Здесь же в кают-компании, куря возле иллюминатора, Райдел прослушал одиннадцатичасовую сводку новостей. Она открылась сообщением:
«…на южной террасе Кносского дворца найдено тело молодой женщины… погибла от удара большой вазой, которая упала с верхней террасы… личность женщины пока не установлена… — Помехи время от времени обрывали фразы. — …предположительно американка… как полагают, стала жертвой преднамеренного покушения, так как на террасе непосредственно над тем местом, где она находится, ваз не было. Это все, что сообщила полиция».
— Кносс? Ничего себе местечко для убийства, — сказал по-гречески один из мужчин, которых Райдел принял за итальянцев. Оба рассмеялись.
Райдел угрюмо отвернулся.
— А что случилось? — поинтересовалась француженка. Она что-то вязала, проворно двигая спицами.
— Убийство в Кносском дворце, — ответила ее соседка по-французски с греческим акцентом.
— Убийство! Надо же! А мы были там в воскресенье. И кого убили? — Вязавшая выпрямилась.
Райдел следил, как новость расползается по кают-компании. Люди улыбались, пожимали плечами, поднимали брови, выказывая интерес. Большинство наверняка посетили дворец. Он ведь входил в маршрут почти каждого туриста.
Известие не вызвало ничего, кроме любопытства, однако заслонило собой остальные новости.
В заключение сводки Райдел услышал, что передача была из Афин. Попав с Крита в столицу, известие проделало почти полный путь назад. Райдел бросил окурок в урну и вернулся в свою каюту. Честер наверняка пьет сейчас виски у себя в каюте, подумал он и, достав блокнот в черно-белой обложке, начал писать:
«16 января 19…
11.10, утро
Понедельник, 15-е, пропущен. Сегодня вторник. То, что произошло в понедельник, забыть невозможно, и я знаю, что не смогу это сделать никогда. Сейчас, когда я пишу эти строки, я нахожусь вместе в Ч. на корабле, следующем из Ираклиона в Пирей. Только что прослушал сводку новостей, в которой не было упомянуто ни одного имени. Я плыву на судне, полном свиней и кретинов, чувствуя себя связанным невидимыми путами с тупоголовым ублюдком. Я не могу расстаться с ним, словно меня удерживает какой-то магнит, голос крови, сыновий инстинкт, словно сама судьба определила нам быть вместе. Впрочем, знаю я эту судьбу. Все объясняется достаточно просто, банально и без всякой мистики. Я ненавижу его и одержим этим чувством. Я не собираюсь его убивать, да и не смог бы. Единственное, чего я хочу, — это видеть его финал. Во всех значениях этого слова. Во всяком случае, конец уже близок.
Несмотря на это, я должен оберегать собственную жизнь. У Честера достаточно оснований желать моей гибели. Не только из-за того, что мне о нем многое известно. Он убежден, будто я переспал с его женой, и за это он меня люто ненавидит. Ее больше нет. Вот почему я готов оплакивать бессмысленность и идиотизм происшедшего. Ее больше нет. Честер проклинает себя за это. И как все кретины, которые клянут себя, постарается отыграться на ком-нибудь другом».
Райдел нарочно отправился в столовую попозже, когда время ланча истекло. Однако в дальнем углу увидел Честера. Он жадно ел, склонившись над тарелкой. Перед ним стояла бутылка сухого вина. Райдел повернулся в дверях — Честер не заметил его — и прошел обратно в каюту. Около четырех часов он заказал небольшой, но отменный ланч — столь же отменный, как и все судно, состоявший, как Райдел узнал у стюарда, из грибного омлета, салата из листьев цикория и сыра бри. В меню были мясные блюда, но Райделу не хотелось мяса. На десерт он заказал бутылку белого «Монташе», оказавшегося самым дорогим вином из тех, что были в меню.
После ланча он снова открыл свой блокнот, первую половину которого занимали стихи, а вторую — нерегулярный дневник.
«Что меня мучает, так это серость. Нет, не то слово. Я имею в виду прозаичность, скуку и предсказуемость моего бытия. Я жду, когда меня ослепит вспышка, яркий свет. Жду момента истины, который может оказаться для меня губительным. Я хочу просветления, но не того, которое бывает, когда ты пишешь или думаешь. Колетта начала давать мне это. Только начала. Она заставила меня улыбаться и даже смеяться, как я не смеялся со времени моего детства. Знаю, она подарила бы мне несколько счастливых дней, но на этом бы все и закончилось. Все так. Это случилось бы, даже если бы между нами действительно что-то произошло. Свет! Свет! Колетта могла дать его, а я позволил ей умереть! Почему я не кинулся вперед, а вместо этого отскочил в сторону, назад или куда-то еще. Я мог схватить ее за плечи, оттолкнуть назад, прижать к стене рядом с собой. А потом? Боже! Неужели она осталась бы с Честером?
Нет. Она бы заявила ему с той логикой, на какую способен даже ребенок: „Честер, ты пытался убить его. Ты чудовище. Я ненавижу тебя. — И, возможно, добавила бы: — Я люблю Райдела“. Как просто, как все просто. Но вместо этого — убогая кают-компания первого класса и самодовольные кретины, слушающие известие о ее гибели. Если быть искренним, я бы с наслаждением отомстил за нее. Моя Pallas, Athenaa, Vestalis intacta.[349] Снова латынь, более, нежели греческий, приличествующая бойцам. Вино растеклось по моим жилам. Мне нужно немного поспать».
Без десяти шесть Райдел стоял в кают-компании с бокалом в руке в ожидании новостей. Какой-то мужчина подошел к нему и обратился по-английски с итальянским акцентом, предложив сыграть партию в бридж. Райдел огляделся и заметил в конце комнаты невесть откуда появившийся карточный столик.
— Благодарю. Я… не чувствовать хорошо. — Райдел поднял бокал красновато-коричневого аперитива, как бы показывая, что пьет его исключительно в лечебных целях.
— Вы итальянец! — сказал мужчина по-итальянски и улыбнулся.
— Si, signor,[350] — кивнул Райдел. Почему бы нет? По крайней мере, костюм у него итальянский, только туфли французские.
— А я решил, что вы американец.
— В таком костюме? — Райдел улыбнулся и продолжал по-итальянски: — Благодарю за предложение, но я собираюсь поужинать и отправиться спать.
Диктор начал читать сводку новостей.
— Морская болезнь?
— Нет, подцепил какую-то заразу на Крите.
— Надеюсь, завтра вы будете чувствовать себя лучше, — сказал мужчина, уходя.
Райдел помахал ему вслед.
Теперь сообщение о Кноссе было третьим. Кассира дворца допросили. Как Райдел и предполагал, он описал только его и даже не упомянул о Честере. Темные волосы, темные глаза, на вид около двадцати пяти. Во дворце найдена мужская фетровая шляпа американского производства и путеводитель по Греции, но ни имен, ни инициалов на них не оказалось. Райдел стоял, прислонившись к подоконнику, скрестив ноги, и задумчиво глядел на свой бокал. Ему не следует ни с кем на судне говорить по-гречески, даже со стюардом. Райдел обсуждал с ним сегодня днем свой ланч на смеси английского с итальянским. Кассир заявил, что молодой человек бегло говорил по-гречески с английским акцентом, что могло означать «с американским». Когда сводка новостей закончилась, Райдел еще минуту-две глядел из иллюминатора на темное море. В кают-компании было куда оживленнее, чем утром. Сообщение о происшествии в Кноссе никто не обсуждал. Райдел вернулся в свою каюту. Сегодня вечером он ужинать не будет.
Вполне вероятно, полиция попросит своих коллег в Пирее проверить, нет ли среди пассажиров на судне молодого человека примерно двадцати пяти лет и так далее, который говорит по-гречески. Райдела внезапно охватил страх. Когда его задержат на палубе, возле сходней, прежде чем пассажирам будет дозволено сойти, Честер может воспользоваться моментом и заявить, что Райдел Кинер убил его жену, что Райдел притворяется, будто не говорит по-гречески, и что он, Честер, уже собирался связаться с полицией. Он может заявить, что Райдел угрожал убить и его, если он сообщит полиции о случившемся в Кноссе. Но испуг, охвативший Райдела, длился лишь несколько секунд. Нет, не стоит бояться. Честер не станет рисковать.
