На открытой террасе, где они сидели за столиком, было довольно темно. Единственным источником света служил полумесяц в небе. Ингхэм чувствовал себя счастливым и успокоенным. Ему как бы слышался вопрос Ины: «Все и вправду так же, как раньше? Ты действительно ни в чем не упрекаешь меня?» Однако ему казалось, что заводить разговор на эту тему не стоит.

— О чем ты думаешь? — спросила она. — О своей книге?

— Я думаю о том, что люблю тебя одинаково сильно, как в постели, так и вне ее.

Она тихонько рассмеялась, одним горлом.

— Давай поедем домой. В отель. — Пока Ингхэм пытался поймать взгляд официанта, она сказала: — Я должна купить тебе другие запонки. Как ты думаешь, у них здесь можно найти хорошие? Мне бы хотелось купить запонки и для Джои.

Покидая номер Ины немногим позже часу ночи, Ингхэм подумал, что хотел бы жить с нею вместе. Хорошо бы, чтобы в номере имелась еще одна комната, где он смог бы работать — днем, разумеется. Затем он вспомнил о своих непрезентабельных комнатках, ожидавших его на улице Эль-Ут, и порадовался, что они у него есть. Он знал, что от усталости и счастья у пего слегка кружится голова.

На следующий день ему работалось с необыкновенной легкостью и он написал восемь страниц. Но во время коротких перерывов между работой он думал лишь о Ине. Останется ли она с ним на все три недели своего отпуска или улетит в Париж уже через неделю? Упаковывать ли ему свои вещи и лететь вместе с ней? И если нет, то почему? А если он решится сделать ей предложение, то когда лучше всего начать этот разговор? И нужно ли им более серьезно (на самом деле они пока это никак еще не обсуждали) поговорить о Джоне Кастлвуде или лучше избегать этой темы? Он принял решение только по поводу последнего: ему не стоит заводить этот разговор. И если Ина не заговорит об этом, ему самому не следует этого делать.

Он позвонил ей в отель от почты в четыре тридцать, но Ины на месте не оказалось. Ингхэм оставил сообщение, что позвонит в семь тридцать. К этому времени она наверняка вернется, подумал он.

— Ты куда-то собираешься сегодня вечером? — спросил его Иенсен, когда Ингхэм вернулся. Он мылся во дворе.

— Да. Если только НОЖ не продержит Ину при себе весь вечер. Хочешь пойти с нами, Андерс? Я подумал, что мы могли бы съездить в Тунис для разнообразия.

Иенсен, как всегда, помедлил с ответом.

— Нет, спасибо, я…

— Да хватит тебе, что тебя останавливает? Давай поищем в Тунисе местечко повеселее.

И Иенсен сдался на его уговоры.

В семь тридцать Ингхэм отправился на поиски Ины. Он прихватил с собой позабавившее его письмо от одного из своих почитателей, полученное им сегодня. Этот парень из Вашингтона писал, что взял почитать из местной библиотеки его книгу «Игра в «Если» и пришел в дикий восторг от прочитанного, однако предлагал улучшить ее, изменив конец, и его идея полностью сводила на нет замысел всей книги.

Ина была у себя. Она пригласила его войти.

Она одевалась и красилась перед зеркалом. Он поцеловал ее в щеку.

— Я пригласил Иенсена с нами. Надеюсь, ты не возражаешь?

— Нет. Правда, он ужасный молчун, — немного насмешливо обронила она.

— Не всегда. Я попробую разговорить его сегодня. Иногда он бывает очень забавным. Как-то во всех газетах писали о свадьбе неких королевских особ, кажется у него на родине. Ему это осточертело читать, и он выразился следующим образом: «Сексуальные взаимоотношения всегда вызывали у публики преувеличенный интерес, но, когда на простынях вышиты королевские монограммы, она вообще сходит с ума». — Ингхэм рассмеялся.

Ина, по-прежнему наклонившись к зеркалу, тоже тихонько рассмеялась.

— Он сказал, что сам бы ничего не смог при таких обстоятельствах.

— Он гомик, верно?

— Да. Я же говорил тебе. А что, это так заметно? Мне так не кажется.

— О, женщина всегда это чувствует.

«Потому что гомосексуалисты не выказывают к ним интереса», — подумал Ингхэм.

— Чем ты занималась сегодня с НОЖем?

— С кем?

— С НОЖем. Нашим Образом Жизни. Адамсом.

— О, мы ездили в Картаж. Полюбоваться Сиди… как дальше?

— Сиди-Бу-Зид.

Она повернулась от зеркала, улыбаясь.

— Он и вправду очень много знает. Из истории и о прочих вещах. А кофейный домик в Сиди просто сказочный! Тот, что наверху.

— Да. Где все возлежат на циновках, как в Греции. Я надеюсь, что НОЖ оставит и мне хоть что-нибудь интересное, чтобы я мог показать тебе.

— Не будь глупым. Я приехала сюда не для того, чтобы заниматься туризмом. Я приехала повидаться с тобой. — Она пристально смотрела на него; и хотя она не бросилась ему на шею, для него это значило куда больше, чем если бы она его поцеловала.

Она была женщиной, на которой он собирался жениться, подумал Ингхэм. И жить с нею до конца своей жизни. Ингхэм уже намеревался нарушить возникшее молчание, становившееся невыносимо значимым, и извлечь на свет божий позабавившее его письмо, когда она неожиданно спросила:

— Кстати, а эта история с Абдуллой — правда? Его действительно убили неподалеку от отеля?

— Не знаю. Насколько мне известно, никто ничего толком не знает.

— Но Фрэнсис утверждает, что ты слышал крик. Он говорит, кричали на твоей террасе.

Упоминал ли НОЖ о захлопнувшейся двери? Вполне вероятно. Наверное, разболтал, что французская пара из соседнего бунгало слышала, как кто-то упал, а потом хлопнули дверью.

— Да, я слышал. Но ведь было два часа ночи. Темно.

— И ты не выглянул?

— Нет.

Она смотрела на него вопросительно:

— Это любопытно, ведь с той ночи араб исчез. Ты считаешь, что его убили другие арабы?

— Кто знает? Абдулла не пользовался любовью своих соотечественников. Подозреваю, что в драке они способны на все. — Ему захотелось рассказать ей об арабе с перерезанным горлом, но он передумал, потому что не хотел ее шокировать. — Я видел довольно неприятное происшествие как-то ночью возле «Кафе де ла Плаж». Один из арабов здорово набрался. Его выставили за дверь, и он долго стоял на песке, неподвижно уставившись взглядом на дверь с таким угрожающим видом, как если бы собирался достать этого парня даже из-под земли. Никогда не забуду его застывшего взгляда.

Долгое молчание Ины угнетало его. Допустим, она узнает правду, подумал он, например от Иенсена. Тогда в ее глазах он окажется трусом и лжецом. Ингхэм едва не поддался порыву рассказать ей всю правду. Неужели она столь ужасна?

— Ты выглядишь обеспокоенным.

— Нет, — возразил он.

— Как тебе сегодня работалось?

— Хорошо, спасибо. Мне очень понравились новые циновки.

— Какой смысл жить аскетом? Послушай, милый, если этого араба разорвали на куски или сделали еще что-то в этом роде, не бойся, я не упаду в обморок. Мне доводилось слышать о расчленении тела и прочих зверствах и раньше. Именно это случилось с ним?

— Я не видел, кто это был, Ина. А парни из отеля ни за что не скажут, что они сделали с ним. Возможно, Адамсу известно нечто большее. — Слабая надежда, что ему удалось усыпить ее подозрения, слегка успокоила его. — Пойдем. Я обещал Иенсену зайти за ним.

На своей улочке он выскочил из машины и подбежал к дому. Он опаздывал минут на десять, хотя знал, что Иенсен не станет сердиться и, скорее всего, даже не заметит этого. Ингхэм покричал ему со двора, и Иенсен сразу же спустился вниз.

— Ина считает, что ты не слишком-то разговорчив. Так что постарайся сегодня быть немного полюбезнее, — попросил его Ингхэм.

Они отправились в «Кафе де ла Плаж», где тоже можно было выпить скотч. Иенсен заказал свой букхах. Ина попробовала и не одобрила этот напиток. Ингхэму показалось, что сегодня вечером на него смотрели более пристально, чем обычно. Или это потому, что он пришел с красивой женщиной? Иенсен, казалось, не замечал любопытных взглядов присутствующих. Только пухлый молодой бармен, который уже хорошо знал Ингхэма, приветливо улыбался им.

— Вам у нас нравится, мадемуазель?… Вы надолго к нам? — обратился бармен к Ине по-французски. — Вам здесь не слишком жарко?