Фрэнк улыбнулся:

— Как это меня касается? Тот, другой, старше.

Не лучше ли будет оставить его еще на один день в Бель-Омбр и попытаться поговорить с ним, привести его в чувство? Внезапно Том засомневался в успехе этой затеи.

— Ты не должен делать только одного — рассказывать обо всем кому бы то ни было.

— Думаю, я сам должен решить это для себя, — ответил Фрэнк хладнокровно.

«Не стоит ли поехать с Фрэнком в Америку, — подумал Том, — присмотреть за ним вместе с матерью хотя бы в первые дни, убедиться, что парень не собирается сболтнуть лишнего?»

— Предположим, я поеду с тобой, — сказал он вслух.

— В Париж?

— В Штаты. — Том ожидал, что Фрэнк обрадуется, вздохнет с облегчением, воодушевится что ли, но тот лишь пожал плечами.

— Да, но после всего, что с нами произошло, что хорошего...

— Фрэнк, — перебил его Том, — ты же не собираешься падать духом? У тебя есть какие-то возражения против моей поездки?

— Нет. Вы — мой единственный настоящий друг.

Том пожал его руку:

— Я не единственный друг. Просто я единственный человек, с которым ты можешь поговорить. Ладно, я поеду с тобой, а сейчас хочу поговорить с Элоизой. Иди к себе и поспи немного. Хорошо?

Вместе с Томом Фрэнк поднялся наверх.

— Спокойной ночи, увидимся завтра, — сказал Том, подошел к двери Элоизы и постучал.

Она была уже в кровати; читала, облокотившись о подушки. Том заметил, что это был потрепанный том «Избранных стихотворений» Одена[283]. Она любила стихи Одена, потому что, по ее словам, они были просты. «Странное время для поэзии, — подумал Том. — А может, и нет». Он видел, как изменяется, возвращаясь к настоящему, к нему и Фрэнку, ее взгляд.

— Завтра я еду в Штаты вместе с Фрэнком, — сказал Том. — Возможно, на два-три дня.

— Зачем? Том, ты рассказал мне очень мало. Практически ничего. — Элоиза отбросила книгу, но было видно, что она не сердится.

Том неожиданно для себя понял, что мог бы кое-что рассказать Элоизе.

— Он влюблен в одну девушку, там, в Америке, а не так давно у нее появился другой, поэтому Фрэнк так переживает.

— Неужели это причина, чтобы ты ехал с ним в Америку? Что на самом деле произошло в Берлине? Ты продолжаешь защищать его от бандитов?

— Нет! В Берлине произошло похищение, когда мы с Фрэнком прогуливались по лесу. На пару минут мы потеряли друг друга из вида, и его похитили. Я назначил похитителям встречу... — Том помолчал. — Так или иначе, я смог вызволить Фрэнка... Он был такой сонный от снотворного, да и сейчас еще это осталось.

Элоиза смотрела с недоверием:

— Все это произошло в Берлине, в самом городе?

— Да, в Западном Берлине. Он больше, чем ты можешь себе представить. — Том, сидевший в ногах кровати Элоизы, встал. — И не беспокойся о завтрашнем дне. Я очень быстро вернусь и... когда точно ты собираешься отправиться в круиз — не позднее конца сентября, не так ли? Завтра первое сентября.

— Двадцать восьмого. Том, а что тебя беспокоит на самом деле? Ты думаешь, они собираются снова похитить мальчика? Те же люди?

Том рассмеялся:

— Нет, разумеется, нет! В Берлине они вели себя, как компания юнцов, все четверо. И я уверен, что они очень напуганы и залегли на дно.

— Ты не говоришь мне всего. — Элоиза не сердилась и не язвила, но была близка к этому.

— Может быть, и так, но я расскажу тебе позже.

— Если это то, о чем ты как-то говорил... — Элоиза замолчала и уставилась на свои руки.

Что было у нее на уме? Мёрчисон? Его исчезновение, оставшееся без объяснения? Американец, которого Том убил в подвале Бель-Омбр, ударив бутылкой хорошего «марго»? Нет, он никогда не рассказывал Элоизе, как вытаскивал труп Мёрчисона, и не сказал ей всей правды о темно-красном пятне, до сих пор проступающем на полу их подвала, а ведь причина была не только в вине. Том долго чистил щеткой это место.

— Что-то в этом роде... — Том направился к двери.

Элоиза взглянула на него. Том опустился на колени рядом с кроватью, обнял ее, насколько мог, и уткнулся лицом в простыню. Она запустила пальцы в его шевелюру.

— Что тебе угрожает? Ты можешь мне рассказать?

Том понял, что не знает ответа.

— Нет никакой опасности. — Он встал. — Спокойной ночи, дорогая.

Он вышел в холл и увидел, что в комнате Фрэнка все еще горит свет. Затем дверь комнаты медленно открылась, и Фрэнк пригласил его войти. Том вошел, и юноша закрыл дверь. Фрэнк был в пижаме, постель раскрыта, но он еще не ложился.

— Я думаю, я вел себя как последний трус, — сказал Фрэнк. — Чуть не пустил слезу, о боже!

— Ну и что? Не бери в голову.

Фрэнк ходил взад и вперед по ковру, глядя на свои босые ноги.

— Мне казалось, я теряю себя. Это страшнее, чем убить себя, я думаю. Это все из-за Терезы. Если бы я мог испариться, превратиться в пар... как вода — вы понимаете?

— Ты имеешь в виду потерю индивидуальности? Потерю чего?

— Всего. Однажды, проводя время с Терезой, я думал, что потерял чековую книжку. — Неожиданно Фрэнк улыбнулся. — Мы завтракали в одном ресторане, в Нью-Йорке. Я хотел расплатиться чеком и не мог найти чековую книжку. У меня было чувство, что я уже достал ее пару минут назад. Возможно, она просто упала на пол. Заглянул под стол — мы сидели на каких-то скамеечках, — но не нашел; потом подумал, может, я оставил ее дома? Я всегда теряюсь при Терезе. Такое чувство, будто я вот-вот отключусь. Когда я увидел ее в первый раз, то почувствовал, что мне трудно дышать. Потом при встрече с ней это повторялось постоянно.

Тома его признание настолько растрогало, что он прикрыл глаза.

— Тебе не следует показывать девушке свое волнение, Фрэнк, даже если ты действительно взволнован.

— Да, сэр. Так или иначе, в тот раз Тереза сказала: «Я уверена, ты не потерял ее, поищи еще». Тереза сказала, что может сама заплатить по счету; она начала вынимать чековую книжку и обнаружила, что я засунул свою книжку в ее сумочку: ведь я заранее достал ее и очень волновался. С Терезой так всегда! Сначала мне кажется, что все ужасно, а потом все складывается не так уж плохо.

Том подумал, что в этой ситуации мог бы разобраться лишь Зигмунд Фрейд. Действительно ли эта девушка приносила Фрэнку удачу? Том очень в этом сомневался.

— Я мог бы рассказать не одну подобную историю, но не хочу утомлять вас.

Чего он добивался? Или просто хотел поговорить о Терезе?

— Том, я действительно хочу все потерять. Даже жизнь, да! Мне трудно выразить это словами. Возможно, я смог бы объяснить Терезе или, по крайней мере, хоть что-то сказать, но сейчас ей все разно. Ей со мной всегда было скучно.

Том достал сигарету и закурил. Мальчик жил в выдуманном мире, мире фантазий, и необходимо было вернуть его в реальность.

— Я все думаю, Фрэнк, о паспорте на имя Эндрюса. Можно? — Том указал на кресло, на спинку на которого Фрэнк повесил свою куртку.

— Возьмите, он здесь, — ответил Фрэнк.

Том достал паспорт из внутреннего кармана.

— Он вернется обратно к Ривзу. — Том откашлялся и продолжал: — Рассказать тебе, как я убил человека в этом доме? Ужасно, не правда ли? Под этой самой крышей. Я мог бы объяснить тебе почему. Эта картина внизу, над камином... «Мужчина в кресле»... — Том вдруг понял, что не может признаться Фрэнку, что это подделка и что весь Дерватт тоже не настоящий. Мог ли Фрэнк рассказать кому-нибудь об этом спустя месяцы или даже годы?

— Да, расскажите, — оживился Фрэнк. — Тот человек пытался ее украсть?

— Нет. — Том откинул голову и рассмеялся. — Я не хочу больше говорить об этом. Мы с тобой в этом похожи, тебе не кажется? — Увидел ли он облегчение в глазах юноши? — Спокойной ночи, Фрэнк. Я разбужу тебя в восемь.

Вернувшись к себе, Том обнаружил, что мадам Аннет не разобрала его чемодан, и ему пришлось снова заняться вещами. Сумочка синего цвета, подарок Элоизе, лежала на столе, все еще в белом пластиковом пакете. Она была в коробке, и Том решил завтра утром незаметно пронести ее в комнату жены, чтобы та, вернувшись, нашла ее. Было пять минут двенадцатого. Том спустился, чтобы позвонить Турлоу, хотя телефон был также и в его комнате.