, — произнес он басом на диалекте, отличающемся от смоландского. — Как ты выросла! И какой красивой стала!

Он остановился прямо перед ней.

— Ты что, не узнаешь меня?

— Нее-ет… — испуганно прошептала она. Все-таки она была одна в лесу с этим незнакомым ей мужчиной.

— Нет, никто в округе не узнает меня! — засмеялся он, показывая ровный ряд белых зубов. — Ведь я же Эрланд! Эрланд Бака!

— Что? — не веря своим ушам, спросила она.

— Это в самом деле я!

Она попыталась взглянуть на него по-другому, как на своего прежнего товарища по играм. И постепенно стала узнавать его.

— Неужели это Эрланд? Да, это, несомненно, он! Каким красавцем ты стал!

Он с удовлетворением хмыкнул.

— И к тому же получил земельный надел. Ты же знаешь, я наемный солдат.

Быть наемным солдатом означало, что несколько крестьянских дворов или целый район вскладчину нанимают солдата, который в случае войны или по какой-то другой причине отправляется на службу. Этим солдатам выделялся земельный участок и другие наделы. Таким образом, солдат нес службу за весь свой район, тогда как другие освобождались от воинской повинности. Для Эрланда Бака это было очень выгодно, поскольку он был пятым сыном в доме и не имел никаких перспектив на будущее.

Гунилла все еще не могла привыкнуть к происшедшей с ним перемене.

— Нет, ты в самом деле Эрланд?

— Истинная правда, — смеялся он.

— А я-то думала, что ты теперь в Стокгольме и служишь самому королю!

— Я был там. Но Его Величество Густава III застрелили в Опере в прошлом году, так что моему пребыванию в Стокгольме пришел конец. Ты бы видела, какой это большой и красивый город! Не то что Бергунда! В нем поместятся десять таких городов, как Вехье!

— Значит, ты плохо охранял своего короля? — с упреком сказала она.

— Нет, вы только послушайте! Я-то ведь не ходил с ним в Оперу! А об этом пронюхали те негодяи и решили выстрелить в него.

— Все ясно, — задумчиво произнесла она. Да, она слышала об убийстве короля…

Но как она теперь вела себя? Ведь ей не пристало болтать с этим барином о всяких пустяках, посреди зимнего леса. По сравнению с ним она чувствовала себя просто ничтожеством.

— Ну, как дела с этими дьяволами на пустоши? С теми, что были в расселине, — спросил Эрланд. — Вам еще не удалось выловить их?

— Нет, стало еще хуже, чем было, — сказала она, испуганно взглянув на него своими синими глазами. — Ты знаешь Сири, которая пропала без вести? Говорят, что она по-прежнему жива и что это она делает из веток кресты и тому подобное.

— Гм! Хотелось бы мне встретиться с ними! С моим славным мушкетом, штыком и саблей я непобедим!

— Нет, лучше не надо, Эрланд! — испуганно произнесла она. — Они опасны, они не от мира сего! Представь себе, они побывали в Нордагордене и забрали все, что было в кладовой на сваях! И при этом никто не видел никаких следов! Это не человеческие существа, и их не берет порох!

— Я мог бы зарядить ружье серебряной пулей, — сказал Эрланд, внимательно глядя на верхушки деревьев.

— Нет, прошу тебя, не делай этого! Они могут схватить тебя!

— И тебе бы этого не хотелось? — спросил он, снова взглянув на нее.

Мысли беспорядочно кружились у нее в голове. Вид этого нового Эрланда настолько удивил ее, что ей казалось, что кто-то стоит у нее за спиной и щекочет пальцами поясницу. Она почувствовала какое-то незнакомое ей прежде стеснение в груди. Эта неспешная улыбка, самоуверенная и бесстыдно мужественная, — что она сделала с ней? Откуда такой хаос в голове? Замешательство? Но хуже всего было ощущение физической неудовлетворенности, ее тело само тянулось к нему, готовое в любой момент опрокинуться навзничь!

Его голос вдруг стал серьезным.

— Гунилла, я видел Стокгольм, кишащий людьми, но я не смотрел на других девушек. Во всяком случае, смотрел лишь изредка.

Стоило ли говорить о двух-трех небольших приключениях, научивших его кое-чему? Не стоило тревожить этим Гуниллу. Просто он набирался опыта. Для ее же блага. Разве не так?

Конечно, ему хотелось бы блеснуть перед ней своими победами над женщинами, сказать, что девушки вешались ему на шею, но Эрланд Бака не хотел ранить душу одинокой крестьянской девушки, поэтому и промолчал. Вместо этого он сказал:

— Я получил прекрасный земельный надел, Гунилла. Я был там вчера, это находится за пределами округа Бергунда, но не слишком далеко отсюда. Хочешь как-нибудь посмотреть?

Она молчала. Она стояла и осторожно разбивала лед на весенней проталине, прислушиваясь к звуку журчащей воды.

А он продолжал, несколько умерив пыл:

— Ведь я всегда думал, что когда-нибудь ты станешь моей, Гунилла. Я не истратил почти ничего из полученных денег. У меня набралось четырнадцать риксталеров, а это не так уж плохо!

В этот момент Гунилле было не до денег. Она заметила, что вся дрожит. Ее опущенные глаза видели только его начищенные сапоги и кусочек глины, прилепившийся к одному из них — и стук ее сердца был не слабее, чем удары отцовской розги. Помимо ее воли взгляд ее поднялся выше, к его бедрам, обтянутым красными сермяжными штанами, к военному кителю и фалдам мундира. Взгляд ее снова вернулся к его бедрам и замер на выпуклости посередине, и ей тут же послышалась возня родителей в спальне, она увидела мать, спешащую в амбар и покачивающую округлыми бедрами, в то время как в амбаре ее ждал кто-то, она слышала наставительный голос отца, произносящего проклятия Изекииля в адрес шлюх, гоняющихся за хеттскими мужчинами, отличавшимися длинными, как у осла, членами и лошадиным темпераментом, — и ей стало не по себе.