Анна уставилась на Мардж – узнала по газетным фотографиям, понял Том.

– Вы с Уго можете идти, если хотите. Спасибо.

Анна вернулась в кухню, где была дверь в боковой стене дома, выходившая в маленький проулок. Этим-то выходом и пользовались слуги. Но Том слышал, как она гремит кофеваркой, несомненно нарочно оттягивая свой уход, чтобы еще раз взглянуть на Мардж.

– С Уго? Одной служанки тебе мало?

– Здесь принято наниматься парами. Ты не поверишь, но я арендую этот дом всего за пятьдесят долларов в месяц. Правда, без отопления.

– Я и вправду не верю! Цена почти такая же, как в Монджибелло.

– Но это так и есть. Конечно, отопление безумно дорого, но я обычно отапливаю только спальню.

– Но здесь совсем не холодно.

– Сегодня топлю на всю катушку ради тебя, – улыбнулся Том.

– Что произошло? Какая-нибудь из твоих тетушек умерла и оставила тебе целое состояние? – спросила Мардж, все еще разыгрывая роль ослепленной окружающим великолепием.

– Нет, просто я принял решение. Собираюсь наслаждаться жизнью на те деньги, что у меня есть, пока не кончатся. Я писал тебе, что с работой, на которую я рассчитывал в Риме, не выгорело. И вот сижу в Европе, имея всего каких-нибудь две тысячи долларов на счете. И решил прожить их, а потом вернуться домой вчистую разоренным и начать все с нуля.

В письме Том объяснил Мардж, что он тогда устраивался на работу по продаже в Европе слуховых аппаратов американской фирмы. Но решил, что это свыше его сил, да и представитель фирмы, который с ним беседовал, тоже не счел его подходящим. Том написал также, что представитель фирмы появился буквально через минуту после их телефонного разговора, потому-то он и не смог тогда встретиться с ней, как условились, в баре “Анджело”.

– При такой арендной плате двух тысяч тебе ненадолго хватит.

Том понял – она пытается выяснить, давал ли ему Дикки деньги.

– Хватит до лета, – ответил Том сухо. – Думаю, я это заслужил. Почти всю зиму кочевал по Италии, как цыган, практически не тратя денег, и сыт этим по горло.

– А где же ты был зимой?

– Во всяком случае, не с Томом… то есть я хотел сказать не с Дикки, – спохватился он, смеясь, но на самом деле испугавшись своей оговорки. – Знаю, ты, наверное, думала, что мы были вместе. Но я почти так же мало общался с Дикки, как и ты.

– Хватит заливать-то. – Язык у Мардж заплетался. Похоже, спиртное уже ударило ей в голову.

Том смешал в кувшине еще два или три мартини.

– Если не считать поездку в Канн и тех двух дней в феврале в Риме, я вообще не общался с Дикки.

Тут немного не сходились концы с концами, потому что он когда-то писал ей от имени Дикки, что, дескать. Том жил у него несколько дней в Риме после поездки в Канн. Но теперь, лицом к лицу с Мардж, ему вдруг стало стыдно, что Мардж знает или думает, будто он провел так много времени с Дикки, и они действительно повинны в том, в чем она его упрекала. Он прикусил язык и стал разливать коктейль, ругая себя за трусость. Во время ленча – к величайшему сожалению Тома, основным блюдом был холодный ростбиф, предельно дорогой продукт на итальянском рынке, – Мардж с большей въедливостью, чем любой полицейский, допрашивала его о душевном состоянии Дикки в тот период, когда Том был у него в Риме. Она поймала Тома за руку, напомнив об ужасных десяти днях, которые он провел с Дикки в Риме после путешествия в Канн, и расспрашивала его обо всем, начиная от Ди Массимо, художника, с которым работал Дикки, до аппетита Дикки и времени, когда он имел обыкновение вставать по утрам.

– А как, по-твоему, он относился ко мне? Я сумею выдержать все.

– Думаю, ты была его головной болью, – серьезно сказал Том. – Я думаю… Видишь ли, такая ситуация встречается не так уж редко. Во-первых, мужчина боится брака…

– Но я ведь никогда не предлагала ему жениться на мне, – возразила Мардж.

– Я знаю, но… – Том заставил себя продолжить. – Скажем так, его тяготило, что ты так носилась с ним, а он не мог ответить тебе тем же. Он, я думаю, предпочел бы более легкие отношения.

Мардж уставилась на Тома с растерянным видом, знакомым ему по прежним временам, но мгновенно взяла себя в руки и храбро произнесла:

– Ладно, теперь все это уже не имеет значения. Хочу знать одно: где он сейчас.

Ее ярость из-за того, что он якобы всю зиму пробыл с Дикки, тоже не имела значения, подумал Том. Потому что сначала она не хотела этому верить, а теперь уже верить этому и не нужно. Том осторожно спросил:

– А он, случайно, не написал тебе из Палермо?

Мардж покачала головой:

– Нет. А почему ты спрашиваешь?

– Хотел знать, в каком, на твой взгляд, состоянии он тогда находился. Ты писала ему?

Она помедлила с ответом.

– Да… Честно говоря, писала.

– И что это было за письмо? Я потому спрашиваю, что недружелюбное письмо именно тогда могло на него плохо подействовать.

– Ну… Трудно сказать, что за письмо. Но вполне дружелюбное. Я писала, что возвращаюсь в Штаты. – Она смотрела на Тома широко раскрытыми глазами.

Том наслаждался, наблюдая за ее лицом. Ему было интересно смотреть, как мучаются другие, когда лгут. В том гнусном письме она писала о своем доносе в полицию: мол, Том и Дикки никогда не расстаются.

– В таком случае, я думаю, это не важно, – сказал Том кротко и мягко, откидываясь на спинку кресла.

Они немного помолчали, затем Том стал расспрашивать ее о книге, кто этот издатель и много ли осталось работы. Мардж отвечала с энтузиазмом. Том подумал: если бы она заполучила обратно Дикки и к следующей зиме вышла ее книга, она бы, наверно, просто лопнула от счастья. Хлоп – и нет ее.

– Как ты думаешь, стоит мне проявить инициативу и тоже поговорить с мистером Гринлифом? – спросил Том. – Я с удовольствием съезжу в Рим… – Тут он вспомнил, что удовольствие будет не столь уж большим, потому что в Риме полно людей, видевших его в обличье Дикки Гринлифа. – Или, по-твоему, он согласится приехать сюда? Он бы мог остановиться у меня. Где он живет в Риме?

– У знакомых американцев, у них большая квартира. Их фамилия Норман, а живут они на Виа Кватро-Новембре. Я думаю, будет лучше, если ты пригласишь его сюда. Я напишу тебе адрес.

– Отличная мысль. Он не любит меня, правда?

Мардж слегка улыбнулась:

– Откровенно говоря, не любит. Думаю, он, учитывая все обстоятельства, немного чересчур суров к тебе. Возможно, считает, что ты тянул из Дикки деньги.

– Вот уж чего не было, того не было. Жаль, что мне не удалось вернуть Дикки домой, но все это я ему объяснил. Когда узнал, что Дикки пропал без вести, я написал мистеру Гринлифу самое чуткое письмо, какое только мог. И что же, это совсем не помогло?

– Помогло, только… Ой, ради бога, прости, Том! Залила такую чудесную скатерть!

Мардж перевернула свой мартини. Теперь она неуклюже размазывала салфеткой пятно на скатерти.

Том прибежал из кухни с влажной скатертью в руках.

– Все в порядке, – сказал он, протирая столешницу и наблюдая, как, несмотря на это, на дереве все явственнее проступает белое пятно. Не о скатерти он беспокоился, а о своем красивом столе.

– Ради бога, прости! – продолжала восклицать Мардж.

Том ненавидел ее. Ему вдруг вспомнился ее купальный костюм, переброшенный через подоконник в Монджибелло. Если он пригласит ее остановиться у него, этой ночью ее белье будет раскидано по его креслам. Мысль об этом была ему противна. Он заставил себя широко улыбнуться Мардж через стол.

– Надеюсь, ты окажешь мне честь и согласишься переночевать у меня. Не в моей постели, – добавил он со смешком, – наверху две комнаты, одну я предоставлю тебе.

– Огромное спасибо. С удовольствием. – Она улыбнулась ему.

Том провел ее в спальню – в другой комнате была лишь кушетка, хотя и больше стандартного размера, по не такая удобная, как его двуспальная кровать, – и Мардж закрылась там, чтобы немного вздремнуть после ленча. Том беспокойно бродил по остальным комнатам и старался припомнить, не осталось ли в спальне чего-либо такого, что следовало бы изъять. В подкладке чемодана, который находился в стенном шкафу, был спрятан паспорт Дикки. Больше ничего не вспомнилось. Но у женщин острый глаз, даже у такой дуры, как Мардж. Небось постарается все высмотреть. Кончилось тем, что он решил войти в комнату, пока она спит, и забрать чемодан. Скрипнула половица, и Мардж широко раскрыла глаза.