Том прошел в гостиную. Мадам Аннет включила отопление и расставила повсюду цветы. В гостиной был камин, но Тома так завораживал огонь, что он мог смотреть на него подолгу, не отрываясь, а потому решил сейчас не разводить его. Он стал разглядывать “Человека в кресле” над камином и даже подпрыгнул от удовольствия, доставляемого и самой картиной и сознанием, что созерцаешь что-то знакомое и близкое. Бернард все-таки молодец. Правда, пару раз он оплошал с соответствием картин определенному периоду, но кому нужны эти периоды? Вообще-то было бы логично поместить на почетном месте над камином “Красные стулья” – вещь, написанную самим Дерваттом. То, что он предпочел повесить здесь подделку, очень хорошо характеризовало его самого, подумал Том. Элоиза не подозревала, что “Человек в кресле” – фальшивка; она не была в курсе их аферы с подделками. Да и к живописи она проявляла умеренный интерес. Если она и любила что-нибудь по-настоящему, так это путешествия, экзотические блюда, новые туалеты. Содержимое двух платяных шкафов у нее в спальне напоминало международный музей костюма – не хватало только манекенов. У нее были тунисские жилеты, мексиканские отделанные бахромой жакеты без рукавов, греческие мешковатые солдатские бриджи, в которых она выглядела неотразимо, и украшенные шитьем китайские блузки, купленные в Лондоне.

Тут Том вдруг вспомнил о графе Бертолоцци и подошел к телефону. В принципе он предпочел бы не упоминать имени графа при Мёрчисоне, но, с другой стороны, он не замышлял ничего плохого, и действовать в открытую было, возможно, и лучше. Том позвонил в миланскую справочную службу, узнал номер отеля и дал его французской телефонистке. Она сказала, что соединение может занять полчаса.

Тем временем спустился Мёрчисон. Он переоделся в серые фланелевые брюки и зеленый с черным твидовый пиджак.

– Ах, жизнь на природе, вдали от шума городского! – воскликнул он, излучая удовольствие. Тут он заметил на противоположной стене “Красные стулья” и направился к ним, чтобы рассмотреть как следует. – Да, это шедевр… Подлинный Дерватт!

Это правда, подумал Том, и волна гордости охватила его, что, на его взгляд, было немного глупо.

– Да, я люблю эту картину, – сказал он.

– Я слышал о ней, если мне не изменяет память. Название звучит знакомо. Поздравляю вас, Том.

– А вот “Человек в кресле”, – кивнул Том на противоположную стену.

– Ага, – произнес Мёрчисон уже совсем другим тоном и подошел поближе. Том заметил, как вся его высокая, плотная фигура сосредоточенно напряглась. – Сколько ей лет?

– Приблизительно четыре года, – ответил Том абсолютно правдиво.

– Простите за нескромный вопрос: сколько вы за нее заплатили?

– Четыре тысячи фунтов. Еще до девальвации. – В долларах примерно одиннадцать тысяч двести.

– Мне очень нравится, – кивнул Мёрчисон. – И видите, тот же фиолетовый цвет. Правда, немного, но смотрите сами. – Он указал на нижнюю часть кресла. Картина висела высоко, и камин мешал Мёрчисону дотянуться до нее, но Том все равно понимал, какой именно фиолетовый мазок он имеет в виду. – Чистый кобальт фиолетовый. – Мёрчисон вернулся к “Красным стульям” и стал разглядывать картину с расстояния в десять дюймов. – И тут она же, а картина гораздо старше.

– Так вы думаете, “Человек в кресле” – подделка?

– Да. Как и мои “Часы”. Другое качество. С “Красными стульями” не сравнить. Качество – это свойство, которое не определишь с помощью микроскопа. Но оно чувствуется в картине со всей несомненностью. И так же несомненно, что здесь чистый кобальт.

– Но это может означать, – возразил Том невозмутимо, – что Дерватт попеременно использует чистый кобальт и ту смесь, о которой вы говорили.

Мёрчисон, нахмурившись, покачал головой.

– Я так не думаю.

Мадам Аннет вкатила сервировочный столик с чайными принадлежностями. Одно из колес слегка поскрипывало.

– Voila le the [65], мсье Тоом.

Мадам Аннет приготовила к чаю плоские пирожные с коричневой глазурью. Они были еще теплые и издавали запах ванили, похожий на аромат роз. Том разлил чай.

Мёрчисон опустился на диван. Казалось, он даже не заметил, как входила и выходила мадам Аннет. Он, как зачарованный, не отрываясь смотрел на “Человека в кресле”. Затем он перевел взгляд на Тома, поморгал, улыбнулся, и лицо его опять приняло приветливое выражение.

– Вы мне, наверное, не верите. Это ваше право.

– Я не знаю, что сказать. Что касается качества, то я действительно не вижу разницы. Может быть, я недостаточно в этом разбираюсь. Если вы покажете свою картину эксперту, то я доверюсь его мнению. Кстати, можете взять в Лондон и “Человека в кресле”, если хотите.

– Да, разумеется, я хотел бы. Я дам вам расписку и даже застрахую ее для вас, – добавил Мёрчисон со смехом.

– Об этом можете не беспокоиться. Она застрахована.

За чаем Мёрчисон стал расспрашивать Тома об Элоизе – чем она занимается, есть ли у них дети. Детей нет. Элоизе двадцать пять лет. Нет, Том не думал, что иметь дело с француженками труднее, чем с другими женщинами, но они твердо знают, что к ним следует относиться с уважением. Эта тема быстро иссякла, поскольку каждая женщина хочет, чтобы к ней относились с уважением, и хотя Том знал Элоизу очень хорошо, он не мог выразить словами, чем она отличается в этом отношении от всех других.

Раздался телефонный звонок. Том сказал:

– Простите, я лучше поговорю из своей комнаты, – и взбежал по лестнице наверх. В конце концов, Мёрчисон мог подумать, что у него какие-то секреты с женой.

– Алло? – сказал Том, – Эдуардо? Как у вас дела? Я очень рад, что дозвонился до вас… Да, дошли слухи. Один из наших общих друзей позвонил сегодня из Парижа и сказал, что вы в Милане… Так вы можете заехать ко мне? Вы обещали.

Граф был бонвиваном и всегда радовался, если что-то могло отвлечь его от его дел, связанных с экспортом и импортом. Чуть поколебавшись по поводу изменения своих планов, он быстро и с энтузиазмом принял приглашение Тома.

– Но только не сегодня. Завтра. Это вас устроит?

Тома это не очень устраивало, поскольку он не знал, какие осложнения могут возникнуть с Мёрчисоном.

– Да, конечно, – сказал он. – И пятница тоже устроила бы…

– Нет-нет, я не заставлю вас ждать так долго, – сказал граф, не понявший намека. – Завтра, в четверг.

– Ну вот и прекрасно. Я подъеду в Орли. Когда прибывает самолет?

– Сейчас, я проверю… – На это ушло довольно много времени. Наконец, граф вернулся к телефону. – Прибытие в 17.15. Рейс 306, “Алиталия”.

Том записал эти данные.

– Так я вас встречу. Очень рад, что вы все-таки выбрались ко мне, Эдуардо!

Том вернулся в гостиную к Томасу Мёрчисону. Они уже обращались друг к другу по имени, правда, Мёрчисон сказал, что жена зовет его не Том, а Томми. Он был инженером-гидравликом и занимал пост одного из директоров компании по прокладке трубопроводов, штаб-квартира которой находилась в Нью-Йорке.

Они прогулялись по саду, переходившему позади дома в настоящий лес. В целом Мёрчисон нравился Тому. Он думал, что сможет переубедить его, заставит отказаться от задуманного. Но как это сделать?

За обедом Мёрчисон говорил о нововведениях, которые собирался внедрить у себя в фирме, в том числе о транспортировке любых товаров в маленьких контейнерах прямо по трубам. Том в это время размышлял, не стоит ли посоветовать Джеффу и Эду раздобыть бланки какой-нибудь мексиканской транспортной фирмы и записать на них якобы перевозившиеся картины Дерватта.

Сколько времени это займет? Эд, как журналист, мог бы, вероятно, провернуть это. А если они вместе со смотрителем галереи Леонардом как следует потопчутся на бланках, то те будут выглядеть достаточно старыми… Обед был на славу, и Мёрчисон на вполне сносном французском языке выразил мадам Аннет благодарность за ее mousse и даже за сыр бри.

– Мы выпьем кофе в гостиной, – сказал ей Том. – Вы не могли бы подать и коньяк?