Телефон…

Он обнаружил, что стоит, слепо уставившись на телефонный аппарат. Любой попавшийся на глаза телефон напоминал о Гае. Бруно мог бы выяснить его номер хоть сейчас, потребовалась бы всего пара звонков правильным людям. Но Гаю это не понравится. Наверняка он еще нервничает. Следует дождаться ответного письма. Оно придет со дня на день, ведь Гай должен был получить его послание в конце прошлой недели. Для полного счастья Бруно не хватало лишь одного — возможности услышать голос друга, слова благодарности. Они теперь связаны вместе крепче родных братьев. Многие ли любят братьев так же, как он любит Гая?

Бруно вышел на балкон и оперся на узорную кованую ограду. Утреннее солнце припекало и в самом деле приятно. Под окнами до самого океана простиралась зеленая лужайка, широкая и ровная, как поле для гольфа. По ней в белом теннисном костюме и с ракетками под мышкой шествовал Сэмми Франклин. Сэмми, грузный и рыхлый, как потерявший форму боксер, напоминал Бруно еще одного голливудского актеришку, увивавшегося за матерью три года назад. Того звали Александр Фиппс. И почему он вообще запоминает их дурацкие имена? Сэмми хохотнул, протягивая руку матери. На секунду в Бруно всколыхнулась старая неприязнь. Merde.[449] Он презрительно окинул взглядом широкую задницу в белых фланелевых штанах и решил полюбоваться на что-нибудь другое. Через живую изгородь перелетели два пеликана и плюхнулись на траву. Вдалеке над голубыми волнами плыл парус. Три года назад Бруно умолял бабушку купить яхту, и вот яхта стоит на приколе…

Из-за покрытого бежевой штукатуркой угла дома доносился стук теннисного мяча. Внизу забили часы, и Бруно поспешил уйти с балкона, чтобы не знать, сколько времени. Он предпочитал нарочно не смотреть на часы и узнавать, который час, как можно позже, чтобы время шло быстрее. Если в полуденной почте не будет письма от Гая, пожалуй, он прокатится на поезде в Сан-Франциско. Хотя от Сан-Франциско у него остались неприятные впечатления. Уилсон притащил в отель пару своих приятелей-итальяшек. Бруно платил за все обеды и выпивку, а еще они звонили в Чикаго из его номера. Отель вписал в счет два звонка в Меткалф, хотя Бруно звонил только один раз, это он точно помнил. В день отъезда ему не хватило двадцати долларов, а поскольку счета в банке у него не было, отель — между прочим, называющий себя лучшим в городе — не отдавал Бруно багаж, пока мать не перевела деньги. Нет, ноги его не будет в Сан-Франциско.

Из-за двери послышался приятный высокий голос бабушки:

— Чарли?

Изогнутая дверная ручка дрогнула. Бруно непроизвольно метнулся к россыпи вырезок на кровати, но тут же повернул в ванную и насыпал в рот зубного порошка. Бабуля могла почуять запах выпивки за версту, как проповедник сухого закона на Клондайке.

— Ну, ты готов со мной позавтракать?

Бруно вышел из ванной, проводя гребенкой по волосам.

— Ого, принарядилась!

Нетвердым шагом она прошлась туда-сюда, как манекенщица, демонстрируя платье из черного гипюра, положенного на розовый атлас. Бруно подумал, что кружевной узор напоминает кованую балконную ограду, и сказал одобрительно:

— Ты прямо как балкон.

— Спасибо, Чарли. Я собираюсь в город после завтрака. Не хочешь ли составить мне компанию?

— Пожалуй. Даже с удовольствием, — добродушно ответил Бруно.

— Так вот кто искромсал мне все газеты! А я уж думала на прислугу. Ну и рано же ты встаешь.

— Да, раненько.

— Во времена моей юности мы вырезали из газет стихи и вклеивали в альбомы. Собирали в этих альбомах всякую всячину. А ты что будешь делать?

— Да просто сохраню.

— Не в альбоме?

— Нет.

Бабушка смотрела на него, а Бруно хотелось, чтобы она посмотрела на вырезки.

— Ах, какой ты еще маленький! — Она ущипнула его за щеку. — И борода толком не растет! Напрасно твоя мать волнуется…

— Она не волнуется.

— …надо просто дать тебе время повзрослеть. Ну, пойдем завтракать. Давай прямо в пижаме.

На лестнице Бруно подставил локоть, чтобы бабушка на него оперлась.

— Хочу быстренько пробежаться по магазинам, — говорила она, наливая ему кофе, — а потом можно пойти куда-нибудь развеяться. Например, в кино на фильм хороший — какой-нибудь с убийством. Или в парк с аттракционами. Я сто лет не каталась на аттракционах.

Бруно вытаращил глаза, а бабушка продолжала, не замечая:

— Что тебе больше по душе? Посмотрим на киноафиши, когда приедем, и…

— Давай лучше на аттракционы, ба.

Они хорошо съездили. Бруно помогал ей сесть в автомобиль, открывал перед ней двери, водил ее по парку аттракционов — хотя ей там мало что можно было съесть и мало куда пойти. Однако на чертовом колесе они прокатились. Бруно описывал бабушке, какое огромное чертово колесо в Меткалфе, но она не спросила, когда он там побывал.

Когда они вернулись, Сэмми Франклин все еще торчал в доме — решил остаться на ужин. Едва увидев его, Бруно сделался мрачнее тучи. Он знал, что бабушка тоже на дух не переносит Сэмми, и вдруг проникся к ней нежностью за то, как безропотно она терпит этого типа — и весь прочий сброд, который мать тащит в дом. И чем же они тут занимались целый день? Ах, в кино ходили, на фильм, в котором играл Сэмми… Кстати, тут письмо пришло, лежит на столе в комнате.

Бруно помчался к себе наверх. Письмо было из Флориды. Он разорвал конверт дрожащими руками. Ни одно письмо он не ждал с таким нетерпением — даже писем от матери в школьном лагере.

Бруно поднес письмо к глазам и перечитал, не в силах поверить. Острым языком облизнул верхнюю губу. Это было как горе, как смерть. Хуже смерти! Он обвел комнату ненавидящим взглядом, вся ее обстановка ему претила. А потом боль собралась в груди, и неожиданно для себя он заплакал.

После ужина у них с Сэмми вышел спор о вермутах. Сэмми утверждал, что чем суше вермут, тем больше его надо лить в мартини, хотя сам он, мол, не большой любитель мартини. Бруно на это ответил, что он тоже не большой любитель мартини, но прекрасно знает, как нужно делать коктейль. Кто прав, они выясняли долго и продолжали спорить даже после того, как бабушка пожелала всем спокойной ночи и удалилась. Они втроем пошли на темную верхнюю террасу, мать села на качели, а Сэмми с Бруно встали у парапета. В горячке спора Бруно сбегал вниз, в бар, и принес все составные части для мартини. Оба смешали коктейль по своему методу и попробовали — и хотя было совершенно очевидно, что прав Бруно, Сэмми продолжал настаивать на своем, фальшиво хихикая.

Бруно окончательно вышел из себя.

— Поезжай в Нью-Йорк и научись там хоть чему-нибудь! — проорал он.

Мать только что ушла, оставив их вдвоем на террасе.

— Да ты сам не знаешь, что несешь! — В лунном свете толстая рожа Сэмми стала желто-сине-зеленой, как горгонзола. — Ты ж весь день пьяный! Ты ж…

Бруно схватил его за грудки и нагнул спиной над парапетом. Сэмми сучил ногами, рубашка на нем разошлась. Когда он кое-как сумел выскользнуть из хватки Бруно, в лице у него не осталось ничего синего, оно теперь было желто-белым.

— Ты в своем уме?! — взвыл он. — Сбросить меня хотел?!

— Ничего и не хотел! — крикнул Бруно еще громче.

У него вдруг снова перехватило дыхание, совсем как по утрам. Он спрятал потные, негнущиеся руки. Он ведь уже совершил убийство, разве нет? К чему второе? Но он прямо видел, как извивается Сэмми на острых прутьях ограды внизу, и там этому мерзавцу было самое место. Сэмми остервенело мешал себе выпивку в бокале. Еле держась на ногах, Бруно ушел с террасы в дом через стеклянные двери.