Остальные ждали в гостиной, подавленные собственной беспомощностью и непригодностью.

Ирья, стоявшая у окна, вдруг произнесла:

— По аллее едет какая-то карета.

— Хорошо, что я расчистил дорогу, — сказал Бранд.

— Но мы не можем сейчас принять посетителей, — сказала Матильда. — Попроси их приехать в другой раз.

— Это не местные, — сказал Андреас, став рядом с Матильдой. — Карета такая пыльная, что, скорее всего, приехала издалека.

— Пойди встреть их, Андреас, — сказал его отец. — И скажи, что сейчас неподходящее время.

Андреас вышел. Из окна они смотрели, как он разговаривает с кучером. Из кареты вышла молодая дама в сопровождении своих слуг.

Андреас повернулся к ней. Он очень учтиво поклонился ей, деликатно взял ее за руку и повел в дом.

— Кто бы это мог быть? — поинтересовалась Матильда.

Они вошли. Молодая, темноволосая женщина остановилась в дверях, не ожидая увидеть такое собрание.

— Анетта Линд из рода Людей Льда, — коротко произнес Андреас.

— О, Господи… — прошептала Джессика.

— Мой муж здесь? — неуверенно произнесла Анетта — И мой сын?

С присущей ему бесцеремонностью Калеб произнес:

— За Домиником надежно присматривают в соседней усадьбе. А Микаел покончил с собой.

Анетта вскрикнула, краски исчезли с ее лица. Придвинув ей стул, Матильда сердито и строго сказала:

— Калеб, как можно!

И, обращаясь к Анетте, добавила:

— Он еще жив. Его пытаются спасти, но особых надежд нет.

— Могу я увидеть его? — прошептала гостья. — Вы позволите мне?

— Если только Вы не устроите там истерику. Ведите себя тихо и спокойно.

Анетта кивнула. Матильда открыла перед ней дверь.

Она невольно зажмурилась от обилия зажженных свечей. К ней повернулись трое: дама с врожденным и воспитанным чувством собственного достоинства, молодой человек с проницательным взглядом, в котором светилась такая доброта, что ее охватило горячее желание довериться ему и выплакать всю свою тревогу, все свое замешательство и смущение, а третьей была элегантная старая дама.

Но все внимание Анетты привлекал человек, лежащий на кровати. Рядом с ним сидел маленький мальчик с такими же, как и у Доминика, глазами, положив ему на грудь руки.

Микаела в этот момент вряд ли можно было назвать красивым. Пичкать чем-то человека в бессознательном состоянии было почти невозможно, да и к тому же небезопасно. Большая часть темно-коричневого зелья вылилась на его шею, подбородок и на постель. Сесилия, сразу догадавшись, кто эта вновь прибывшая дама, быстро вытерла самые большие пятна.

— О, Микаел, — еле слышно произнесла Анетта. И тут же, бросив взгляд на стол, перекрестилась и забормотала:

— Святая Богоматерь!

Череп грудного младенца, высушенные летучие мыши, мумия руки и много других вещей, вызывающих отвращение у истинно верующего человека.

— Но как вы можете… это же…

— Мы должны испробовать все, — огрызнулась Сесилия. — Что бы Вы делали на нашем месте?

— Я бы молилась. Молилась святой Мадонне.

— А до этого она помогала Микаелу?

— К сожалению, Микаел не был верующим. Но Богоматерь всегда была на моей стороне.

«И против Микаела», — подумала Сесилия, но вслух сказала:

— Хорошо, тогда молитесь Небесной Матери! Мы должны использовать все ресурсы, только бы он вернулся к жизни.

Анетта так и сделала. Она упала на колени возле постели Микаела, взяла его безжизненную руку в свои сложенные на груди ладони и произнесла длинную, запутанную молитву по-латыни.

Сесилия была невольно тронута этим.

Остальные были заняты своим делом, продолжая пичкать Микаела зельем. Маттиасу стало жаль это хрупкое создание, стоящее на коленях в молитве, вытирающее поочередно нос и глаза. Закончив свои дела, он положил ей руку на плечо — и Анетта подняла на него опухшее от слез лицо.

— Я так спешила, — пропищала она на своем ломаном шведском языке — Я спешила изо всех сил, но все-таки ему удалось это сделать.

— Значит, Вы знали об этом?

— Он написал мне письмо, — пытаясь превозмочь плач, сказала она. — Он все неправильно понял.

— Микаел говорил, что причиной этого не является ваш брак, — мягко заметила Лив. — У него была депрессия. Злые силы получили власть над ним, к нему прикоснулась душа умершего.

Анетта вопросительно уставилась на них. Она ничего не понимала.

Сесилия не была такой деликатной.

— Вы тоже виноваты в этом, — сказала она.

— Сесилия, не теперь, — тихо и настойчиво произнесла Лив.

Анетта опустила голову.

— Вы правы, — прошептала она, — я сгибаюсь до земли под тяжестью вины.

Сесилия тронула ее за плечо.

— Продолжайте свои молитвы, Вы просто ребенок! Это, по крайней мере, никому не повредит. Кто знает, может быть, это и поможет.

В ее устах это прозвучало великой уступкой.

Анетта вопросительно уставилась на Никласа.

Лив пояснила:

— Он относится к числу избранных Людей Льда, он наделен редкостными свойствами. Его зовут Никлас, это троюродный брат Доминика. Только он может спасти Микаела. В его руках есть чудодейственная сила.

Анетта перекрестилась.

— Чудо Господне! Святой!

— Ну-ну, — сухо заметила Сесилия, — этот маленький святой может при случае быть настоящим мошенником!

Но Анетта схватила Никласа за руку и воскликнула:

— Спаси его, Никлас! Прошу тебя! Он так много значит для меня!

Пятилетний мальчик нахмурился, и Анетта тут же убрала свои руки.

— Я не стану мешать тебе в твоих молитвах, — сказала она. — Даже если они и протестантские. Мы будем молиться вместе, ты и я.

Никласу показалось, что эта дама выражается весьма странно, но он все же кивнул. Молитвы? Но ведь он не молился!

— Пойду немного отдохну, — сказала Лив.

Все кивнули в знак согласия.

Маттиас и Сесилия сели, они смертельно устали за это утро.

Через некоторое время они увидели, что Никласа клонит в сон. Мальчик совершенно вымотался. Они положили его рядом с Микаелом, оставив его руки на груди страждущего. Никлас тотчас же заснул.

У Анетты заныли колени, она встала и села рядом с ними.

— Как вы думаете, — произнесла она дрожащим голосом, — он вернется к жизни?

— Никто этого не знает, — тихо ответил Маттиас. — Мы сделали все, что могли, теперь остается только ждать. Но он пока жив, и ему не стало хуже.

— О, Господи, как это случилось?

Маттиас рассказал о смерти деда и о том, что их обоих нашли лежащими рука об руку.

— О, мой бедный Микаел! Вы… вы его близкие родственники?

— Не особенно близкие. Пожилая дама, что только что вышла, приходится сестрой его деду. Ее зовут баронесса Лив Мейден. А это ее дочь, маркграфиня Сесилия Паладин. А я внук той пожилой дамы, барон Маттиас Мейден, и я врач.

Барон? Маркграфиня? А она-то не ставила в грош родню Микаела! Как все урожденные дворяне, Анетта была очень придирчивой в различиях между дворянами и не-дворянами. Она согласилась на брак с Микаелом только потому, что его мать была урожденной Брейберг и кузиной очень знатной Марки Кристины. Но то, что в родне его отца имелись персоны такого высокого происхождения… Такого она не ожидала!

И теперь она чувствовала глубокий стыд оттого, что всегда смотрела свысока на происхождение Микаела. И уж конечно, она морщила нос при упоминании о зажиточной, но скромной Липовой аллее, думая при этом, что уж лучше было бы ему происходить из соседнего Гростенсхольма.

Да, нелегко приходилось теперь жене Микаела. А могло было быть еще труднее.

Анетта не покидала Микаела. Ее с трудом уговаривали пойти поесть. Иногда она засыпала в его комнате, просидев на стуле всю ночь.

Через день она встретилась с Домиником. Мальчику по-прежнему говорили, что его отец серьезно болен. Он был настолько удручен и подавлен, что Анетте пришлось сказать ему, что дело идет на поправку.

Время от времени Никласу позволяли пойти погулять с другими детьми, но Анетта хотела, чтобы он все время находился возле Микаела, хотя мальчик иногда и капризничал.