Лив с Кольгримом стояла у окна и видела, как по дороге ехала телега с юношами. Она уже поворачивала к церкви. Впереди и позади телеги маршировали воины короля.

При виде этого зрелища сердце ее болезненно сжалось. Отчаянные крики матерей разносились по всему Гростенсхольму.

Она не хотела, чтобы Ирья увидела это. В телеге, должно быть, много парней из Эйкебю.

— Где мама? — спросила она Кольгрима.

— Она там, с этим глупым малявкой. Все время ей что-то там нужно.

— Но малыш постоянно хочет есть. И потом, ему надо почаще менять пеленки, ты же понимаешь. Маттиас вовсе не такой глупый, Кольгрим. Он твой младший брат, и он всегда радуется, когда видит тебя. Он ведь радуется тебе, разве ты не заметил? Он знает, что ты его сильный старший брат.

Нет, ей не хватало сообразительности Сесилии, чтобы подыскать нужные слова. Кольгрим пробурчал:

— Вообще-то, необязательно убивать его. Или делать ему гадости, потому что это не понравится Главному троллю. Но я разделаюсь с ним по-другому.

Лив почувствовала, как сердце ее сжала тревога. Уж не думает ли он о колдовстве? Нет ли в нем какой-то тайной способности, которую он потихоньку от других развивает в себе, чтобы поквитаться с нелюбимым младшим братом? Или он имеет в виду что-то другое?

Боже, шептала Лив про себя. Боже милостивый, помоги нам! Не дай мне ударить его, дай мне силы владеть собой, ибо если я сейчас ударю его, то его ненависть к младшему брату будет еще сильнее. Дай мне мягкость! И благодарю тебя, Боже наш, за то, что Таральд остался с нами, с Ирьей! Бремя наше слишком тяжело и без этого.

Она отвлекалась от своих мыслей и снова посмотрела на печальную картину за окном.

Господи, это же Мета! Да, это она бежала вслед за телегой. Вот она упала на дороге, и не может подняться. Значит, кто-то из ее сыновей тоже взят на войну. А может, оба?

— Даг! — в волнении закричала Лив, но мужа поблизости не было.

Датчане отгоняли женщин и стариков, которые не отставали от телеги. И Клаус среди них! Он тяжело бежал за телегой. Значит, Еспера тоже взяли!

Лив никогда не могла забыть крики и отчаяние людей, там, на дороге. Она потом долго вспоминала эти вопли страха и ужаса, когда детей забирают на непонятную войну, и на полях сражений будет литься их кровь. Лив инстинктивно прижала Кольгрима к себе.

Из внуков Силье и Тенгеля дома теперь оставался только Таральд, и то, вероятно, лишь на время.

Суннива умерла. Сесилия была в Копенгагене, Тарье — в Тюбингене. И теперь из дома увезли Тронда и Бранда.

Сердце Лив разрывалось от горя.

Она ничего не знала о безнадежном положении Тарье или о попранных чувствах Сесилии. Не знала она и того, что один из внуков Тенгеля поражен проклятьем. Но недалек уже был тот час, когда сверкнет в глазах ужасный желтый отблеск.

Подходил к концу большой, счастливый период их жизни. Новое, неведомое время уже стучалось в дверь.

В далекие-далекие времена, несколько веков назад, Тенгель Злой отправился в безлюдные места, чтобы продать свою душу Сатане.

Тенгелю было обещано, что ему будет сопутствовать удача, но за это один из его потомков в каждом поколении обязан служить дьяволу и творить зло. Признаком таких людей будут желтые кошачьи глаза, и все они будут иметь колдовскую силу.

И однажды родится тот, кто будет наделен сверхъестественной силой. Такой в мире никогда не было.

Проклятие будет висеть над родом до тех пор, пока не найдут места, где Тенгель Злой зарыл горшок, в котором варил колдовское зелье, вызывавшее Князя Тьмы.

Так говорит легенда.

Правда это или нет — никто не знает.

Но в 1500-х годах в роду Людей Льда родился человек, отмеченный проклятьем, который пытался творить добро вместо зла, за что получил прозвище Тенгель Добрый. В саге рассказывается о его семье, главным образом, о женщинах его рода.

Зима 1625 года…

Сесилия Мейден стояла на палубе на носу корабля и смотрела, как судно медленно входит в Копенгагенский порт. Погода была ненастной, корабль прибывал с большим опозданием. Над городом и над гаванью висела февральская тьма. Из-за ледяного ветра Сесилия согревала дыханием замерзшие пальцы, хотя на руках у нее были теплые рукавицы. У нее не было ни малейшего желания ступать на палубу этой просмоленной посудины, но ей все же пришлось совершить плаванье в такую качку. Однако ей был приятен соленый морской ветер, бьющий в лицо. Стоя так на носу корабля, двигающегося вперед, она чувствовала, что владеет всем миром.

Думать о последних событиях было неприятно. Как это ее угораздило так испортить себе жизнь? Но, может быть, это была не ее ошибка?

«Я не посмею снова встретиться с Александром Паладином, — уже в сотый раз думала она. — Не смогу посмотреть ему в глаза, не выдав при этом, что знаю о его тайном пороке».

Раньше она даже не предполагала, что знание об этом может причинить ей такую боль. И она никогда не задумывалась о том, что Александр значит для нее.

Она помнила их первую встречу. Измученная, растерянная и печальная из-за вестей, полученных из дому, где свирепствовала чума, она не знала, за что взяться при дворе, в далекой Дании. И вот Александр Паладин по ошибке зашел в ее комнату и за какие-то считанные минуты вдохнул в нее мужество. Он сразу понравился ей. С тех пор он неизменно поддерживал ее в трудностях придворной жизни, полной зависти и интриг. Его присутствие всегда радовало ее.

Это был один из королевских придворных — на редкость элегантный мужчина, авторитетный и представительный. Темные волосы, мужественные, благородные черты лица, печальная улыбка… О, эта улыбка, ставшая впоследствии причиной ее падения!

Александр Паладин всегда вел себя очень сдержанно, давая ей понять, что она ему нравится, но не больше.

Однако это был настоящий, заботливый друг, и на него всегда можно было положиться. И как это ее угораздило узнать его тайну?! Разве она — дочь Людей Льда и проницательных Мейденов — не была достаточно великодушной и снисходительной? Что же ее так возмутило? Тайну Александра открыл ей ее юный двоюродный брат Тарье обладающий необычайно широкими познаниями и чутьем по части человеческой души. Произошло это совсем недавно, во время ее пребывания в Норвегии.

А какова же была ее реакция? Разумеется, она была напугана и раздосадована. Но стоило ли сразу бросаться в объятия молодого священника Мартина только потому, что у него была такая же грустная улыбка, как и у Александра? Только потому, что они внешне были похожи?

Сесилия ни в чем так горячо не раскаивалась, как в той своей короткой, бурной встрече с Мартином. Как все это было ничтожно! Двое людей, до горечи одиноких и обманутых, одинаково преисполненных потребности в любви — или, говоря откровенно, — в близости.

И вот теперь она опозорена. Если у нее когда-нибудь будет муж, как она посмотрит ему в глаза и скажет, что она не девственница? И как тот будет реагировать? Повернется к ней спиной?

Корабль причалил к берегу.

На пристани ее никто не встречал, хотя при дворе знали, что она возвращается. И даже если корабль опаздывал, из замка видно было, что он прибыл.

Так что теперь ей придется добираться самой, по темным улицам, с вещами, которые всем бросаются в глаза. Она не знала на корабле никого, кто мог бы сопровождать ее.

Покрепче прижав к себе дорожный сундучок, она глубоко вздохнула, словно подбадривая себя, и ступила на землю.

Неохотно оставив толпу людей на освещенной набережной, она пошла по темным улицам, где уже были закрыты на ночь все лавки. Ее охватил страх. Суль из Людей Льда, на которую она так была похожа, восприняла бы все это как вызов. Суль любила темноту и опасность. Возможно, ее даже обрадовало бы появление налетчиков — она попросту испробовала бы на них свою необычную власть. Но Сесилия не обладает властью Людей Льда, хотя она тоже была из их рода. Так что ей приходится рассчитывать лишь на свою скромную персону. К тому же она должна вести себя как придворная дама. При дворе она всегда безупречна. Только дома, в своей семье, среди любимых и близких, она немного раскрепощается.