— Атмосфера здесь болезненная, Петер, — тихо сказал Хейке.

— Я это и сам вижу!

— Нет, я имею в виду более глубокий смысл. Помимо всего того, что мы видим, здесь есть нечто такое, чего мы не видим и что намного опаснее видимого. Лес — это всего лишь пелена.

— Пелена? Ты полагаешь, что за этой отвратительной растительностью что-то скрывается?

Хейке задумался.

— Или внутри этого леса, — медленно произнес он, — или за его пределами.

— Ты полагаешь, что мы должны выяснить это?

— Как ты хочешь.

— Нет, ты просто разбудил во мне любопытство! Я готов это сделать!

Они прошли еще немного, и Хейке снова остановился.

— Нет! Нет, я не хочу впутывать вас в это! Повернем назад!

— Ни за что в жизни, — сказал Петер. — Разве ты не видишь, что этот чертов лес уже редеет? Мы уже прошли его, не обнаружив ничего страшного!

Его легкомысленный юмор передался Хейке.

— Ладно, пойдем дальше. Это занятная прогулка, не так ли?

— Лучше и не придумаешь! — ответил Петер. — В твоем обществе не соскучишься! Уфф, не могу себе представить, как бы я себя чувствовал, если бы попал сюда один!

— Я бы тоже не хотел пережить это, — со своей медлительной рассудительностью ответил Хейке. — А теперь еще эта девушка, которую надо защищать!

Они с улыбкой переглянулись.

Но сердце у обоих трепетало от страха. Просто они не хотели показывать друг другу свой ужас и неуверенность. Лес все еще держал их за горло, хотя впереди уже показался просвет.

И наконец перед ними открылась небольшая долина, на дне которой лежала деревенька.

— Ура! — закричал Петер. — Человеческое жилье!

— Где? — спросил Хейке.

— Но разве ты не видишь? Там, внизу. Чудесная маленькая деревушка.

Мира, наконец, осмелилась открыть глаза и оторвать от ушей руки.

— Разве ты не видишь, Хейке? — спросила она. — О, Господи, наконец-то мы добрались до людей! Благодарю тебя, святая Богоматерь!

— Ах, да, теперь я вижу, — улыбаясь, сказал Хейке. — Я подумал сначала, что это просто груда камней. Но теперь я вижу церковь и все остальное!

— В сумерках я вижу лучше тебя, я заметил это еще вчера вечером. Пойдем скорее, а то станет совсем темно!

На полпути Хейке снова остановил коня, которого вел под уздцы.

— Слышите?

— Нет, — ответил Петер, шедший впереди.

— Взмахи крыльев большой птицы. Нет, двух птиц! Но теперь так темно…

Мира вскрикнула.

— Тише! Что-то задело меня. Я услышала какой-то шелест, а потом что-то живое задело меня, коснулось моего лица. Я хочу слезть с коня!

И Хейке помог ей.

— Они уже удалились, — успокоил он девушку.

— Я ничего не слышал, — сказал Петер.

— Они были совсем близко, — задумчиво произнес Хейке.

Только он один не испытывал облегчения от того, что лес кончился.

Мира по-прежнему недоверчиво относилась к Хейке, стараясь не смотреть на его мускулистую фигуру, молчаливо сопровождавшую их. Она судорожно схватила Петера за руку, словно это была спасительная соломинка в полном опасностей мире, когда Хейке ссадил ее с коня на заросшей травой тропинке.

— О-о-ох, — простонала она, ступив в темноте на землю, — я думала, что умру в этом жутком, болотистом лесу! Мне казалось, что чьи-то злые глаза наблюдают за нами откуда-то сверху, смотрят на нас с деревьев, со свисающих вниз лишайников, со скал — поэтому я и зажмурилась.

— Теперь все позади, — с улыбкой произнес Петер, — ты ведь знаешь, вбить себе в голову можно что угодно, а потом закатывать истерику. Но мне пришла в голову одна мысль… Если мы появимся на людях в качестве трех чужих друг другу людей, это будет выглядеть не совсем хорошо. Что, если мы скажем, что ты, Мира, приходишься сестрой одному из нас?

— Скажи, что я твоя сестра, — попросила она, прижимаясь к Петеру. Но уже в следующий момент она поняла, что сказала глупость, потому что хотела быть для обворожительного Петера вовсе не сестрой. Но, с другой стороны, ей совсем не хотелось, чтобы ее считали родственницей Хейке. Он совершенно не был похож на нее — и ей казалось, что он вообще ни на кого в мире не похож.

Скорее всего, он вылез из какой-то страшной преисподней в далекие, доисторические времена…

Впрочем, с Петером у него были прекрасные отношения.

И он так нежно ссадил ее с коня, хотя она вовсе не хотела, чтобы он к ней прикасался.

Внешность у него была просто жуткой!

Кому из них она приходилась сестрой, было не так уж важно: им предстояло переночевать здесь всего одну ночь.

Мира думала о своей жизни. Отец… отец, спящий вечным сном в могиле, которую никто не сможет отыскать! Она осталась совсем одна… Нет, она не собиралась плакать! Она вспоминала о том, сколько раз спасала его, когда он был в трудном положении, вырывала его из рук властей, возвращала награбленное добро, умоляла потерпевших пощадить их, хоронила его воняющий спиртным труп — все, что осталось от него после шумной попойки…

А как он бил ее! После одного из его ударов она оглохла на одно ухо. В тот раз он избил ее только за то, что она не стала торговать своим телом, чтобы заработать на хлеб.

И все же ему удалось обесчестить ее и навязать ей «клиентов». Отвратительные, совершенно незнакомые ей мужчины, набрасывающиеся на нее в комнатах и чуланах или в любом другом месте. А он презрительно насмехался над ее душераздирающими воплями и криками о помощи. На полученные деньги, которые брал себе, он покупал вино.

Она могла бы оплакивать свою загубленную жизнь, а вовсе не его смерть. Или ей все же следовало скорбеть о нем? Разве дочерний долг не состоял в том, чтобы отдавать отцу дань уважения после смерти? Неужели ей никогда не удастся освободиться от него?

И вот теперь она мечтает о Петере! Она, опозоренная и втоптанная в грязь!

Она инстинктивно убрала свою руку от его руки.

И тут она почувствовала сзади себя какой-то мощный ток тепла и спокойствия. Ей показалось, что этот страшный Хейке… понял ее!

Не может быть!

— Куда ты направлялась со своим отцом? — спросил Петер.

— О, куда глаза глядят. Когда для таких людей, как он, становится невозможной жизнь среди людей, им приходится уходить в безлюдные места.

— По дорогам бродит много таких бедолаг, — сказал Петер, — я тоже один из них.

— Ты? Но ты выглядишь таким знатным!

— Я? — рассмеялся он. — Единственное, что я имею, так это мой замечательный мозг. Но в силу своей бедности, я не могу извлечь из него никакой пользы. Я мог бы быть профессором. Но вместо этого я стал бездарным фокусником. Хейке спас меня.

— Он тоже… натворил чего-нибудь?

— Хейке? Нет, он направляется домой, на Север, где ему оставлено в наследство имение, а то и два.

Мира уставилась на Хейке широко раскрытыми глазами. Но в темноте она могла различить только рослую фигуру с неимоверно широкими плечами. Лица его было не видно, и у нее не было ни малейшего желания видеть его.

Значит, ей просто показалось, что он дружески улыбнулся ей?

— Есть еще одна трудность, — со вздохом произнес Петер. — Как нам объясняться с местными жителями? И как нам понять, что они говорят?

— Да, в той деревне, где мы в последний раз были с отцом, мы совершенно ничего не понимали, — сказала Мира. — И здесь говорят на том же самом языке!

— Это называется влипнуть, — сухо заметил Петер.

Было уже совсем темно, когда они, наконец, спустились в деревню. Но в окнах горел приветливый желтый свет. Вскоре они оказались на площади, где находился постоялый двор. Привязав лошадь, они зашли в трактир.

При их появлении несколько сидевших мужчин замолчали и опустили глаза. Во-первых, было уже слишком позднее время, во-вторых, в таких чисто мужских заведениях, как трактир на Юге, женщины обычно не появляются. И в-третьих, все четверо сидящих в трактире тут же вскочили из-за столов, увидев Хейке. Они принялись энергично креститься и отмахиваться руками.