Эрик вытащил коробку с сигарами, но Том отказался.

— Правильно, что не дал детективу номер моего телефона, — произнес хозяин дома. — Сыщик вполне мог сообщить этот номер похитителям. Сыщики — они почти все болтуны, по-вашему, кажется, «бубсы». Озабочены только тем, как бы добыть нужные сведения, а на последствия они плевать хотели. Бубсы — хорошее слово! Обожаю американский блатной жаргон!

— Надо будет обязательно прислать тебе специальный словарь слэнга, — отозвался Том. Он не стал говорить, что это слово имеет еще и другое значение[274]. — Интересно — Цюрих или Базель? — проговорил он, довольный, что при Эрике может размышлять вслух (обычно он был вынужден держать все свои мысли при себе, чтобы не встревожить Элоизу).

— Ты думаешь, похитители захотят получить выкуп где-нибудь в тех местах?

— А у тебя другое мнение? По-моему, как раз там, если только им не нужны именно марки для того, чтобы снабжать деньгами антиправительственные группировки здесь, в Берлине.

— Как думаешь, сколько они запросят? — спросил Эрик, попыхивая сигарой.

— Миллион, а может быть, два. В долларах. Турлоу, возможно, уже известна точная сумма. Очень может быть, что завтра утром он сам уже вылетит в Швейцарию.

— Почему ты так близко к сердцу принимаешь это похищение, Том? Можешь, конечно, не отвечать, если не хочешь.

— Мне хочется, чтобы с парнишкой все было в порядке, — сказал Том и стал беспокойно мерить шагами комнату. — Странный он мальчик, особенно если принять во внимание, из какой он семьи. Богатство он ненавидит, а деньги презирает. Веришь ли, он перечистил всю мою обувь. — И Том для иллюстрации приподнял ногу: ботинок сохранил зеркальный блеск, несмотря на блуждания по Грюнвальдскому лесу. Истинная причина заинтересованности и сочувствия Тома была совершенно иной: Фрэнк убил своего отца — в этом все дело. Эрику об этом знать не следовало, и потому Том для большей убедительности рассказал ему, что Фрэнк влюблен и девушка не может написать ему, поскольку не знает, где он, а Фрэнк хочет испытать ее и потому прячется от всех. Он мечется, так как не уверен, что она его действительно любит. — Ему ведь всего шестнадцать. Ты же сам знаешь, каково любить в этом возрасте, — закончил он и тут же подумал: «А знает ли Эрик, что это такое — любовь?» Это трудно было представить, уж слишком самодовольным и эгоистичным он казался.

— Ага, значит, он был в твоем доме, когда я там ночевал, — задумчиво покачав головой, заметил Эрик. — Я так и знал, что ты кого-то прячешь, только думал — может, подружку или...

— От кого? От жены? В ее же собственном доме? — Том рассмеялся.

— Все-таки почему он сбежал из дома?

— Мальчишки часто так поступают. Может, на него так подействовала смерть отца, может, дело в девушке. Он захотел, чтобы на какое-то время все его оставили в покое. У меня он работал в саду.

— Он замешан в чем-то противозаконном? — В устах Эрика этот вопрос звучал довольно дико.

— Насколько я знаю — нет. Просто он не захотел быть Пирсоном, поэтому я выправил ему паспорт на другое имя.

— И привез его в Берлин.

Тому от всех этих расспросов стало совсем тошно. Стараясь не выказать раздражения, он как можно спокойнее сказал:

— Я думал, что здесь мне легче будет уговорить его вернуться домой. Так оно и вышло — на завтра у него был куплен билет до Нью-Йорка.

— На завтра, — повторил Эрик без выражения.

«И то верно: почему судьба Фрэнка должна хоть в какой-то степени волновать меня?» — подумалось Тому. Его взгляд задержался на пуговицах на рубашке Эрика. Под напором солидного животика они едва держались. Он себя чувствовал почти так же, как эти пуговицы.

— Я хочу еще позвонить Турлоу, — сказал он. — Возможно, это будет довольно поздно, часа в три. Звонок тебя не побеспокоит?

— Что ты, звони сколько хочешь. Телефон в твоем распоряжении.

— Кстати, где мне устроиться на ночь? Может, прямо тут, на этом диване?

— Как хорошо, что ты сам об этом напомнил. У тебя очень усталый вид, Том. Да, ты будешь спать здесь, но это диван-кровать, так что тебе будет удобно. — Он отодвинул в сторону розовую подушку. — Он выглядит как старинный, на самом же деле — последняя модель. Вот, смотри! Нажимаем на эту кнопку — и на тебе, пожалуйста!

Действительно: сиденье выехало вперед, спинка откинулась, и диван превратился в широкую двуспальную кровать.

— Потрясающе, — заметил Том.

Эрик достал одеяла, простыни, и Том стал помогать ему стелить постель. Одеяла пошли на то, чтобы сравнять выемку и закрыть кнопки, а простыни были постелены поверх.

— Да-да, тебе пора повернуться на бочок. Повернуться, перевернуться, вывернуться, объявиться, отключиться, выключиться — одно слово: turn, а сколько значений! Иногда мне кажется, что английский почти столь же... столь же подвижный, что ли, как наш немецкий, — разглагольствовал Эрик, взбивая подушки.

Том, который к этому времени уже скинул свитер, подумал, что сегодня он, вероятно, будет спать как сурок, но вслух не произнес эту фразу: он опасался, что она тоже послужит пищей для этимологических изысканий Эрика. Он достал из чемодана пижаму и подумал, что похитители, очевидно, уже выпытали у Фрэнка его фамилию и адрес. Доверит ли ему миссис Пирсон переговоры с похитителями и передачу выкупа? Том лишь теперь осознал, что больше всего ему хочется рассчитаться с киднепперами за Фрэнка. Идея была довольно бредовая и, честно говоря, глупая, но Том был настолько измотан, что обычный здравый смысл ему изменил.

— Ванная в твоем распоряжении, а теперь я желаю тебе спокойной ночи и удаляюсь. Хочешь, я поставлю тебе будильник на два часа, чтобы ты позвонил?

— Нет, думаю, я и сам проснусь. И еще раз — спасибо тебе, Эрик.

— Слушай, можно еще совсем маленький вопрос: какую форму глагола лучше употреблять на английском, если хочешь сказать «разбудите» — waken, wake или awaken?

— Думаю, англичане и сами этого не знают.

Том принял душ и лег. Он попытался мысленно внушить себе, когда ему следует проснуться. Стоит ли рисковать тем, что тебя самого похитят или даже застрелят во время передачи денег, если то же самое поручение может с большим успехом выполнить кто-либо другой — не говоря уже о том, что похитители могут сами избрать для этого человека? Предпочтут ли они в качестве посланца с деньгами его, Тома Рипли? Вполне вероятно — если им удастся захватить и его, то они смогут получить еще некую сумму. Том живо представил себе, как Элоиза собирает деньги для выкупа (сколько они за него запросят? Около четверти миллиона, пожалуй), как просит у отца денег (боже упаси — только не это!). Жак Плиссон, расстающийся с кругленькой суммой ради своего зятя?! — немыслимо! Том рассмеялся. Чтобы набрать четверть миллиона, им с Элоизой придется продать все акции и, скорее всего, расстаться с Бель-Омбр. Ну уж нет, не бывать этому! С другой стороны, всего, что так живо нарисовало его воображение, могло бы и не случиться вовсе...

Том очнулся после тревожного сна. Ему привиделось, будто он ведет машину вверх по почти отвесному — хуже, чем в Сан-Франциско — склону холма и что машина неминуемо должна опрокинуться назад, прежде чем достигнет вершины. В самый критический момент он проснулся, весь в липком поту. Зато «внутренние часы» сработали на совесть — было без одной минуты три.

Он набрал номер гостиницы, попросил месье Ральфа Турлоу, и тот сразу же взял трубку.

— Мистер Том Рипли?

— Да. Вы говорили с мальчиком?

— Говорили. Около часа назад. Сказал, что цел и невредим. Только голос у него был очень сонный.

Голос самого Турлоу выдавал крайнюю степень усталости.

— Каковы условия?

— Место они еще не назвали. Они... — Турлоу запнулся. Том терпеливо ждал. Видимо, Ральф колебался, стоит ли по телефону упоминать сумму выкупа. Его можно было понять — вероятно, там, в Париже, ему сегодня пришлось нелегко.