— Вот видите! — произнесла Сьюзи.

— Ничего я не вижу! — резко бросил он. Уж не пытается ли она добиться от него понимания, признания собственной правоты?! Он почувствовал к ней почти животную ненависть, в нем пробудилось чувство самосохранения, оно всегда спасало его в решительные минуты. Он продолжал идти в ее сторону и остановился лишь тогда, когда между ними осталось не более восьми футов. — О чем это вы говорили только что?

— Как о чем? О Фрэнке, конечно же. Он был нехороший, и, по крайней мере, он это осознал. — Нетвердо ступая, она двинулась навстречу ему, к своей комнате, что была направо по коридору, и добавила: — И вы, наверное, тоже такой, как он.

Том брезгливо попятился. Ему стало не по себе. Он повернулся к ней спиной, дошел до комнаты Фрэнка и, войдя, прикрыл за собою дверь. Вспыхнувший было гнев уступил место глубокой печали. Господи! Эта тщательно застеленная постель, в которой Фрэнку уже не лежать никогда; этот пушистый берлинский мишка! Ему вдруг страстно захотелось взять его себе. Почему бы и нет? Никто не узнает, никому до него уже дела нет... Том бережно взял в руки меховую зверушку. Взгляд Тома упал на белый квадратик бумаги. Он лежал на том самом месте, где сидел мишка. «Буду любить тебя вечно», — было написано на листке рукою Фрэнка. Том шумно выдохнул воздух. «Вечно» — какой абсурд! Хотя почему абсурд? Все правильно — полчаса назад Фрэнк отошел в вечность. Том не стал трогать записку, хотя у него мелькнула мысль уничтожить ее и тем самым оказать Фрэнку последнюю дружескую услугу. Он покинул комнату с медвежонком в руках и тихо прикрыл за собой дверь.

Спустившись вниз, Том засунул мишку в уголок чемодана, позаботившись о том, чтобы его смешной нос не придавило стенкой. В гостиной никого не было. Все толпились на лужайке. Тому было видно из окна, что одна санитарная машина уже уезжает. Он отошел от окна и закурил.

Вошел Юджин с сообщением о том, что он позвонил в бангорский аэропорт и выяснил, что Том может при желании улететь нынче же другим рейсом, только тогда уже через пятнадцать минут им следует выехать. Юджин снова говорил почтительно, как и положено шоферу, только был необычно бледен.

— Так и сделаем, спасибо за заботу, — отозвался Том. Он вышел на лужайку и подошел к Лили как раз в тот момент, когда укрытые белым носилки загружали в оставшуюся машину «скорой».

Лили уткнулась лицом в плечо Тому. Все кругом говорили ему какие-то прощальные слова. Лили же лишь судорожно стиснула его плечи, но это сказало ему больше всяких слов.

Черный лимузин благополучно доставил его в Бангор, а в полночь Том подъезжал уже к гостинице «Челси». В холле с квадратом камина и привинченными к полу — на случай кражи — пластиковыми диванчиками черно-белой расцветки веселились какие-то люди. Хором распевали шуточную песенку-лимерик джинсовые пареньки, и несколько девиц со смехом пытались подыграть на гитаре.

«Твидовый» клерк за конторкой ресепшен уверил Тома, что номер для мистера Рипли его дожидается. Том скользнул взглядом по стенам, завешанным картинами, — в основном это были «дары» от постояльцев, которым не хватило денег на оплату гостиничных счетов. У него осталось лишь впечатление чего-то густо-красного, как томатная паста. Старомодный лифт повез его наверх.

Он принял душ, надел старые брюки и прилег, пытаясь хоть немного расслабиться, но это ему никак не удавалось сделать. Тогда он решил, что в его состоянии лучше всего чего-нибудь поесть — хотя голода он не чувствовал, — немного побродить по улицам и после этого постараться заснуть. Место на самолет до Парижа на вечер следующего дня Том забронировал себе заранее.

Он вышел из гостиницы и двинулся по Седьмой авеню мимо закрытых и еще работавших магазинов, кондитерских, баров и закусочных. На тротуарах тускло поблескивали колечки от крышек металлических банок; такси, пьяно покачиваясь, ныряли и выныривали из выбоин на разбитом асфальте. Это напомнило Тому Францию — тамошние «ситроены» передвигались по дорогам столь же неуклюже и так же агрессивно. Вдоль проспекта справа и слева вздымались к небу черные глыбы зданий — офисов и жилых домов. Во многих окнах еще горел свет. Нью-Йорк не засыпает никогда.

«Теперь мне нет нужды оставаться здесь дольше», — сказал Том Лили, перед тем как уехать. Он хотел сказать — «до похорон», но для него в этой фразе был заключен и иной смысл: ею он хотел выразить, что больше не в силах что-либо сделать для Фрэнка Он не стал говорить Лили о том, что часом ранее Фрэнк уже пытался покончить с собой, она бы вполне могла упрекнуть его за то, что Том после этого не смог проследить за мальчиком. Да, он не уследил, он ошибался, сочтя, что кризис у Фрэнка уже позади...

Том зашел в угловую закусочную с высокими табуретами у стойки и, не садясь, заказал кофе и гамбургер. Двое чернокожих громко спорили насчет того, насколько жуликоват букмекер, чьими услугами пользовались они оба. Выяснение истины протекало довольно сумбурно, и Том вскоре перестал вслушиваться в их горячую дискуссию. У Тома оставались в Нью-Йорке знакомые, и он вполне мог бы позвонить завтра кому-нибудь из них, но эта идея его не привлекала Растерянность овладела им и ощущение бессмысленности всего, что происходит с ним и вокруг него, — ужасное ощущение. Оставив недоеденный гамбургер и не допив до конца жидкий кофе, он расплатился и двинулся в направлении Сорок третьей авеню. Было уже почти два часа ночи.

В районе Сорок третьей было повеселее. Здесь все напоминало то ли цирковое представление, то ли сцену с декорациями, через которую ему разрешили прогуляться. Огромные копы-постовые в рубашках с короткими рукавами жонглировали своими деревянными жезлами и перешучивались с проститутками, которых они, по идее, должны были бы задерживать. Может, они столько раз задерживали одних и тех же, что это им прискучило? Или то, чем они сейчас занимались, как раз и входило в программу по задержанию?.. Подростки с подведенными, умудренными недетским опытом глазами приглядывались к пожилым мужчинам; многие из пожилых открыто держали наготове деньги, давая понять, что готовы к торгу.

— Нет, — тихо сказал Том подошедшей к нему блондинке с чудовищно выпиравшими из черного эластика бедрами. Не переставая изумляться полному отсутствию таланта, он пробегал глазами постеры с банальными, неприкрыто грубыми названиями порнофильмов. Остроумие, изобретательность — в подобных качествах потребитель этой продукции нуждался меньше всего. На каждом шагу — увеличенные цветные снимки, на которых был представлен секс во всех возможных сочетаниях — женщины с мужчиной, мужчины с мужчиной, женщины с женщиной... А Фрэнку это не удалось с Терезой даже в тот один-единственный раз, когда он попытался! Какая ирония!

У Тома вырвался горький смешок. Внезапно он почувствовал, что с него довольно, и сквозь толпу вихляющихся чернокожих и словно присыпанных мукой бледнолицых он почти бегом устремился в сторону темневшей громады Публичной библиотеки на Пятой авеню. До Пятой он не дошел, а свернул на Шестую и тут же столкнулся с вывалившимся из дверей бара морячком. Тот упал, Том помог ему встать на ноги и поднял свалившуюся с его головы форменную фуражку. Морячку еще не было двадцати, и его раскачивало, словно мачту во время шторма.

— Где твои дружки? — спросил Том. — Они в этом баре?

— Х-хощу такси и х-хощу девочку, — расплываясь в улыбке, ответил морячок. Он не был похож на забулдыгу, видимо, виски с пивом с непривычки довели его до нынешнего состояния. Том взял его за руку и распахнул дверь бара, ища глазами кого-нибудь в морской форме. Он заметил двоих у стойки, но тут бармен преградил ему дорогу со словами:

— Хватит с него, больше мы его не обслуживаем! Пусть убирается.

— Это его товарищи? — спросил Том, указывая на двоих моряков.

— Н-не нужен нам он! — крикнул один из них, который тоже был навеселе. — П-пускай на фиг отваливает!

Тем временем подзащитный Тома, вцепившись в дверную ручку, героически противостоял попыткам бармена снова вышвырнуь его за дверь.