— А я думаю, будет лучше, если вы это сделаете и даже не попытаетесь изложить ему все это в письменном виде. — Она посмотрела на голубей, хорохорившихся друг перед дружкой на мостовой. — Я старше вас и немножко знаю Эдварда. Так что поверьте, я пытаюсь дать вам лучший совет.

— И я ценю его, — сказал Рэй, хотя по тону, с каким были произнесены эти слова, было совершенно ясно, что он не имеет ни малейшего намерения следовать ее совету.

— Эдварду хочется свалить всю вину на вас. Мне даже показалось, что он может попытаться убить вас, — сказала Инес, понизив голос.

Рэй откинулся на спинку стула и рассмеялся. Сердце его вдруг забилось быстрее.

— Но как? Разве у него есть пистолет?

— О нет, конечно! Но… за него это мог бы сделать кто-нибудь другой.

— Кстати, я хотел поинтересоваться у вас насчет Антонио. Как вы думаете, мог бы Эд нанять Антонио?

— О нет! Только не Антонио! В этом будьте уверены. Антонио не выносит ссор. От них ему делается дурно. Видите ли, он родом из какой-то аристократической семьи, и у него нет привычки к подобным вещам. Вчера вечером ему чуть ли не сделалось дурно. Он слушал, слушал и вдруг понял, что не может больше этого выносить. Он позвонил мне сегодня утром и извинился за то, что ушел так скоро.

Действительно ли Антонио испытывал дурноту от ссор? Инес явно была убеждена в этом.

— Как вы думаете, мог бы я увидеться с Эдом сегодня днем? И не могли бы вы помочь устроить эту встречу? А тогда я завтра уехал бы.

— Я уверена, что он будет тянуть время. Заставит вас ждать два или три дня, чтобы только вывести вас из себя. Ведь он знает, что вы хотите поговорить с ним.

— Но эту встречу не так уж трудно устроить. Я же виделся с ним в Риме. — Рэй вдруг повысил голос, так что даже оглянулся по сторонам посмотреть, не привлек ли этим чьего-либо внимания. — Плохо только, что он в тот вечер хотел говорить лишь о прошлом.

Несмотря на то, что слова эти были чистой правдой, Рэй чувствовал, что старается выкрутиться, чтобы не рассказывать о выстреле.

— Он был в отличном настроении, все время рассказывал о школьных годах Пэгги, о каникулах, которые они проводили вместе, когда она приезжала домой из Швейцарии, о том, как у него едва хватало денег, чтобы не ударить перед нею в грязь лицом, и о том, как ему приходилось копить на эти поездки в Венецию и Париж, потому что у нее самой всегда было денег в избытке.

— О, я могу это представить, — сказала Инес.

— Но когда я пытался заговорить о том, что произошло, он и слушать ничего не хотел. А теперь хочет. Вы сами видели.

— Он всего-навсего хочет выплеснуть наружу свою злость. Как вчера вечером. Помните? Сколько вам лет, Рэй?

— Двадцать семь.

— Мне было двадцать один год, когда вы родились. Понимаете? Хотя бы поэтому я знаю больше вас. Во-первых, потому, что у меня было два мужа. — Она подавила в себе неожиданный прилив веселости. — Мой последний муж бросил меня чуть больше года назад ради другой женщины. Они теперь расстались, и я знала, что так произойдет. Знала. Так я, например, знаю, что вы не могли напугать такую девушку, как Пэгги, постелью… сексом.

— Я сказал вам вчера то же самое.

— Нет, вы просто ответили на мой вопрос, боялась ли Пэгги секса. А это совсем разные вещи.

Рэй постарался собраться с мыслями.

— Нет, я бы не назвал это страхом. Ей очень нравился секс. Только не в его обычном понимании. Я хочу сказать, она всегда пыталась представить его как нечто таинственное, мистическое. Разумеется, в сексе и в самом деле есть что-то мистическое, но она все время ждала большего. Да-да, большего.

Этот словесный порыв отнял у Рэя много сил. Плоские, убогие слова не могли вместить того, что он хотел в них вложить. Они путались у него в голове, и он понимал, что выставляет то, о чем хочет сказать, в смешном и нелепом виде. Получалось так, будто Пэгги хотела попросту переменить в постели позу в то время, как на самом деле все было и так хорошо. Высказать это словами было невозможно. Рэй нервно кусал губы и в то же время пытался сдержать улыбку.

— Да, и это я тоже могу представить, — сказала Инес. — Что ей нравился секс.

Рэй был благодарен ей.

— Да, — сказал он. — Только не совсем в обычном его понимании. Я никогда не говорил этого Эду. Это очень непросто. Я даже не пытался говорить об этом с Пэгги. Точнее, я попробовал один раз, но она не поняла, что я имею в виду, а может быть, я просто плохо излагал свои мысли. Теперь понимаете, что я чувствую себя виноватым из-за того, что не поговорил с ней тогда? А ведь я намного старше ее и куда лучше знаю мир.

— А Пэгги, похоже, совсем не знала его, — заметила Инес, стряхнув пепел в пепельницу, откуда его сразу же унесло ветром.

Слова, которые выбирала Инес, и спокойный, ровный тон, с каким она их произносила, успокаивали Рэя, чего с ним не случалось с самого момента смерти Пэгги. Потом перед его мысленным взором снова возникла картина, преследовавшая его по десять раз на дню, — ванна, наполненная кровью. Глядя на выдержанную в желто-коричневых тонах одежду Инес, он вспомнил уродливую красно-белую картину ванной на Мальорке и длинные темные волосы Пэгги, медленно шевелившиеся под водой. Она вовсе не захлебнулась, потому что в ее легких оказалось совсем мало воды — так сказали в полиции. И ванна конечно же не была наполнена одной кровью, но эта картина, этот ужасный цвет!… Рэю казалось, будто из Пэгги выкачали всю кровь после того, как она приняла решение уйти из жизни.

— Вы любили ее, — сказала Инес.

— Да, любил. Жаль, что вы не были с ней знакомы. — Рэй сначала не решался, потом все-таки достал из кармана пальто сложенный шарф. — Вот… Это не ее шарф. Я купил его здесь вчера. Он почему-то напоминает мне о ней, словно какая-то ее частичка. Поэтому я и купил его.

Инес улыбнулась, коснувшись шарфа кончиками пальцев:

— Красивый и очень романтичный.

Рэй, почему-то вдруг смутившись, сказал:

— Знаете, для меня он словно ее фотография. — И, снова убрав шарф в карман, прибавил: — Хотя вы ведь, наверное, видели ее фотографии?

— А вы оставили себе другие ее вещи?

— Нет. Одежду я раздал в поселке бедным, украшения отдал Эду. Очень многие ее вещи были в его римской квартире.

Они некоторое время молчали, потом на площади заиграл струнный оркестр, и Инес спросила:

— В чем же вы чувствуете себя виноватым?

— Не знаю. Мне кажется, когда кто-то совершает самоубийство, тот или те, кто был к нему ближе всех, чувствуют себя виноватыми в этом. Разве не так?

— Да, обычно так и бывает, — согласилась Инес.

— Если я виноват, что вполне возможно, то только в том, о чем даже не подозревал, — признался Рэй.

— Значит, вы не должны чувствовать себя виноватым.

— Думаете?

— Конечно. Если вы не виноваты, то вам незачем выглядеть виноватым, — просто и непринужденно проговорила Инес.

Рэй улыбнулся:

— Спасибо. Я постараюсь.

— Если вы завтра соберетесь уезжать, не могли бы вы сначала позвонить мне в отель, а если меня не будет, то оставить сообщение? Просто передайте: «Все в порядке». Хорошо?

— Да.

— Если даже будете уезжать не завтра, все равно сначала позвоните мне. — Инес допила свой кофе.

— Скажите, что вам так нравится в Эде? — спросил Рэй, сознавая всю бестактность своего вопроса, но не в силах удержаться.

Инес улыбнулась и вдруг сделалась словно моложе.

— В нем есть смелость. Он ни на йоту не уступит этому миру. В нем есть уверенность.

— И вам это нравится? Только это?

— В нем есть какая-то сила, а женщинам нравится сила. Возможно, вы не способны этого понять. Во всяком случае, пока.

Рэй как раз мог понять это. Только если бы это был кто-нибудь вроде Эррола Флинна, бравирующего перед условностями и даже перед законом. Но такой сморчок, как Коулмэн… Нет, подобное не укладывалось в голове у Рэя, он чувствовал, что просто сбит с толку.

Инес это почувствовала и спросила: