Вряд ли Мириам собралась бы рожать, если бы этого не хотела. Значит, они с любовником намерены пожениться. Но зачем она потребовала, чтобы он приехал? Для развода его присутствие не обязательно. И почему вот уже четыре дня, с того самого момента, как пришло ее письмо, он не может думать ни о чем другом? В письме было каких-то пять или шесть строчек округлым почерком: Мириам сообщала, что ждет ребенка и хочет встретиться. Ее беременность гарантирует получение развода, почему же он так нервничает? Самым мучительным было подозрение, что в нем говорит ревность: Мириам когда-то вытравила его ребенка и вот теперь собиралась родить от другого. Нет, дело не в этом. Его мучает стыд, только стыд за то, что он любил такую женщину. Он затушил сигарету о решетку радиатора. Окурок вылетел под ноги, и Гай пнул его подальше в угол.

Скоро все наладится. Будет развод, будет работа во Флориде. Руководство компании наверняка утвердит его проект, решение примут на этой неделе. И будет Анна. Они с ней уже могут строить планы на будущее. Больше года он мучительно ждал, когда же случится то, что освободит его, — и вот наконец дождался. Гай ощутил взрыв счастья и расслабился в бархатном кресле. Пожалуй, он ждал этого даже три года. Конечно, развод можно было купить, но он не располагал необходимой суммой. Нелегко начинать карьеру архитектора без постоянного места в фирме. Мириам не требовала, чтобы он содержал ее, зато находила другие способы отравить ему существование. Например, говорила в Меткалфе, что они по-прежнему любят друг друга и Гай заберет ее к себе в Нью-Йорк, как только там устроится. Иногда она писала ему с просьбой прислать денег — понемногу, но это все равно раздражало. Деньги он отправлял, понимая, что с нее станется развернуть против него в Меткалфе военную кампанию, а ведь в этом городе живет его мать.

На сиденье напротив плюхнулся высокий светловолосый молодой человек в ржаво-коричневом костюме и, рассеянно улыбаясь, подвинулся в угол. Лицо у него было бледное, с мелкими чертами, и прямо посреди лба торчал огромный прыщ. Гай отвернулся к окну.

Новый сосед, похоже, не знал, то ли ему подремать, то ли завязать беседу. Его клонило в сон, локоть, на который он опирался, то и дело скользил по подоконнику, но стоило молодому человеку разлепить короткие ресницы, и он снова с рассеянной улыбкой смотрел на Гая покрасневшими серыми глазами. Похоже, он был пьян.

Гай раскрыл книгу, однако сосредоточиться на чтении не смог. Он взглянул на мигающие люминесцентные лампы под потолком, на незажженную сигару в костлявой руке соседа, на монограмму «ЧЭБ», на зеленый шелковый галстук, вручную расписанный пальмами кричащего оранжевого цвета. Долговязая ржаво-коричневая фигура беззащитно обмякла на сиденье, голова запрокинулась, и здоровенный то ли прыщ, то ли нарыв возвышался посреди лба, как горная вершина. Интересное лицо, хотя и непонятно почему. Не юное и не старое, не то чтобы умное, но и глупым не назовешь. Оно постепенно сужалось от высокого, выпуклого лба к впалым щекам и тонкогубому рту, глубоко в синеватых тенях глазниц маленькими раковинами скрывались сомкнутые веки. Щеки были гладкие, как у девушки, — пожалуй, даже как восковые. Словно все возможные изъяны кожи слились воедино и приняли форму этого огромного прыща.

Гай снова попытался читать. На этот раз слова обрели смысл и даже начали понемногу унимать беспокойство. Однако внутренний голос спросил, много ли толку от Платона, когда предстоит иметь дело с Мириам. Гай уже задавался этим вопросом в Нью-Йорке, но все равно взял книгу, старый учебник из университетской программы. Ему хотелось найти для себя в поездке к Мириам хоть что-то приятное.

Он поглядел в окно, увидел свое отражение, опустил торчащий угол воротника. Анна всегда поправляла ему воротник. Гай вдруг почувствовал себя беспомощным вдали от нее. Он поерзал на сиденье и случайно задел вытянутую ногу спящего соседа напротив. Ресницы у того дрогнули, покрасневшие глаза раскрылись, и Гай подумал, что сосед вполне мог все это время наблюдать за ним из-под век.

— Извините, — пробормотал Гай.

— Да ничего. — Сосед выпрямился и резко встряхнул головой. — Где это мы?

— Въезжаем в Техас.

Сосед извлек из внутреннего кармана золотую фляжку, откупорил и любезно протянул Гаю.

— Спасибо, не надо, — проговорил Гай.

Сосед отхлебнул, слышен был плеск жидкости о металлические стенки. Гай поймал неодобрительный взгляд женщины, сидевшей через проход и с самого Сент-Луиса не поднимавшей глаз от вязания.

— Куда направляетесь? — Мокрые тонкие губы изогнулись в улыбке.

— В Меткалф.

— А… Хороший городок. По делу? — Сосед моргал красными глазами, изображая вежливый интерес.

— Да.

— И по какому же?

Гай нехотя оторвался от книги.

— Я архитектор.

— О… Дома, значит, строите?

— Да.

— Я ведь не представился. — Он чуть привстал. — Меня зовут Бруно. Чарльз Энтони Бруно.

Гай коротко пожал ему руку.

— Гай Хэйнс.

— Очень приятно. Вы из Нью-Йорка?

Хриплый баритон звучал фальшиво, словно Бруно говорил только для того, чтобы заставить себя проснуться.

— Да.

— Я сам с Лонг-Айленда. Еду в Санта-Фе отдохнуть. Бывали в Санта-Фе?

Гай покачал головой.

— Там можно расслабиться. — Бруно улыбнулся, обнажив гнилые зубы. — А касаемо архитектуры, дома там в основном индейские.

К ним подошел кондуктор.

— Это ваше место? — спросил он у Бруно.

— У меня купе в соседнем вагоне. — Бруно откинулся на спинку сиденья, всем своим видом показывая, что никуда не пойдет.

— Третий номер?

— Вроде да.

Кондуктор пошел дальше.

— Вот люди… — пробурчал Бруно.

Он оперся локтями на колени и с усмешкой стал глядеть в окно.

Гай хотел бы почитать, однако его отвлекало присутствие соседа — тот явно изнывал от скуки и в любой момент мог продолжить навязываться. Гай раздумывал, не пойти ли в вагон-ресторан, но отчего-то остался на месте. Поезд опять замедлял ход. Заметив, что Бруно собирается что-то сказать, Гай ретировался в соседний вагон и соскочил на гравий прежде, чем состав успел полностью остановиться.

В первую секунду у него перехватило дыхание от ночного воздуха, куда более живого, чем в вагоне, густого и тяжелого от запахов. Пахло нагретым на солнце пыльным гравием, мазутом и горячим металлом. Гаю хотелось есть. Он размеренными шагами прогуливался вдоль вагона-ресторана, сунув руки в карманы и дыша полной грудью, хоть пахучий воздух и был ему неприятен. С юга на горизонте россыпью мерцали огни — красные, зеленые, белые. У Гая промелькнула мысль, что Анна наверняка тоже останавливалась здесь накануне по пути в Мехико. А ведь мог поехать с ней — она предлагала вместе доехать до Меткалфа. Он мог бы даже пригласить ее в свой дом на денек, познакомить с матерью… Если бы не Мириам. Да к черту Мириам, если бы сам он был другим человеком, если бы он мог на все это наплевать. Он рассказал Анне о Мириам почти все, но не хотел, чтобы они встречались. Сама мысль об этом была невыносима. Он хотел поехать один, чтобы спокойно подумать. И что же? Много он надумал? Что толку от размышлений, что толку от логики, если имеешь дело с Мириам?

Кондуктор прокричал, что поезд отправляется; Гай помедлил и в последний момент вскочил на подножку вагона, следующего за рестораном.

Не успел официант принять у него заказ, как в дверях нарисовался тот самый навязчивый сосед. Он нетвердо стоял на ногах, а короткая сигарета в углу рта придавала ему несколько воинственный вид. Гай успел выкинуть его из головы, и теперь долговязая ржаво-коричневая фигура возникла перед ним, как неприятное воспоминание.

Заприметив Гая, Бруно улыбнулся и подвинул себе стул.

— А я уж боялся, вы от поезда отстали, — жизнерадостно сообщил он.

— Мистер Бруно, если вы не против, я бы хотел немного поразмышлять в спокойной обстановке.

Бруно затушил окурок, уже обжигавший ему пальцы, и тупо посмотрел на Гая. Он был пьянее прежнего. На небритых щеках грязными разводами темнела щетина.