Микаел не заслуживал того, чтобы о нем так думали. Он всегда писал ей дружеские письма — безличные, ничего не говорившие, но дружеские.

«Я не такая, — мысленно горевала она, — я не желаю ничьей смерти! Но я же не знаю своего мужа! Пять лет назад мы провели вместе одну ночь. Мы были тогда детьми, напуганными тем, что нас вынудили быть вместе. Что от меня можно было требовать?»

Собравшись с силами, она продолжала свой путь на кухню, где дала распоряжение приготовить праздничную еду по случаю возвращения хозяина дома и пыталась улыбаться, выслушивая поздравления служанок.

Перед тем, как снова войти в гостиную, она пару раз глубоко вздохнула, оправила платье, провела рукой по волосам.

Она знала, что не слишком красива. Сильной стороной ее внешности была осанка, тонкость сложения, большие, темные глаза.

Решительно открыв дверь, она вошла с дрожащей на губах улыбкой.

Улыбка тут же исчезла с ее лица, стоило ей услышать слова Доминика, адресованные Микаелу, когда оба они стояли на коленях перед вертящейся от восторга собакой.

— А Вы гораздо выше и грязнее, чем дядя Анри, папа.

«Боже мой, — подумала Анетта, — он не должен был называть имя Анри! Тем более, сейчас!»

— Я вижу, вы уже познакомились, — торопливо произнесла она. — Сейчас принесут еду… может быть, ты хочешь помыться и переодеться, Микаел…

Уфф, как непривычно ей было произносить это имя! Ей трудно было усвоить шведское произношение, с ударением на первый слог и двумя другими безударными. Ей хотелось сказать «Микель», по-французски, или, еще лучше, «Мишель».

Он встал — такой высокий, мужественный, одичавший.

Анетте было трудно собраться с мыслями, отвлечься от этого нового впечатления.

— Доминик, тебе тоже надо помыть руки, ты гладил собаку…

Мальчик тут же подчинился.

— Мне не во что переодеться, Анетта, — тихо сказал Микаел.

— О! Да, да… Тогда я не знаю… Здесь ничего нет… Придется купить тебе новую одежду. В Мёрбю есть…

Она запнулась.

— Но я все же вымоюсь, — сказал он, видя ее смущение, — ты позволишь мне поесть в этой одежде?

— Конечно же! Я сейчас распоряжусь!

Она снова пошла на кухню, тем самым дав ему возможность привести себя в порядок.

Доминик помог ему почистить одежду. За обедом никто из взрослых не сказал ни слова мальчику, кормящему у стола собаку. Анетта молчала из страха, что Микаел подумает, будто она хочет избавиться от собаки. Он же не хотел нарушать едва установившийся контакт с сыном.

Доминик был сообразительным ребенком, это сразу бросалось в глаза. Микаела отчасти раздражало то, что Анетта так носится с ними, хотя сам мальчик воспринимал эту чрезмерную заботу спокойно.

Посредником между всеми тремя стала собака. Доминик торжествующе смеялся и щебетал, когда щенок брал пищу у него из рук.

Но Микаел не раз ловил на себе испытывающий взгляд сына. Эти желтые глаза! Откуда взялся этот поразительный цвет? И какие они… проницательные! Нет, это слово не подходит. Ищущие! Да, именно. Но что они искали?

Микаел так устал! Только теперь, когда его странствия закончились, он почувствовал, как он измотался. Психическая перегрузка просто валила его с ног.

Ему было трудно на чем-то сосредоточиться. Отвечать на вопросы стоило ему большого умственного напряжения, его руки бесцельно двигались по столу, тело было налито свинцом.

— Папа устал, — сказал Доминик.

Анетта прервала свой длинный и печальный рассказ об эпидемии кори, о трагедии, происшедшей с маленькими сыновьями Марки Кристины, о своем страхе за Доминика.

— Он такой сильный, как мне кажется. Возможно, он тоже переболел корью, но… Что скажешь, Доминик? О, извини, я не заметила! Где ты хочешь лечь спать, Микаел? Здесь только…

— Папа может лечь в моей комнате, — сказал Доминик. — А я могу спать в маминой комнате.

Анетта с облегчением вздохнула.

— Да, конечно, мы так и сделаем. Кровать Доминика достаточно широка.

— Можно… задернуть шторы? — осторожно спросил Микаел.

— Д-да, конечно, — удивленно произнесла она.

— Комната расположена этажом выше?

— Да, да.

— Хорошо.

Она тут же позвонила горничной, и та пошла приводить комнату в порядок. Микаел так устал, что ему самому стало страшно.

— Собака… — сказал он.

— Мы о ней позаботимся, — успокоила его Анетта. — Пусть тебя это не тревожит. Щенок будет жить здесь как принц!

Ему понравилась ее искренняя забота о собаке. Не то, что наигранные ласки Биргитты, насквозь фальшивые. У Анетты все получалось естественно.

— Спасибо, — через силу улыбнулся он. Пришла горничная и сказала, что все готово.

— Мне кажется, я просто ввалился сюда… — начал было он.

— Не думай так, — торопливо произнесла Анетта, — главное для тебя — отдых. Я хочу… — она запнулась и повторила снова, — хочу, чтобы у тебя все было в порядке.

На его изможденном лице появилась слабая улыбка.

— Спасибо. Так оно и будет. И… Спасибо за то, что ты так замечательно… воспитываешь Доминика!

Он хотел сказать «нашего сына», но не решился. Это было бы намеком на интимность, которой между ними не было. Но его слова обрадовали ее, он это видел.

Через пять минут он уже спал. Он так и не вымылся. Маленькая кровать оказалась явно ему не впору, когда он улегся на белоснежные простыни. А его немытые волосы… на чистой подушке…

Он проснулся оттого, что собака лизала ему лицо.

У двери стоял маленький мальчик. Где он видел его?..

Да, конечно, это Доминик!

Его сын!

Какое удивительное слово…

— Долго ли я спал? — спросил он хриплым голосом.

Мальчик тут же подошел к нему.

— День и ночь, и еще день. Теперь уже вечер.

— Невероятно!

— Мама начала уже беспокоиться, что Вы так долго спите, папа. Позвать ее?

— Нет, скажи, что я сейчас спущусь.

Доминик кивнул.

— Идем, Тролль! Папа сейчас придет.

Выжидающе посмотрев на Микаела, собака пошла за мальчиком. Они шумно спустились по лестнице.

Микаел вовсе не был разочарован, видя, что его пес оказался таким перебежчиком. Напротив, он был рад и даже горд: ему было чем порадовать сына.

Он хотел посидеть и поболтать немного с женой, но на него опять навалилась усталость, и он рано лег спать.

В последующие дни он больше спал, чем бодрствовал. Ему хотелось только лежать и лежать. Это было досадно, но он ничего не мог с этим поделать.

— То, что ты можешь здесь расслабиться, я воспринимаю как комплимент себе. Но не позвать ли врача? — тревожно спросила Анетта, сидя с ним за столом.

— Нет, думаю, что не надо. Я замечаю, что понемногу начинаю приходить в себя. Я знаю, что с телом у меня все в порядке, это просто усталость.

Она кивнула, ничего не сказав. С каждым днем ему становилось лучше, это верно, но в глазах у него было что-то такое, что ей не нравилось, что было ей не понятно. Какая-то тень, какое-то темное пятно в самой глубине. Нет, она не могла выразить это в словах.

Микаел почувствовал, что за ним наблюдают. Взглянув на Доминика, он встретил его взгляд. Мальчик тут же опустил глаза, но Микаел успел заметить застенчивую, но счастливую улыбку на его маленьких губах.

«Он любит меня, — изумленно подумал он, — Мой сын любит меня! Хотя я никогда не делал ничего такого, что могло бы вызвать у него любовь!»

Это невероятно тронуло его.

Через несколько дней он настолько окреп, что смог выйти из дома и осмотреть сад. Тролль вертелся под ногами всего семейства, Анетта рассказывала о своих посадках, ухаживать за которыми у нее не было времени.

— Я мог бы заняться этим, — сказал Микаел. — Я слишком долго провалялся в постели, теперь мне хочется что-нибудь сделать.

— Это говорит о том, что ты выздоравливаешь, — улыбнулась она. — Но повремени еще пару дней.

Он обещал, что так и сделает. Эта маленькая прогулка вокруг дома отняла у него все силы: он снова вынужден был лечь в постель.