Она подумала над этим.

— Мне было больно. Это утомило меня.

— Я охотно в это верю.

Ханна, сидевшая на треногом табурете у очага и похожая на хищного зверя перед прыжком, повернула голову.

— Твоя жена не роженица, Тенгель.

— Ты имеешь в виду… что это последний ребенок? — Спросил он.

— Так должно бы быть, — усмехнулась старуха. — Но ты же не сможешь держаться в стороне.

Силье и Тенгель обменялись взглядом, пытаясь спрятать улыбку. Силье видела, что у него в глазах были слезы, этого она никогда раньше у него не замечала.

— Я вижу здесь в огне удивительные вещи, — сказала вдруг Ханна. — Из вашего рода выйдут…

— Что же? — спросил Тенгель, когда она замолчала. — Злое наследие… будет ли оно и дальше передаваться?

— Оно тоже. Оно тоже. Но есть другие любопытные вещи. Ты как-то спросила, могу ли я видеть твое будущее, Силье. Теперь я вижу его. Люди Льда — это вы. Вы и никто другие.

— Но это не так, — возразил Тенгель. — Всех в долине называют Людьми Льда.

Ханна засмеялась.

— Это так, как я говорю. От детей, которых ты воспитаешь, Силье, придет огромная радость и большое горе… Но этого я не понимаю. Я вижу двойной ряд деревьев.

— Аллею? — спросила Силье. — Нет, это невозможно.

Ханна забыла о них и уставилась на тлеющие угли очага. Тенгель поднялся и взял у крестьянки из рук завернутого ребенка.

— Хочешь на нее взглянуть? — спросил он. В его голосе чувствовалась гордость отца.

— За этого ребенка можешь не бояться, — услышала она голос Ханны. — Он не имеет силы.

Силье вздохнула с облегчением. Она посмотрела вверх и испугалась — маленькая девочка выглядела жалкой и синеватой.

— Она… прелестна, — сказала она не очень искренне. — А волосы у нее будут рыжими?

— Я полагаю, не более, чем у тебя, — улыбнулся Тенгель.

«Он уже любит ребенка, — изумленно подумала она. Он, который не хотел его. А я, так упорно боровшаяся за него, у меня еще нет сил ничего чувствовать».

— Как вы ее назовете? — спросила другая крестьянка, находившаяся поодаль.

Она явно не осмеливалась приближаться к Ханне. Силье увидела, что старуха, рывшаяся в углях, прекратила свое занятие.

— Она такая маленькая и жалкая, — начал Тенгель. — Это заставляет меня думать о Даге, которого ты нашла в лесу. Ты собиралась назвать ребенка Лив, если бы это была девочка. Ты помнишь это?

— Да, я это помню.

Плечи Ханны слегка опустились. Тенгель продолжал:

— Поэтому я бы хотел назвать ее Лив.

— Лив — это хорошо. Но я хочу дать ей двойное имя, какое часто получают другие.

Страшилище у очага затаило дыхание.

— Я хочу назвать ее Лив Ханна, — твердо сказала Силье.

Тенгель посмотрел на нее почти испуганно. Но она повторила звучным голосом:

— Ее имя будет Лив Ханна.

Страшилище у очага начало усердно ворошить угли. С ее губ слетела странная, пронзительно звучавшая песня. Что это было, Силье не могла определить. Заклинание, колдовство? Ей слышались в этом пении гордость и радость старой, одинокой, отверженной женщины. В заклинаниях говорилось, видимо, о ребенке, но не было в этом странном, языческом песнопении ничего злобного.

Ничто не предвещало катастрофы. Казалось, все идет хорошо. Годы текли медленно, один за другим. Лето сменялось осенью, и желтые листья тихо падали в неподвижную воду.

В лодке около Силье болтали и возились дети. Их чистые голоса эхом отдавались на поверхности моря: упрямый, твердый голос Суль[5], спокойный, чуть простуженный Дага[6] и мечтательный голосок Лив*.[7] Старшие дети все время шикали на нее.

Лодка неторопливо скользила по водной глади. Глаза Тенгеля, сидящего на веслах, внимательно следили за детьми. Он всегда боялся, как бы с ними чего не случилось. «Дети хорошо воспитаны, самостоятельны и о них не надо так беспокоиться», — думала Силье, видя озабоченные глаза мужа.

Она прекрасно понимала Тенгеля. Раньше он жил бобылем и даже не смел мечтать о семье. И вдруг у него появились сразу четыре любящих существа.

Силье очень гордилась своей маленькой семьей. Только она одна знала, какой прекрасный человек Тенгель, ставший изгоем общества. И не его вина в том, что у него такая отвратительная демоническая внешность. А дети… У нее сразу потеплело на душе.

Суль — жизнерадостная, подвижная, но в то же время трудная девочка. Она была среди избранных, отмечена печатью рода. Даг — светловолосый мечтатель. И малышка Лив, во всем копирующая старших детей.

«Как же она стала похожа на меня, — удивленно подумала Силье. — Те же вьющиеся каштановые волосы — хотя, пожалуй, они больше отдают в рыжину, чем мои. Такой же застенчивый взгляд и несмелая улыбка. И воображение у нее отлично развито. Всюду ей мерещатся тролли[8], всюду у нее тайны… Вещи живут своей собственной жизнью, с деревьями можно разговаривать… Дитя мое, если ты будешь жить, как я, то жизнь твоя будет интересной и содержательной. Но жизнь жестока и трудна, а ты даже не сможешь защитить себя. Ведь у тебя такая нежная душа».

Силье не решилась обернуться и посмотреть на детей. Дети были так плохо одеты, что от одного взгляда на это убожество становилось больно. Суль давно выросла из своего платья, Даг носил штанишки и курточку, перешитые из старого платья Силье. На Лив было темное платье грубого сукна, сшитое из брюк Тенгеля. Силье шила плохо, и вместо платья получился какой-то бесформенный балахон, над которым зло подсмеивались соседи. Силье, сидящая на корме, даже поежилась от этих воспоминаний.

Они уже расставили сеть и теперь плыли к берегу. Был теплый летний вечер, поэтому детей решили взять с собой, и те были счастливы.

Взгляд Силье скользнул по горам, что со всех сторон окружали долину Людей Льда. Горы купались в красном золоте заходящего солнца. Тут она увидела проход меж двух вершин.

— Знаешь, Тенгель, я часто думаю, как отсюда можно выбраться.

Он отдыхал на веслах. Посмотрев туда, куда был обращен взгляд Силье, сказал:

— Кое-кому удалось перейти через гору. Но я бы не советовал. По ту сторону смельчака ожидает глетчер* .[9] А затем — долгий, изнурительный путь вниз.

— Так ты был там?

— Да, очень давно. И, клянусь, второго раза не будет.

Лодка ткнулась носом о берег; дети вылезли из нее шумно и весело.

— Ну-ка, потише! — прикрикнул на них Тенгель. И этого было достаточно. Дети слушались его беспрекословно. Они любили его, Тенгель был их лучшим другом.

Да, права была Силье — дети полностью изменили Тенгеля.

Домой каждый нес свою ношу. Малышки уже давно поняли, что если хочешь выжить в этой деревушке, затерявшейся в безлюдном краю, то необходимо много работать.

Ветки можжевельника били по ногам, и Лив быстро устала. Тенгель посадил ее к себе на плечи. Суль и Даг шли за Силье.

Суль о чем-то задумалась. Ее живое личико, обрамленное темными кудряшками, приняло сосредоточенное выражение.

— Скажи, а почему я зову тебя Силье, а Даг и Лив называют мамой?

Силье взяла ее за руку:

— Это довольно длинная история. И потом, ты всегда звала меня Силье.

Дети слушали с интересом. Суль продолжала допытываться:

— Но другие дети зовут меня и Дага подкидышами. Почему?

Силье похолодела.

— Правда? С какой стати? — Она остановилась. — Что ж, наверно, вы уже достаточно взрослые. Я расскажу вам все, — решительно произнесла она. — Тебе, Суль, уже исполнилось семь, а Дагу скоро будет пять. Лив же только три годика, вряд ли она поймет. Тенгель!

Тенгель остановился. Они стояли на лужайке перед домом.