— Привет! — сказала она — Надеюсь ты один?

— Конечно, Никки. Пошли наверх.

Никки поднялась по лестнице перед Грегом и, войдя в комнату, повернулась к нему лицом.

— Ну и втравил ты нас в историю!

— Послушай, Никки, давай мы все заранее обсудим, условимся, что говорить полиции…

Никки рассмеялась.

— По-моему, ты и так уже наговорил с три короба. Что еще сообщишь? И что, по-твоему, думает обо всем этом мой муж? Зачем тебе понадобилось выбалтывать каждому встречному дураку, что я удерживала тебя в Нью-Йорке? Недурно ты меня отблагодарил! А?

Грег взглянул на окна, подошел к тому, которое успел открыть и опустил раму. Никки продолжала громко возмущаться. Ему не удавалось вставить ни слова. Он ожидал, что она будет сердиться, ругать его, но она бушевала, как вулкан, и Грег чувствовал, что теперь ему не задобрить ее, не залучить в сообщницы.

— Такого дерьма я еще не встречала.

Грег попытался прервать ее. Но она еще повысила голос, а когда он снова попробовал заговорить, стала, чтобы заглушить его, пронзительно выкрикивать бессмыслицу:

— Ла-ла-ла-ла! — словно рехнулась по-настоящему.

И тут же снова стала поносить его за неблагодарность, за грязный язык и глупость, за полное невнимание к ней. Грега уже трясло от бешенства и страха. Никки все ему портит. Она сама говорит, что много чего рассказала полицейским и грозится рассказать еще.

— А ты не подумал, что из-за твоей болтовни мой муж может развестись со мной? — кричала она, задыхаясь от ярости. — Тебе это даже в голову не пришло!

Она сплетала и расплетала наманикюренные пальцы, широко разводила руки и снова упиралась кулаками в бока. На ней были те самые черные брюки, в которых она приходила к нему в гостиницу «Герб Сассек», когда спала с ним во второй, последний раз. Грег вспомнил как она улыбалась ему в тот день как доверительно разговаривала. Сейчас глаза у нее налились кровью, а помада осталась только по краям губ.

Наконец ему удалось прорваться сквозь ее вопли.

— Черт побери! Да что я такого сделал?

— Неужели ты такой глупый, что не понимаешь? Ты испортил мне жизнь, подлец! И уж я постараюсь испортить твою, попомни мои слова! — Щелкнув зажигалкой, она закурила — Я-то умею платить той же монетой. Можешь не сомневаться! Подонок! — пробормотала она тихо, раскачиваясь из стороны в сторону и готовясь к новой атаке. И опять разразилась потоком обвинений.

— Слышал бы ты, как мне пришлось всю ночь объясняться с Ральфом! Он хочет развестись со мной, подать на меня в суд! Ясно тебе? Что со мной тогда будет, как по-твоему? Вся эта грязь попадет в газеты, Ральф об этом позаботится. Ты знаешь, сколько у него денег!

— Кончай! — заорал и Грег. — Выкладывай чего ты от меня хочешь?

— Прежде всего отправляйся в полицию и скажи, что все, что ты наговорил обо мне, вранье! Одевай свое поганое пальто или что там у тебя есть, и поехали, — сказала Никки и отвернулась от него.

Он видел, как ее блестящие от злости глаза рыщут по комнате.

— Слушай, Никки, я не могу…

— Меня не интересует, можешь ты или нет. Поехали и все! В этот проклятый Риттерсвиль. Где он там у вас?

— Никки! Я и так уже потерял работу. Чего ты еще добиваешься?

— Работу? Твою паршивую работу? Ты еще не того лишишься. Поехали! — она устремилась к двери.

У Грега перехватило дыхание, он окаменел. Он смотрел, как она распахнула дверь и повернулась к нему, держась за ручку.

— Я не поеду, — быстро сказал он.

— Ах, вот как! Не поедешь? — передразнила она его, тряся головой — Ну и ладно. Оставайся. Я сама все скажу, — она повернулась к двери.

— И ты не поедешь! — крикнул Грег, схватив ее за руку.

От неожиданности она отлетела к кухонной раковине, и на секунду устремленные на него глаза испуганно расширились, но тут же, пригнув голову, она снова бросилась к двери.

Грег протянул руку и, обхватив ее за грудь, подтащил спиной к себе, она начала было размахивать кулаками, но он, как клещами, сжал ее кисть, и она сдалась.

— Ладно, — сказала она, ловя ртом воздух. — Ты все сам напишешь Садись и пиши, — она высвободила руку. — Где у тебя бумага?

Он послушно нашел блокнот, отыскал в стакане с карандашами на кухонной полке шариковую ручку.

— Что писать? — спросил он, садясь на кровать, и притянул к себе ломберный столик.

— Пиши, что ты наврал, будто я спала с тобой в Нью-Йорке, а деньги я давала тебе для того, чтобы ты вернулся в Пенсильванию.

— Какое сегодня число?

— Тридцать первое мая.

Грег поставил дату, написал: «Я говорил неправду, что…» — и остановился.

— Руки трясутся. Надо немного подождать Господи, хоть бы глоток виски!

— У меня в машине есть Тогда сможешь? — Никки выскочила за дверь.

Грег услышал, как взревел клаксон, как чертыхнулась Никки, потом стукнула о металл бутылка и дверца захлопнулась. Тут вдруг до него донесся высокий плачущий голос миссис Ван Флит. Грег подошел к окну.

— Ладно, я ему скажу, — пообещала Никки.

Миссис Ван Флит стояла на заднем крыльце за дверью, затянутой сеткой.

Никки вернулась с бутылкой «Белой лошади».

— С тобой хочет поговорить твоя хозяйка.

Грег пригладил ладонью волосы и спустился. Миссис Ван Флит уже входила в дом, но, услышав шаги, обернулась.

— Вы хотели поговорить со мной, миссис Ван?

— Да, Грег, — она прокашлялась. Дверь она не открыла говорила через сетку. — Я хотела вам сказать, Грег, что, когда месяц кончится, вам… вам придется поискать другое жилье.

— Ладно, миссис Ван. Понимаю. — Грег платил ей пятнадцатого числа каждого месяца, но в мае не заплатил. Значит, у него остается две недели, чтобы найти новую квартиру.

— Простите, Грег, но так будет лучше, — проговорила миссис Ван Флит коротко, однако ее дрожащие губы держали твердую линию. Она негодующе выпятила подбородок и перевела взгляд с машины Никки на окна Грега.

— Я заплачу за квартиру, миссис Ван, и постараюсь съехать до пятнадцатого, — проговорил Грег, считая, что идет ей навстречу и вообще поступает более чем благородно, но миссис Ван произнесла только:

— Вот и хорошо, — и ушла в дом.

Грег взбежал по лестнице в свою комнату.

— Господи, — пожаловался он. — Хозяйка хочет, чтоб я нашел себе другую квартиру.

— Тебя это удивляет? — Никки сидела в кресле, держа в руках стакан виски.

Грег подошел к полке, на которой стояла бутылка, и плеснул себе виски, не разбавляя. Он сделал несколько глотков, потом обернулся. Снова уселся за ломберный столик. Он знал, что писать, но корпел над страницей очень долго. Исписав лист с двух сторон, он поставил подпись «Грег Уинкуп». Никки в это время дважды вставала с кресла и подливала себе виски и сейчас уже что-то мурлыкала, видно, настроение ее улучшилось.

— Написал? Прочти! — скомандовала она.

Грег прочел, и, когда замолчал, Никки заметила.

— Не слишком складно, но ясно, что писал ты. Все, что требуется.

Грег налил себе еще виски и бросил в стакан кубик льда — лед лежал на подносе, который Никки поставила на полку. Он уже чувствовал себя лучше. Еще один-два стакана, и ему вообще на все будет плевать.

— А что сегодня поделывает мистер Форестер? — спросила Никки.

— Откуда я знаю? — Грег уселся на кровать и откинулся на подушку. — Пирует, наверно, на радостях, что меня схватили.

Никки не то фыркнула, не то хихикнула.

— Этот доктор из Риттерсвиля, он ведь может умереть, — сказал Грег. — Вот что самое скверное.

— Гм. Он что, приятель нашего Бобби?

— Вроде бы.

— Выходит, все друзья Бобби, один за другим, да?

— Что?

— Все умирают. Он раньше без конца об этом твердил, пока я не велела ему прекратить и сходить к психотерапевту. Все умирают. Мрут, как мухи.

Грег выпрямился.

— Давай не будем об этом! Сам-то Форестер жив! С ним все о'кей.

— Да уж, можешь не сомневаться, — Никки лежала в кресле, вид у нее был сонный, на губах играла легкая улыбка.