Роберт ничего не ответил — собственно, он так на это и не смотрел.

— От кого-то я слышал или в газетах прочел что у него всего несколько дней назад умерла жена, — заметил Джек. — Это правда?

— Да, — подтвердил Роберт.

— Знаешь ведь бывает, что человек не хочет больше жить. Думаю, что и доктор не хочет. Он не борется за жизнь.

«Интересно, а как умру я? — подумал Роберт. — Доживя до старости и лежа в забытьи? Или погибну внезапно, еще молодым в автомобильной катастрофе на автостраде? То ли от пули, предназначенной не мне, а кому-нибудь другому? А может, меня убьет молния? Или я врежусь в землю вместе с горящим самолетом? И будет ли время в эти последние секунды подумать обо всем, что я должен был сделать и не сделал, о том, что сделал, но чего делать было нельзя? Смогу ли я поддержать в себе мужество, вспомнив в тот час хоть что-то доброе, сделанное мною для других, что придало бы смысл тем тридцати, сорока или пятидесяти годам, которые я прожил?» Роберту казалось — ничто в жизни не имеет ценности, только доброта, и поэтому, например, прошлая пятница стала для доктора Нотта как бы символом всей его прекрасной доброй жизни, спрессованной в двадцать четыре часа — доброта, которую доктор проявил к Роберту, и выстрел, принесший доктору смерть.

— Боб! — окликнул его Джек.

Бетти протягивала тарелку. Посреди кофейного столика красовалась большая румяная ватрушка, посыпанная сахарной пудрой и выложенная половинками слив. Когда Бетти принялась ее резать, над пирогом поднялось облачко пара. Джек что-то говорил об «этом гаде Колбе», и Бетти довольно сухо попросила выбирать выражения, а Роберту все случившееся прошлым вечером — то, что Колбе приказал ему вернуть Грегу револьвер (он рассказал об этом Джеку по телефону) — вдруг показалось таким же нереальным, как, скажем, это должно представляться Бетти, чем-то несовместимым с собой, словно сцена из фильма ужасов, показанного по телевизору. Неужели одним из действующих лиц и правда был он сам? Роберт чуть не рассмеялся.

Бетти и Джек еще доедали пирог, когда Роберт встал и сказал, что начнет переносить вещи из машины в дом. Нилсоны собирались спрятать их у себя в подвале.

— Минуточку подожди, и я помогу тебе, — сказал Джек с набитым ртом.

— Да мне не надо помогать. Спасибо.

— Тебе нельзя таскать тяжести, у тебя рука ранена, — запротестовала Бетти.

Но Роберт все-таки вышел. Он понимал, что поступает, пожалуй не слишком вежливо, но ему не терпелось как можно скорее покончить со всем, забрать то, что у него осталось дома, и уехать. Он чувствовал, что с минуты на минуту к нему могут нагрянуть Никки с Грегом. Ощущение было отвратительное. И он не мог усидеть на месте.

Джек все же помог ему, и вдвоем они перенесли вещи Роберта в подвал.

— А как насчет того багажа, что у тебя дома? — спросил Джек. — Давай я поеду с тобой и помогу погрузиться.

— Нет, Джек, спасибо.

— Перестань, я поеду на своей машине, и тебе не придется завозить меня сюда.

— Да нет, мне бы хотелось побыть одному. Честно, — Роберт сказал это так твердо, что Джек даже посмотрел на него. — У меня вещей немного.

— Ну ладно — пожав плечами, отступился Джек.

Роберт поблагодарил его, сказал, что непременно увидится с ним до отъезда в Нью-Йорк, и сел в машину. Он ехал быстро. Да и дом его был недалеко, так что через пять минут он остановился у своего участка. И с облегчением увидел, что возле дома никаких машин нет. Он выпил воды из-под крана на кухне и поглядел на пустой подоконник, где раньше стоял цветок, который привезла Дженни. Все свои комнатные цветы он привез к Нилсонам и представил себе, как сейчас Бетти выгружает их из коробки. Было четверть двенадцатого. Он обещал позвонить утром матери, но не хотел из-за этого задерживаться. Он позвонит ей из Риттерсвиля. Да еще не забыть сообщить, чтобы завтра отключили телефон.

Роберт выносил из дома первый чемодан, когда с дороги послышался шум машины. Он остановился на крыльце, всматриваясь. Это был черный «сандерберд», и Роберт ждал, что он проедет мимо, но автомобиль круто свернул на его дорожку. За рулем сидела Никки, рядом с ней Грег.

Никки вышла и сказала.

— Так, Бобби! Значит, уезжаешь? Выходит, мы как раз вовремя, правда? — она пошатнулась, схватилась за дверцу машины, и дверца машины захлопнулась.

Грег медленно вышел с другой стороны, на лице его блуждала пьяная глупая ухмылка.

«Надо либо прорваться мимо них загрузить машину и уехать, — подумал Роберт, — либо пытаться, сохраняя вежливость, убедить их убраться. Или совместить оба варианта».

— Нет, немного опоздали, — ответил он Никки. — Я как раз отбываю.

— Ты это и час назад говорил. Неужели не предложишь нам выпить? Мы на нулях да, Грег?

— Точно, мистер Форестер, — Грег надвигался на Роберта, неуверенно держась на ногах но решительно, и на лице его играла все та же улыбка.

— Ну, и у меня ничего не осталось — сказал Роберт и пошел с чемоданом к машине.

Ему пришлось обойти Грега который нарочно остановился посреди дорожки. Сердце Роберта оглушительно билось. Горло болело — в нем словно застряла воздушная пробка. Он нагнулся над багажником, пытаясь одной рукой уложить тяжелый чемодан. И тут Грег схватил его за плечо, дернул к себе и ударил кулаком по лицу.

Роберт сильно ушибся, упав на землю в двух ярдах от машины. Грег рванул его за раненую руку, чтобы поставить на ноги, и Роберт закричал от боли.

— Не убей его! — хохоча воскликнула Никки — Мне надо с ним поговорить.

Роберту удалось подняться. Челюсть болела так, словно дело пахло серьезным повреждением, в левом ухе звенело от удара. Ну нет, больше Грегу его не подловить, поклялся себе Роберт, да и сейчас ему это удалось только из-за того, что Роберт стоял к нему спиной. Ведь Грег пьян вдребезги, он шатается, старается удержать равновесие, не упасть Роберт двинулся в дом за вторым чемоданом.

— Подожди минутку, — сказала Никки.

Роберт взял чемодан и направился к двери. Грег уже стоял на крыльце, цепляясь за косяк. Пусть себе входят, решил Роберт, больше в доме вещей не осталось. Никки увязалась за Грегом. Роберт открыл дверцу машины и поставил внутрь. И тут из дома раздался грохот. Роберт кинулся к дверям. Из кухни послышался звон разбитого стекла.

— Бога ради, прекратите! — закричал Роберт, врываясь в дом.

Грег стоял на кухне. Перед камином валялся опрокинутый стул. Роберт увернулся от тарелки, которую швырнул в него Грег.

— Летающие тарелки! — завопила Никки, корчась от смеха.

Грег на минуту застыл, словно его что-то удивило, а может быть, просто не знал, что еще разбить.

— Ну-у! — поглядела Никки на Роберта, уперев руки в бока. Сгибаясь в талии, она описывала верхней частью тела круги, будто в пьяном угаре выполняла какие-то упражнения — Помнишь что ты всегда про меня говорил Бобби? Выпью бутылку, и бух лицом вниз! Это мой стиль! Я всегда пью. Может, и сейчас бухнусь!

Роберт подошел ближе ко входу в кухню и произнес:

— Зря тратишь время, Грег. Это все не мое.

Грег повернулся, опершись рукой на раковину, в руках у него ничего не было, может, потому, что на глаза не попало ничего, чем можно было запустить в Роберта. Все тарелки, что стояли в сушилке, он уже расшвырял.

Зазвонил телефон.

— Неважно, — сказал Роберт, глядя на Никки.

Она лениво и задумчиво, опустив голову, побрела к камину.

Роберт подобрал самые крупные осколки разбитых тарелок, усмотрев в них возможное оружие, и бросил в камин. Телефон продолжал звонить.

— Возьми трубку, Бобби.

— Ни к чему. Я знаю, зачем звонят, — сказал Роберт. Если звонят Нилсоны, позвонят еще, если звонят из больницы, он знает, что ему сообщат.

— Тогда я! — криво улыбаясь, нагнулась над телефоном Никки. — Алло! Кого? Кнешшно! Бобби! Дама…

Роберт взял трубку.

Звонили из больницы. Четверть часа назад, в половине двенадцатого, скончался доктор Нотт, умирал спокойно.

— Вы ведь не родственник, мистер Форестер?