Виллему решила серьезно побеседовать со своим внуком Даном. Старый охотничий замок уже нельзя было назвать поместьем, придвинувшееся вплотную Мёрбю почти поглотило его. Но Виллему считала его раем. Маленькая, хрупкая, жизнерадостная, она по-прежнему была неудержимой болтуньей, а ее некогда великолепные волосы отливали всеми оттенками рыжего цвета, в котором проглядывала седина.

— Мой сын Тенгель человек средних способностей, благослови его Бог! — начала она. — А ты, Дан, гений, благослови тебя Бог еще больше. Но ведь это не означает, что ты должен целые дни проводить за своими книгами? Послушай, мой дорогой, мне кажется, Маделейн какая-то бледненькая в последнее время, подай мне, пожалуйста, клубок, будь добр. Уж не ждет ли она?..

Дан со вздохом отложил книгу о месторождениях минералов в Уппланде и поднял откатившийся клубок.

— Бабушка, милая, Маделейн превосходно себя чувствует, и она не ждет ребенка.

— Как жаль, а я была уверена, что она наконец забеременела. Сколько вы с ней уже женаты, восемь лет?

— Восемь.

— Странно все-таки! Никогда не случалось, чтобы у кого-то в нашем роду вовсе не было детей!

— Это, конечно, так, но, с другой стороны, мы и не плодимся, как кролики.

— Но хотя бы одного ребенка рожают все! Наверное, все дело в Маделейн, я в этом почти уверена.

Дан, сматывая клубок, приблизил свое лицо к ее лицу. В голосе его послышалась угроза:

— В таком случае, бабушка, пусть этот разговор останется между нами! Маделейн и сама мучается из-за своей бесплодности, не будем доставлять ей лишних огорчений.

— Я и не собиралась этого делать, — стала оправдываться Виллему. — Маделейн — прекрасная женщина. — Виллему чертыхнулась, потому что клубок снова упал. — Прости меня и забудь мои слова! Она так любит нас всех, — будь добр, подними мой клубок, — вы с ней выглядите почти такими же счастливыми, как мы с Домиником. Учти Дан, после пятидесяти лет супружеской жизни! Видел бы ты, каким красивым был в молодости твой дедушка!

— Он и сейчас еще красивый.

— Да, конечно. Но ты не находишь, что он немного сдал? — Виллему понизила голос. — Доминик стал все забывать.

— Подумаешь! А кто забыл позавчера в Мёрбю свои перчатки? А на прошлой неделе у Врангелей — шляпу?

— Какие мелочи! Неужели ты находишь меня старой?

— Что вы, бабушка, вам никак не дашь больше девяноста!

— Негодник, мне же еще нет и семидесяти! — Виллему засмеялась. — Пойми меня, но по-моему, Доминик опасается, что его ветвь Людей Льда на тебе прервется…

— Не надо валить все на дедушку! Вы сами этого опасаетесь, бабушка. И я — тоже. Но с этим мы ничего не можем поделать. Не отказываться же мне от Маделейн по этой причине? Этого вы от меня никогда не дождетесь!

— А этого никто и не ждет! Как ты мог так подумать? Конечно, я могу иногда проучить какого-нибудь гордеца, но я никогда не была бессердечной или жестокой. И ты прекрасно знаешь, что я очень люблю Маделейн.

— Конечно, знаю. — Дан улыбнулся. — Вы с дедушкой такая трогательная пара, особенно, когда семените по саду.

— Мы не семеним!

— Ну бродите!

— Это уже лучше. Мы умрем в один день, такова наша воля.

— И это тоже? Разве это зависит не от Господа Бога?

— Нет, если речь идет о нашей любви. Она неразлучна.

— Ну вот, бабушка, вы уже заговорили по-шведски с ошибками и ваш клубок опять закатился. Положите его в более надежное место, с коленей он все время падает.

— А ты поднимай! — Виллему стала серьезной. — Ты слышал, что Берит умерла? Горе какое! Бедняжка так болела. Жалко Альва и Ингрид! Им пришлось столько пережить из-за своей усадьбы.

— Меня огорчает, что Ингрид с ее светлой головой вынуждена отдавать все свое время хозяйственным заботам.

— Ни слова о хозяйстве. Но конечно, она не на своем месте! Хотя… говорят же, то, что у женщины выше груди, — лишнее.

Дан задумался:

— Я знаю в Кристиании несколько ученых. И мог бы найти там для Ингрид какое-нибудь занятие.

— Не думаю, что Ингрид устроит «какое-нибудь занятие», — сухо заметила Виллему. — Ей нужно настоящее дело.

— Это и было бы настоящее дело.

— Ей бы мужа себе найти, — вздохнула Виллему. — Альв пишет, будто она обещала Берит выйти замуж, да, видно, просто хотела порадовать мать. Ингрид и не думает о браке. Впрочем, не так-то просто найти подходящего мужа для такой умной женщины, к тому же отмеченной нашей печатью. Мужчины любят женщин, которые их слушаются и смотрят на них с восхищением.

— Вы так думаете? — усмехнулся Дан. — Я что-то не заметил, чтобы вы особенно любили слушаться, бабушка.

Мысли Виллему были уже далеко.

— Какое странное письмо пришло от Венделя! Между прочим, у него родился сын, ты знал об этом? Мальчика назвали Эрьян. Это неплохо, они почтили память славного человека… Да, так о его письме. Он пишет о потомках Людей Льда, которые живут в Сибири. Поразительное известие!

— Да! Мне о многом хотелось бы потолковать с Венделем. Похоже, сведения о Тенгеле Злом, которые он там раздобыл, чуть ли не полностью совпадают с тем, что удалось разузнать мне.

— А ты не мог бы поехать в Сконе и потолковать с ним? Он-то, калека, сам никуда не может поехать со своими ногами.

— Вы хотели сказать, без ног. Да, я уже думал об этом, но именно сейчас мы в Уппсале ставим важные опыты и я не могу уехать из дому.

— Понимаю. Но ты подумай об этом Дан, подумай!

— Обязательно, бабушка. Его письмо никак у меня из головы не идет. Какое несчастье, что он никогда больше не увидит ребенка, который у него там родился.

Дан задумался. Взгляд его стал невидящим.

— Было бы очень любопытно познакомиться с арктической флорой Сибири, — прошептал он почти про себя.

Виллему наблюдала за ним со странным блеском в глазах. Наверное, ей хотелось снова стать молодой. Молодой искательницей приключений…

И вот пришло письмо от Ингрид.

Оно было адресовано Дану. Лично.

Он с удивлением распечатал его. У них в доме не читали писем друг друга, Люди Льда считали это ниже своего достоинства. Видно, Ингрид было очень важно, чтобы ее письмо попало в нужные руки. Он стал читать:

«Дорогой брат!

Не думала, что когда-нибудь мне придется написать тебе это письмо. Поверь, что решение написать его далось мне дорогой ценой. Дан, мне не хотелось бы осложнять твою жизнь, но у меня нет иного выхода. Постарайся понять меня и простить.

Мне страшно, Дан! Я боюсь за жизнь моего маленького сына. Как ты знаешь, у нас в Гростенсхольме свирепствует чахотка. Тебе известно, что от этой безжалостной болезни скончалась моя обожаемая мать. Отец тоже болен чахоткой, но насколько опасно, я не знаю. Боюсь, что его болезнь зашла достаточно далеко. Теперь заболели чахоткой и дети, с которыми играл мой сын, у меня тоже уже давно не проходит кашель. Ульвхедин говорит, что кашель у меня не чахоточный и пройдет, но мне трудно поверить ему. Я не могу покинуть усадьбу, потому что должна помогать отцу, он тяжело переживает смерть матери. Однако моего сына, ради которого я, собственно, и живу и которого люблю больше жизни, я хочу отослать из Гростенсхольма — он не должен заразиться чахоткой! Не должен, Дан! Он такой славный мальчик, самый лучший ребенок на свете.

Наконец я подошла к горькой тайне, которую хотела унести с собой в могилу. Поверь, мне не хочется открывать ее, но я в отчаянии и опасаюсь за жизнь сына. Его зовут Даниэль Ингридссон, ему семь лет, он родился 8 марта 1717 года. Ты никогда не задумывался, кто его отец? Отсчитай девять месяцев назад от даты его рождения и все поймешь. Помнишь ту колдовскую ночь в Долине Людей Льда? Помнишь, как я самоуверенно понадеялась тогда на старинное снадобье, принадлежавшие нашим предкам? Ты еще тогда усомнился, сможет ли средство, хранившееся так долго, предотвратить беременность. Словом, Даниэль твой сын, Дан. Я знаю, что ты не мог даже предположить этого.