— Ты смотришь на меня, как на женщину, да? — с серьезным видом произнесла Сесилия. — Не как на друга?

— И то, и другое, — слабо улыбнулся он. — Но ты слишком женщина, чтобы мужчина этого не заметил. И ты совсем не знаешь, в чем заключается такой уход.

— Могу себе представить. Мне понятно твое чувство униженности, ведь ты всегда был таким гордым человеком.

Она встала.

— Но я, разумеется, не принуждаю тебя. Если уж ты так против, тогда…

— Сесилия!..

Он схватил ее за руку.

— Ты не должна так думать! Ты в самом деле понимаешь, что именно я чувствую?

— Да, Александр, — мягко ответила она. — Думаю, что понимаю.

Она села на край постели, наклонилась, коснувшись своей щекой его щеки. Александр обнял ее — и они замерли так: он — без слов умоляя о понимании и сочувствии, она — готовая дать ему тот ответ, которого он ждал.

— Если ты действительно решишься на это, тогда… — неуверенно произнес он.

— Я ничего так не хочу, как этого, — ответила она.

— Тогда так и решим.

— Спасибо, Александр.

Внезапно он рассмеялся:

— Но сначала я испугался!

— Я тоже, — кокетливо улыбнулась она, — но теперь все хорошо. — Она погладила его по волосам. — Кстати, у нас есть для тебя новость.

— У кого это? — испуганно произнес он.

— У меня и Вильгельмсена. Подожди-ка!

— Я-то подожду, — с горечью пробормотал он. Она позвала Вильгельмсена и попросила привезти сюрприз, а сама вернулась к постели Александра.

— Как там Тарье?

Лицо Александра не выразило ничего такого, чего она опасалась.

— Он остался там. Он очень способный юноша. И так похож на тебя!

— В самом деле? Никогда бы не подумала.

— Но это так. Поэтому я очень к нему привязался.

— Спасибо, — улыбнулась она, не зная точно, как следует понимать его слова.

Слуга осторожно кашлянул, Александр повернул голову. Он долго смотрел на «экипаж».

— Что это такое?

— Это подарок тебе, Александр, — с гордостью произнесла Сесилия. — От меня, Вильгельмсена, кузнеца и всего дома. Потому что мы все так беспокоимся о тебе и хотим по возможности облегчить твою жизнь.

Александр приподнялся на локте.

— Мой старый стул? На колесах?

И тут он расхохотался.

— Ужасное чудовище!

Сесилия сказала уже серьезно:

— Не хочешь ли попробовать?

— Как же я, по-твоему, буду на нем передвигаться?

— Если Ваша милость посмотрит сюда, — сказал Вильгельмсен и подкатил стул поближе, — то увидит прочные поручни, так что Ваша милость сможет крутить колеса руками. И с нашей помощью Ваша милость сможет сесть на стул.

Александр ничего не сказал. Он взвешивал все «за» и «против».

— А ты вообще-то можешь сидеть? — тревожно спросила Сесилия.

Он кивнул.

— С поддержкой. Но без нее… не могу.

— У тебя ведь всегда были сильные руки, не так ли?

— Да.

Вильгельмсен продолжал:

— И еще я сделал приспособления в… отдельном маленьком помещении, там…

Он деликатно указал на дверь, ведущую в закуток возле спальни.

— Значит, вы считаете, что я могу ездить по комнатам? И кто-то будет находиться сзади?..

— Так будет быстрее. Но Ваша милость может все делать и сам. Разумеется, кроме укладывания в постель.

Александр долго молчал. Он был тронут.

— Благодарю, — наконец произнес он. — Вы решили самую трудную проблему надменного человека.

— Не надменного, а благородного, — поправила Сесилия.

— Благородный человек не обременен столь обыденными вещами.

— Благородные тоже люди, об этом мы часто забываем.

— Будь что будет, — весело произнес Александр. — посмотрим, так ли сильны мои руки, как ты думаешь!

— Они быстро окрепнут, — пообещала Сесилия. — Ведь весь дом помогал делать этот стул и… прочие приспособления, Александр.

— Спасибо, — растроганно произнес он. — Передай всем мою горячую благодарность! Как хорошо вернуться домой, где все о тебе так заботятся!

Первые сутки возле Александра дежурил слуга. Потом настала очередь Сесилии.

— Расскажи мне, как ты все это переносишь, — озабоченно спросила она.

У него тоже был озабоченный вид.

— Сесилия, неужели мы сможем пережить все это?

— Первый раз будет трудно. Потом будет легче.

Александр сделал глотательное движение.

— Тарье сказал, что каждый вечер меня нужно обтирать. Я потею, а это вызывает пролежни. Но можно обойтись и без этого, когда дежурить будешь ты.

— Это пустяки, — ответила Сесилия более смело, чем чувствовала на самом деле. — Не нужно ли тебе… сходить?..

— Об этом я позабочусь сам, — сухо ответил он.

Сесилия знала, что он тренировался весь день залезать на стул и сползать с него без посторонней помощи. Это было большой нагрузкой для рук, но, как он часто говорил: он был невыразимо благодарен за этот стул на колесах.

Александр и сам немного усовершенствовал его: устроил так, что мог при необходимости останавливаться. Было радостью видеть, что у него появился интерес к чему-то. Усовершенствование стула и общение с окружающими захватило его настолько, что он стал по-настоящему активным. Вильгельмсен и Сесилия улыбались друг другу… Его благоденствие так много значило для них.

Сесилия приготовила воду для обтирания.

Она осторожно приподняла его короткую ночную рубашку, он снял ее через голову.

«Была не была…» — подумала она, на секунду закрыла глаза и стащила с него одеяло.

Он был совершенно цел! Абсолютно цел! На какой-то миг ей даже захотелось, чтобы у него что-то было не в порядке — возможно, так все было бы намного легче.

Как и у Урсулы, его кожа была смугловатой — фамильная черта. Грудь покрывали темные волосы, тело было худощавым, но мускулистым, хотя ноги уже похудели.

«Скоро они совсем захиреют, — озабоченно подумала Сесилия. — Ах, Александр, дорогой, дорогой Александр!»

Сесилия старалась не смотреть на него, обтирая его тело влажным куском материи. Он лежал, отвернувшись, тоже стараясь не смотреть на нее.

«Он мой муж, — думала она. — Я знаю его более пяти лет, мы женаты целый год. И все-таки я впервые вижу его тело, так мы стеснялись друг друга. Почему?»

Что же это был все-таки за брак?

Да, об этом стоило задуматься. И она была рада тому, что никто не мог бы ответить на этот вопрос.

А что думал по этому поводу Вильгельмсен? Несмотря ни на что, он оставался лояльным.

— Все, — сказала она Александру. — Теперь повернись!

Она сама помогла ему перевернуться, протерла его спину, стараясь не налить воды на постель.

— Шрам выглядит не очень хорошо, — сказала она.

— Да. Тарье вскрывал рану дважды, чтобы вытащить пулю. Но ему это не удалось.

— Она вошла глубоко?

— Не думаю. Он говорит, что прямо в позвоночник.

— Тебе больно?

— Совершенно не больно.

Она снова перевернула его, одела рубашку. — Ну, вот, все прекрасно, — сказала она с натянутой улыбкой. — Тебе нужно что-нибудь еще?

— Нет, все в порядке, спасибо, Сесилия, у тебя умелые руки.

— Хорошо снова быть дома, а?

— Я словно на небе! Чувствую себя с вами в полной безопасности. С тобой и с Вильгельмсеном.

— Твои слова радуют меня. Спокойной ночи, Александр! Габриэльсхус давно ждал тебя!

— Спасибо! Спокойной ночи, мой друг! Потушив свет, она вышла, унося миску с водой.

— Милостивый Боже, — прошептала Сесилия, закрывая за собой дверь. — Дай мне силы решиться на это! Ты знаешь, о чем я прошу! Решиться… Не ухаживать за ним, нет, ведь это для меня радость… Решиться…

На четвертую ночь она увидела, что в щель двери, ведущей в его комнату, пробивается свет.

Некоторое время она лежала, глядя на полоску света, потом встала и постучала в дверь.

— Входи, — послышался его низкий голос, коротко и не слишком любезно.

Она вошла, закрыв за собой крайне редко используемую дверь.

Александр лежал, как всегда, на спине, закрыв голову и лицо руками. Возле его постели горела свеча.