И тут в минуту просветления разума, он обнаружил, что лежит на овечьих шкурах. Она срывает с него одежду, обнажая нижнюю часть его тела.

На какую-то секунду в голову Тристана пришла мысль: «Боже, что я делаю с бедной девушкой!»

Но больше думать он был не в состоянии, он почувствовал себя диким быком, который бодается и мчится вперед, а затем случилось так, что он будто потерял сознание, так чудесно все произошло.

С гримасой на лице, осторожно, но решительно оттолкнулась Гудрун от неуклюжего мальчика. На ее губах играла презрительная торжествующая улыбка. Свершилось. Месть за все унижения…

Но сейчас лучше уйти на некоторое время подальше из уезда Гростенсхольм. До того, как скандал станет фактом. И Эльдар?.. Она испытывала по отношению к брату уважение, смешанное со страхом. Можно не сомневаться, что он осуществит свою угрозу и убьет ее. На это он способен.

Впрочем, его реакция весьма удивительна. Еще ребенком он всегда был покорным инструментом ее ненависти. Он легко вспыхивал, никто не мог ненавидеть Мейденов и Людей Льда так сильно, как он.

Повидал мир, говорит он. Научился на все смотреть другими глазами. Чепуха! А сама она разве не жила на чужбине? Жизнь ей тоже довелось изучить. А кто в этом виноват? Люди Льда, Мейдены. Те, которые изгнали их из фамильного поместья. И превратили их в своих рабов, эти нахальные чванливые подонки! По происхождению она равна им. Может быть, род ее не из аристократических, но аристократия – это дерьмо. Особенно датская аристократия.

Гудрун лежала и растравливала себя. Рывком поднялась она на колени, так что Тристан свалился на пол.

– Ах, Боже мой, что мы наделали? – жалобно произнесла она. – О, бедная я, бедная девочка. Сейчас мне осталось только утопиться в море! Нет, мы не должны больше встречаться, никогда. Я не смогу смотреть Вам в глаза. Ваша Милость, что подумают обо мне, легкой жертве Вашего искусного обольщения? Теперь я навсегда опозорена!

Тристан был раздавлен настолько, что на него тягостно было смотреть, и она сменила разговор, стала успокаивать и утешать его. Они расстались, тайно пообещав друг другу забыть эту встречу и никогда никому о ней не рассказывать и никогда больше не встречаться.

Все это приключение стало для Тристана горькой пилюлей. И еще более горькой оно обещает быть в будущем…

Виллему встретилась с Ирмелин возле церкви. Ирмелин со своей мягкой прекрасной улыбкой всегда была спокойной и уверенной в себе. Дочь Маттиаса и Хильды, внучка Ирьи. От этих трех добросердечных, чистых людей и от терпеливой матери Хильды – бабушки Ирмелин – унаследовала она характер. Ни одной слабой черты деда Юля Ночного человека или своего другого деда Таральда. Она превратилась в сильную и мягкую девушку.

Несмотря на то, что она переросла Виллему почти на целую голову, ей, благодаря ее чарующей теплой улыбке, инстинктивно покровительствовали мужчины.

Нельзя даже представить, чтобы у Виллему также появился покровитель! У этой маленькой самостоятельной дамы, исподволь разглядывающей людей, толпившихся на церковном холме.

«Может быть, он в церкви?»

– Войдем?

– Подождем людей из Линде-аллее.

– Да, конечно, – пробормотала Виллему.

Наконец они пришли. В Липовой аллее теперь жили почти одни мужчины. Эли была там единственной женщиной. Подошли Бранд и Андреас, а также двое молодых – Никлас и Доминик. «Доминиклас» так звала она их в детстве.

Виллему охватило горячее желание снова вернуться в детские годы. Так чудесно им было всем вместе, всем шести одногодкам!

Сейчас все так изменилось!

Все вместе они вошли внутрь.

Тристан сегодня был каким-то странным. То краснел, то бледнел, глаза вдруг начинали сиять счастьем, а затем в них появлялись темные муки совести. «У него сейчас трудный возраст», – подумала Виллему с зазнайством человека, имеющего жизненный опыт.

Ее взгляд скользнул по скамейкам, где сидели мужчины. Быстро, чтобы никто не заметил ее интереса. С глубоким вздохом разочарования уселась она на свое место.

Пастор говорил и говорил.

Ни одно его слово не задержалось в ушах Виллему.

Зачем пришла она сюда? Что ей делать в церкви?

Еще на церковном холме взрослые в семье пытались решить вопрос о том, кто в это воскресенье будет готовить кофе после окончания церковной службы. И согласились, что все соберутся в Гростенсхольме. Именно в этот момент Виллему поняла, что Ирмелин обращается к ней. Она услышала имя…

– Что ты сказала? Повтори, я слушала твою маму.

Ирмелин улыбнулась:

– Я сказала только, что сегодня утром служанки разговаривали о вчерашних танцах в Эйкебю.

– Да, да, а что еще рассказывала ты?

Удивленная ее интересом, Ирмелин подняла брови.

– Они говорили, что там был Эльдар.

– Вот как. Он был на танцах, – как можно равнодушнее произнесла Виллему. – Разве это необычно?

– Нет, говорили девушки, после того, как он вернулся домой.

– Он ведь охоч до девушек, – сказала Виллему с бьющимся сердцем.

– Он скоро ушел, рассказывали они. Были несколько разочарованы этим. Утверждали, что он был не тот. Какой-то дикий, опасный.

– О-о, – пробормотала Виллему и почувствовала себя почти предательницей.

Эйкебю? Она, конечно, слышала, что там должны были быть танцы. Как правило, семьи помещиков не ходили на такие празднества, но ведь люди, живущие в Эйкебю, ее родня. Оттуда пришла Ирья, мать Маттиаса.

Почему Виллему не пошла туда?

В ней бушевало чувство глубокого раскаяния и разочарования. Она была неимоверно огорчена. От обиды она готова была броситься на землю и бить кулаками по холму, но все это она прятала глубоко в себе.

Он ушел рано…

Может, искал кого-то? Которого там не было? Чепуха, он нашел для себя девицу и вместе с ней скрылся.

Нет, это настоящее самоистязание! Виллему поднялась в карету, которая должна была отвезти их в Гростенсхольм.

Последнее, что она увидела перед тем, как карета двинулась в путь, были всепонимающие кошачьи глаза Доминика и ироническая улыбка на его лице.

Она чуть было не вспыхнула от злости и не залепила ему оплеуху.

– Как славно, что ты днем стала гулять, – говорил ей отец спустя неделю после описанных событий. – Долгие прогулки. Это прекрасно. Но куда ты ходишь?

Виллему неопределенно мямлила в ответ любое, что приходило ей в голову.

– Ты так стала следить за собой. Мама очень обрадуется этому.

Доминик уехал в Акерсхюс, и Виллему была рада этому. Она не знала, сколь глубоко мог он читать ее мысли, но вообразила, что он знает о ней все. Это ужасало Виллему.

Ей было неведомо, что особая способность Доминика состояла не в чистом прочтении мыслей; такое бывает так редко, что можно даже ставить под сомнение, есть ли на земле человек, действительно обладающий таким искусством. Нет, талант Доминика, полученный им в наследство от Людей Льда, состоял в необыкновенной чувствительности к состоянию духа другого человека. Иногда он ощущал неудовлетворенность людей с серьезными нервными расстройствами или душевное возбуждение, мог определить, что имеет дело с преступником, чувствуя его больную совесть или страх перед возможностью разоблачения. От определенных людей как будто исходили запахи, сообщавшие ему их мысли. Но он был в состоянии познать только основную тему, а не все мысли человека. И происходило это только при определенной сосредоточенности обеих сторон.

К сожалению, увидеть насквозь бедную маленькую Виллему совершенно не представляло трудности. Для этого не нужно было обладать особым талантом чтения мыслей на расстоянии.

Доминик жалел ее и с удовольствием предостерег бы, но он понимал, что вторгаться в первое трепетное превращение молодой девушки в женщину неделикатно, и молчал. Помолчал и уехал. Единственное, что он позволил себе – преданно и ласково потрепать ее по щеке в момент прощания. Казалось, она оценила это, хотя и несколько удивилась. Восприняла как жест их общности. Мы кошачьеглазые…