— Его милость не хотели будить графиню. Он передает привет и говорит, что должен на время уехать.
Сесилия была разочарована.
— Когда он вернется?
— Он не сказал. Думаю, он и сам не знает.
— Куда же он поехал?
— Он тоже не сказал.
— Спасибо, Вильгельмсен.
«Вот я и потеряла его, — подумала она, чувствуя невыносимую душевную боль. — Мечта разрушена. То, что произошло, слишком мучительно для него».
13
От Александра не было никаких вестей.
Но Сесилия получила письмо из дома, от матери. Письмо получилось длинным, Лив было о чем рассказать.
«Гростенсхольм, апрель, 1627.
Дорогая Сесилия!
Здесь произошло столько событий, если бы ты знала! Младший сын Аре, Бранд, сам испортил себе жизнь! Он обрюхатил дочку Никласа Никлассона, сельского старосты из Хегтуна. Подумать только, Бранд, которому едва исполнилось восемнадцать лет! Мета никуда не выходит и не хочет ни с кем разговаривать, потому что ей стыдно. Она ведь считается в этой местности одной из образцовых крестьянских жен, а тут их сын так их опозорил! Аре воспринял все это более спокойно: он дает пиво и вино на свадьбу, которая будет во время Вальборгской ярмарки, потому что время не терпит, как ты понимаешь. Вы должны приехать на свадьбу, Тарье сейчас дома, так что вы можете встретить его. Для Аре и Меты было большим утешением то, что он вернулся, — рядом с ним всегда чувствуешь себя спокойно, безопасно, не так ли? Слава Богу, что твой дорогой муж снова здоров. Пути Господни, действительно, неисповедимы. Ведь он никогда не был здесь, твой муж, я имею в виду.»
Сесилия сжала в руке носовой платок. Чтобы приехал Александр? Она даже не знает, где он.
Она стала читать письмо дальше.
«Не знаю, как это все получилось, ведь Бранд никогда не находил времени, чтобы взглянуть на девушек, но, мне кажется, что это его дружок Йеспер ввел его в соблазн. Этот парень вьется вокруг девушек уже целый год. И вот теперь придется посылать сватов в Хегтун, и как только Бранд справится со всем этим, совершенно не разбираясь в девушках?
Я не знаю, нравятся ли вообще молодые друг другу, все это так странно, а староста просто в ярости! Но его жена радуется, ведь ее дочь могла попасть и не в Лиинде-аллее, а в гораздо менее приятный дом. Она еще такая молодая, ей всего семнадцать лет. Ее зовут Матильда, ты наверняка раньше видела ее.
Завтра я еду в Осло поискать материю для свадебного подарка. Впрочем, Осло называется теперь Кристианией, уже три года, но я, наверное, никогда к этому не привыкну. Вот, кстати, анекдот о нашем дорогом короле, нашем отце родном, Кристиане IV, которого ты, наверно, иногда видишь. Он, как тебе известно, хотел основать собственный город, Конгсберг, почти три года назад. Он был так пьян, что, когда показывал рукой, где должен располагаться город, показал совершенно в другую сторону. Так что Конгсберг, который должен был находиться в местности, называемой Саггрэнден, попал вместо этого в Нумедалслоген.
Не знаю, правдива ли эта история, во всяком случае, она забавна.
Но хорошо, что мама Силье не слышала ее, ведь она была такой горячей поклонницей королевской фамилии. Как мне не хватает ее и отца! Можешь мне поверить, это так сложно, относиться к старшему, почтенному поколению. Хотя я и не чувствую себя старой, у меня уже двое чудесных внуков, Колгрим и Маттиас.
Нет, я не буду говорить о внуках, помня, что ты потеряла своего желанного ребенка. Как теперь… нет, не буду любопытной, но ведь с тех пор прошло два года, и мне не терпится снова стать бабушкой. Прости, Сесилия, если я вмешиваюсь в дела, которые заставляют тебя страдать.»
Милая тактичная мама! Ничего не говорить ей целых два года! Ведь она не знает…
«Вчера я разговаривала с Аре, он беспокоится за Тарье: юноша, должно быть, пережил на войне страшные вещи. Ему снятся кошмарные сны: из его криков по ночам становится ясно, что ему снится Трупоед, подбирающийся к его мертвому брату Тронду. Или что-то вроде этого, я точно не знаю, хотя Аре говорит, что Тарье считает Трупоедом самого Тронда. Это так трагично! Бедный мальчик, видевший смерть и кровь в такие юные годы!
Твоему отцу очень понравился Александр. И мне тоже. Будем рады увидеть его в Гростенсхольме. Обещай, что приедешь, Сесилия! Вместе с ним.
Твоя преданная мать.»
Сесилия остро почувствовала тоску по дому. Все здесь казалось ей теперь таким безнадежным.
Александр не появлялся. По ночам Сесилия лежала без сна, попеременно испытывая тоску, беспокойство, ярость, разочарование, — ведь он даже не сказал ей о своих планах.
И вот она, наконец, получила от него письмо. К тому времени он отсутствовал уже четырнадцать дней, беспокойство стало вытеснять в ней все остальное. Она готова была расспрашивать о нем всех его друзей и знакомых.
К ее удивлению письмо было датировано следующим после его отъезда днем. Все-таки он хотел довериться ей! Но почтовое сообщение было крайне нерегулярным, письма могли залеживаться в дороге. Она принялась читать, чувствуя, как колотится ее сердце.
«Моя дорогая девочка!
Что я могу сказать, что могу написать, чтобы выразить тот хаос, который воцарился во мне?
Прежде всего, спасибо за эту ночь! Прости мое поспешное бегство, но я не мог поступить иначе.
Ты должна понять, что то, что произошло, явилось для меня таким же потрясением, как и тот случай, когда я обнаружил, что я не такой, как другие.»
Да, это она понимала.
«Я не имел ни малейшего представления, как это происходит, Сесилия, не знал, что способен быть с женщиной в близости. И я уверен, что ни с какой другой женщиной, кроме тебя, у меня бы это не получилось. Ты занимаешь в моей жизни особое место, ты это знаешь.»
Читая эти слова, Сесилия улыбалась, испытывая тихую радость.
«Я был так потрясен этими переживаниями, что мне потребовалось во всем разобраться. Не думаю, что я отношусь к числу тех, кто с легкостью может колебаться между тем и другим полом. Но теперь мне нужен свежий воздух, чтобы понять, что я испытываю к ним. Ханс Барт в тюрьме, и я чувствую лишь отвращение при мысли о нем. Но я хочу увидеть Гермунда. Того, кто не подозревал о моих мечтах. Потом я хочу навестить приятеля, с которым я разговаривал на балу во Фредриксборге. И еще пару друзей, которые мне симпатичны. Я имею в виду лишь обычное общение и беседу, не больше. Я хочу проверить свои чувства. Я должен знать.
Постарайся быть терпеливой, любимая! Это так жутко — чувствовать себя идущим по краю пропасти. Не забывай, что совсем недавно я уверял, что никогда не буду испытывать желание к женщине!
Не печалься, Сесилия! Если ты сможешь ждать моего возвращения в Габриэльсхусе, — чтобы впоследствии, возможно, оказаться в проигрыше, — я буду тебе вечно благодарен за это.
Я даже не представлял себе, как неописуемо чудесно быть в объятиях женщины. Или, вернее, в твоих объятиях. Возможно, этого-то я и желал бессознательно, прося, чтобы ты позволила мне помочь тебе! Не знаю, так ли это, теперь я должен выяснить все.
Твой сложный, но преданный муж,
Александр.»
Сесилия сидела, сжав в руке письмо, совершенно растерянная. Но все же это письмо успокоило — ведь он написал его на следующий же день! И не его вина в том, что она испытывала муки ада все эти четырнадцать дней. Хотя само содержание этого письма вряд ли могло ее успокоить. Оно было весьма сомнительным.
Уже на следующий день он вернулся. Увидев, как он спрыгнул с коня, Сесилия спустилась по лестнице. По двору гулял крепкий весенний ветер.
Александр подошел к ней, ища взглядом признаки недовольства на ее лице.
— Добро пожаловать домой, — через силу произнесла она.
— Спасибо. Ты получила мое письмо?
— Вчера.
