— Он приехал в пять тридцать Он снова звонил твоей жене. И говорит, что она сказала ему, будто ты — психопат.

Роберт застонал.

— Дженни, ну что я могу с этим поделать? Не забывай она мне больше не жена.

— Ну, почему они не могут оставить нас в покое? — спросила Дженни так, словно ждала от него ответа.

— Что еще сказал Грег?

Дженни присела на красную тахту, она ссутулилась, руки безвольно упали на колени.

— Сказал, что через пару недель я тебе надоем, так считает твоя жена. Господи, ну неужели нельзя, чтобы никто не вмешивался?

Роберт пошел в кухню, высыпал в миску остатки льда из холодильника и принес лед в гостиную.

— Ладно, Дженни. Давай трезво смотреть на вещи. Ты провела здесь четыре или пять ночей, как по-твоему, что должен думать Грег? Что мы проводим эти ночи по-монашески — я у себя наверху, ты — здесь внизу?

— И пришло же в голову шпионить за моей машиной! Он рассказал, как ему удалось пронюхать, где ты живешь. Узнал по почте.

— Ну что ж! Не он один шпионит, — Роберт достал сигарету из коробки, стоявшей на кофейном столике.

— Но кому какое дело?

Он посмотрел на нее.

— Небось, он и Никки доложил что ты провела здесь несколько ночей?

— Еще бы! — ответила Дженни.

Она с удивлением смотрела на него, и он понимал что у него на лице отражаются все его мысли.

— Нет, — сказал он, — это совсем не их дело… И уж, конечно, это нисколько не касается Никки.

Дженни встала и взяла сигарету. Роберт протянул ей зажигалку. Нахмурившись, она уставилась на пол. Она напоминала ребенка, которого хотят лишить удовольствия хотя ему самому оно кажется совершенно невинным и безвредным. В пятницу вечером, когда они во второй раз обедали у него вдвоем, Дженни спросила:

— Роберт, можно я проведу у тебя уик-энд? Я приготовлю еду и не буду тебе мешать. Я знаю, тебе нужно работать.

Он понял, что, если откажет, уик-энд будет для нее мукой. Да он и не мог придумать подходящей причины для отказа. Он — свободный человек, и если приглашает к себе девушку, кто в праве его осудить? Его возмущали угрозы Грега, о которых он не стал сообщать Дженни, понимал, что стоит рассказать, и она вернется к себе, а это будет значить, что он до какой-то степени уступил Грегу. Однако за эти два дня Роберт несколько раз ловил себя на мысли, что ему хочется хоть немного побыть одному. Дженни ему не мешала нет, просто он предчувствовал, что она будет все больше и больше сосредоточиваться на нем; она из тех девушек, которые живут ради того, кого любят, и он жалел, что разрешил ей остаться у себя. Раскаивался в том, что не воспротивился ее сегодняшнему приезду к обеду — не смог, ведь Дженни считала, что это само собой разумеется. Ему вспомнился субботний вечер, когда после обеда она лежала на красной тахте, а он сидел в кресле, в камине догорал огонь, и свет был выключен, как того хотелось Дженни. «Я сейчас такая счастливая, что могла бы умереть», — сказала она тогда, лежа на спине и глядя в потолок.

— Как ты думаешь, ты когда-нибудь сможешь полюбить меня, Роберт? — вдруг прервала его мысли Дженни.

«А я и сейчас люблю, — подумал он, — но не той любовью, как любят обычно». Например, в Никки он действительно был влюблен и любил ее совсем иначе.

— Не знаю, Дженни. Может быть, и смогу. Не хочу давать никаких обещаний.

Некоторое время оба молчали.

— Боишься обещаний? Слов? — спросила она.

— Да. От них ведь чувства не меняются. Я боюсь обещаний, потому что их легко нарушить. Если люди любят, друг друга, от слов их любовь не становится сильней, слова ничего не могут изменить, — сказал Роберт, думая о Никки и о том, как все между ними рушилось, несмотря на слова и обещания — Если бы я любил тебя, я бы тебе сейчас не сказал. Нет, не стану обещать, что полюблю тебя. Но если когда-нибудь полюблю и не скажу, это ведь ничего не изменит. Чувства либо есть, либо их нет.

Дженни лежала не двигаясь.

— А вот я люблю тебя, Роберт, и все остальное меня не волнует. Мне просто хочется знать, как ты ко мне относишься.

— Ну что тебе сказать? Мне с тобой хорошо. С тобой легко, даже если я работаю. Ты делаешь меня счастливее, — больше ему нечего было добавить.

— А еще что?

— Но так, как сейчас, продолжаться не может. Дженни, нельзя, чтобы ты оставалась здесь на ночь. Начнутся сплетни. Если не Грег, то не сегодня завтра вмешаются Колбе, они живут в соседнем доме. И знают, что я не женат. Они увидят твою машину, увидят, что ты — очень хорошенькая девушка двадцати трех лет. Кроме того, не забудь о твоих друзьях Тессерах и всех других. Как только они начнут об этом говорить… Нельзя нам видеться каждый день, Дженни. Ты же не встречалась с Грегом каждый вечер, правда?

. — Грега я не любила — сказала Дженни без всякого выражения. Пепел с сигареты упал на пол, и, заметив это, она перегнулась через кофейный столик и потушила сигарету.

Роберт смотрел на ее фигуру с длинной талией, на черный костюм с коротким жакетом. Даже в туфлях без каблуков, которые она всегда носила так как считала себя слишком высокой, Дженни была грациозной, можно сказать, красивой. В этом черном костюме она уже приезжала в пятницу, но назвала его допотопным — ему уже четыре года — а Роберт сказал, что костюм ему нравится, и она его снова надела.

— Ладно. Не обязательно мне ездить к тебе каждый вечер, — сказала Дженни печально. — Я не буду приезжать в те вечера, когда тебе захочется побыть в одиночестве, но только не из-за Грега а потому, что мы с тобой так договорились. Например, завтра если хочешь, я поеду к себе. Встретимся в среду.

Роберт улыбнулся.

Дженни не улыбнулась ему в ответ.

— Давай поедем сегодня куда-нибудь пообедать? — предложил он.

— Ты забыл? Я же приготовила суп, — и она пошла за пакетом, который оставила на стуле у дверей.

Да, Роберт совсем забыл. Накануне вечером Дженни уехала стряпать к себе, потому что все необходимое было у нее дома, потом вернулась и переночевала у Роберта, а сегодня после работы заехала домой, чтобы доварить суп и привезти к нему. Теперь она степенно, будто они уже целый год женаты готовила в кухне обед — картофельный суп с луком пореем и большое блюдо зеленого салата.

Роберт взял с письменного стола почтовую открытку.

— Хочешь посмотреть на желтобрюхого дурошлепа? — спросил он, входя в кухню.

— На кого? — ее нахмуренное лицо прояснилось. Она взяла открытку, взглянула на нее и широко улыбнулась — Где ты откопал эту птицу?

— Да она все время сидит у меня на подоконнике. А вот еще одна — птица-прищепка Она поет «Ах-и! Ах-и!», точь-в-точь ржавая прищепка на проволоке для белья.

На рисунке Роберта две птицы вешали на проволоку маленькие штанишки и рубашки.

— Такую птицу я знаю, я слышала, как она щебечет, — сказала Дженни. — Но никогда ни одной не видела.

Роберт засмеялся. Из любви к нему Дженни так серьезно рассуждала о его птицах, как будто они существовали на самом деле.

— А еще ты каких-нибудь нарисовал? — спросила она.

— Нет, но нарисую. Твоему супу можно так долго кипеть?

— Ох нет, конечно, — Дженни выключила плиту и отставила кастрюлю. — По-моему, все готово, ют только накрою на стол.

— Я сам накрою.

Дженни трижды подкладывала себе салат. Роберт с аппетитом поглощал суп и черный хлеб с маслом. Потом, сидя у камина, они пили кофе и бренди. Дженни откинулась на спинку кресла, о чем-то задумавшись, и Роберт смотрел на ее тонкое лицо в темном обрамлении — черный костюм, сумрак в комнате, густые тени. Счастлива она или грустит? Вдруг он встал, легко коснулся ее плеча и поцеловал в щеку.

— Прости, что я своими разговорами нагнал на тебя тоску, — сказал он.

Дженни посмотрела на него пристально и серьезно.

— Ничего ты не нагнал. Скорее это я навожу мрак.

Дженни не пошевелилась Руки так же неподвижно покоились на подлокотниках кресла. «И славу Богу», — подумал Роберт, он уже раскаивался, что поцеловал ее, хотя этот поцелуй в щеку мог считаться вполне братским. Она не сводила с него глаз. Роберт бросил сигарету в огонь и стал убирать со стола Потом составил в раковину грязную посуду, которой было немного, но Дженни, улыбаясь, отогнала его от раковины, надев передник, и сама очень тщательно перемыла тарелки, даже не замочив манжет своего костюма. Она ставила посуду на сушилку, а Роберт вытирал ее. Он был спокоен, ни о чем не тревожился. Грег казался ему сейчас вовсе не опасным, просто глупым. Это для Дженни он имеет значение, раз она хочет вычеркнуть его из своей жизни, только и всего. По существу, оба они — и Роберт, и Дженни — свободны. Роберт смотрел на ее мягкие волосы, обрамлявшие лицо, одна прядка выбилась из-под заколки за ухом, и ему снова захотелось поцеловать ее в щеку. Дженни мыла раковину. Потом она выпрямилась, развязала передник, бросила его на стол и потянулась к Роберту. Их губы слились, прижались друг к другу, и он ощутил прикосновение ее языка, его обожгло, словно электрическим разрядом. Роберт крепко прижал к себе ее незнакомое теплое тело, она была выше, стройнее, чем Никки, и духи у нее были другие. Первая женщина, которую он обнимает после Никки. Потом он оторвался от нее и ушел в гостиную. Но чувствовал, как она смотрит ему вслед из кухни. С минуту он постоял перед камином, глядя в огонь, потом подошел к проигрывателю и поставил пластинку — первую попавшуюся.