Паспортный контроль он прошел благополучно.

– Сколько времени вы собираетесь пробыть в Англии?

– Я думаю, дня четыре, не больше.

– У вас деловая поездка?

– Да.

– Где вы остановитесь?

– В отеле “Лондонер” на Уэлбек-стрит.

Опять он доехал автобусом до автовокзала и позвонил оттуда в студию Джеффа. Часы показывали 22.15.

Ему ответил женский голос.

– Позовите, пожалуйста, мистера Константа или мистера Банбери.

– Их обоих сейчас нет. А с кем я разговариваю?

– Это Роберт Маккей. – Женщине это имя ничего не говорило, потому что Том не сообщил его Джеффу. Но Том понимал, что Джефф с Эдом должны были оставить в студии человека, который знал его. – Это Цинтия?

– Д-да, – неуверенно прозвучал голос. Том решил рискнуть.

– Это Том. А когда вернется Джефф?

– Том! Я не была уверена, что это ты. Они должны придти через полчаса. Может быть, ты пока приедешь?

Том взял такси до Сент-Джонс-Вуд. Цинтия Граднор открыла ему дверь.

– Привет, Том.

Он уже почти забыл, как она выглядит: среднего роста, прямые каштановые волосы до плеч, довольно большие серые глаза. Он ее помнил более полной. И к тому же теперь ей было около тридцати. Казалось, она немного нервничает.

– Ты видел Бернарда.

– Да, но не знаю, где он сейчас. – Том улыбнулся. Он полагал, что Джефф с Эдом послушались его и никому не сообщали, что Бернард пытался его убить. – Может быть, он в Париже.

– Садись же, Том. Выпьешь чего-нибудь?

Том, улыбнувшись, достал бутылку “Уайт хорс”, купленную в Афинах. Цинтия держалась вроде бы вполне дружелюбно. Том был рад этому.

– Бернард всегда сам не свой во время выставок, – сказала Цинтия, готовя выпивку. – По крайней мере, так говорят. Я-то в последнее время его почти не вижу. Как ты, возможно, знаешь. Том ни в коем случае не собирался ей говорить, что Бернард рассказал ему о ее отказе встретиться с ним. Может быть, Цинтия не была настроена так решительно, как это представлялось Бернарду, кто знает. Он весело произнес:

– Бернард не хочет больше писать Дерваттов. Для него это только к лучшему, несомненно. Он говорит, что возненавидел все это дело.

Цинтия подала Тому стакан.

– Это мерзкое дело. Мерзкое!

Да, Том был согласен. Мерзкое. Убеждало в этом хотя бы то, как передернулась Цинтия. Убийство, ложь, мошенничество – мало приятного.

– Да, к сожалению, это зашло слишком далеко, – сказал он. – Но дальше не пойдет. Это будет последнее явление Дерватта народу. А может быть, Джефф с Эдом решили, что мне не стоит устраивать представление, – я не знаю.

Цинтия, казалось, не обратила на его слова внимания. Это было странно. Том сел, Цинтия же продолжала ходить взад и вперед по комнате и, похоже, прислушивалась, не раздадутся ли шаги Джеффа и Эда на лестнице.

– Что случилось с этим американцем, Мёрчисоном? – спросила она. – Джефф с Эдом сказали, что завтра вроде бы приезжает его жена.

– Увы, я ничего не знаю, – ответил Том как можно спокойнее. Он не мог допустить, чтобы вопросы Цинтии вывели его из равновесия. Ему и без того было нелегко. Господи боже, его жена завтра приезжает.

– Мёрчисон знает, что картины – подделка. Откуда у него такие сведения?

Том пожал плечами.

– Ему так кажется. Он много рассуждал о духе и общем настроении картин, о личности художника – не думаю, чтобы он мог убедить специалиста. И, положа руку на сердце, кто может теперь провести четкую грань между работами Дерватта и Бернарда? Разве что эти пошлые зануды, художественные критики-самозванцы. Слушать их или читать их рецензии – одна тоска: пространственные концепции, пластические решения и прочая мура. – Том рассмеялся и взмахнул руками, чтобы выпростать манжеты из рукавов, – на этот раз у него получилось. – Мёрчисон видел картины у меня дома – и дерваттовскую, и подделку. Я, конечно, пытался переубедить его, и, насколько я могу судить, мне это удалось. Я думаю, он оставил намерение встречаться с этим экспертом из Галереи Тейт.

– Но куда он исчез? Том помедлил.

– Загадка. А куда исчез Бернард? Не знаю. Мало ли что было на уме у Мёрчисона. Может, у него имелись какие-то свои причины, чтобы исчезнуть. Или же в Орли орудует какая-то таинственная банда, – добавил он нервно. Он уже с трудом переносил разговоры на эту тему.

– Это очень усложняет все. Похоже на то, что его убрали, потому что он знал о подделках.

– Вот я и собираюсь распутать это. И раскланяться. Фальсификация не доказана. Ох, Цинтия, дело это действительно малоприятное, но раз уж мы зашли так далеко, то надо дойти до какого-то конца.

– Бернард говорил, что хочет сознаться во всем – полиции. Может быть, в данный момент он это и делает.

Такая возможность и в самом деле существовала. Но это было бы ужасно. Том даже слегка содрогнулся, как Цинтия незадолго до этого. Он залпом осушил стакан. Да уж, если как раз в тот момент, когда он завтра войдет в роль Дерватта, неожиданно вломятся полицейские с ехидными улыбками, это будет катастрофа.

– Не думаю, что Бернард так поступит, – сказал он, сам не до конца веря своим словам.

Цинтия посмотрела на него.

– Ты пытался разубедить Бернарда?

Том вдруг остро ощутил ее враждебность – враждебность, копившуюся, как он знал, годами. Ведь это он заварил всю эту кашу.

– Да, пытался, – сказал он. – По двум причинам. Во-первых, это погубило бы Бернарда как художника, а во-вторых…

– Если ты имеешь в виду художника Бернарда Тафтса, то его уже давно не существует.

– А во-вторых, – продолжал Том как можно мягче, – в этом, к сожалению, замешан не только Бернард. Это погубило бы и Джеффа с Эдом, и тех, кто занимается производством художественных материалов, – если только они не докажут, что не знали о подделках, – но вряд ли им это удастся. И еще эта художественная школа в Италии…

Цинтия тяжело вздохнула. Казалось, она не могла говорить. А может быть, не хотела больше. Она еще раз обошла квадратную студию и взглянула на огромную фотографию кенгуру, приклеенную к стене. – Я уже два года не была в этой комнате. Джефф живет все шикарнее.

Том промолчал. С облегчением он услышал шаги и отдаленные мужские голоса.

В дверь постучали.

– Цинтия! Это мы! – раздался голос Эда. Цинтия открыла дверь.

– Том!! – завопил Эд и бросился обнимать его.

– Привет, привет! – не менее радостно восклицал Джефф.

У Джеффа в руках был маленький черный чемоданчик, в котором, как знал Том, находился грим.

– Пришлось навестить нашего друга в Сохо, опять позаимствовать грим, – сказал Джефф. – Как дела, Том? Как в Афинах?

– Довольно мрачно, – ответил Том. – Угощайтесь, ребята. Полковники портят погоду. Правда, грома пушек я не слышал. Эй-эй, я надеюсь, сегодня представления не будет? – добавил он, увидев, что Джефф открывает чемоданчик.

– Нет-нет, я просто проверяю, все ли на месте. От Бернарда вестей не было?

– Ну что за вопрос. Нет конечно. – Он смущенно взглянул на Цинтию, которая стояла в другом конце комнаты, прислонившись к шкафу и сложив руки на груди. Может быть, она знала, что он искал в Греции Бернарда, и надо было сказать ей об этом? Впрочем, это не имело значения.

– А от Мёрчисона? – спросил Эд через плечо, наливая себе виски.

– Нет, – сказал Том. – Оказывается, завтра приезжает миссис Мёрчисон?

– Возможно, – ответил Джефф. – Уэбстер так сказал – он звонил сегодня. Ну, знаешь, инспектор из Скотланд-Ярда.

Том был абсолютно не в состоянии говорить в присутствии Цинтии. Он и не говорил. Даже спросить что-нибудь несущественное – например, “Кто купил “Ванну”?” – и то он не мог. Цинтия излучала враждебность. Выдать она их, возможно, не выдаст, но настроена она была явно против них.

– Кстати, Том, – сказал Эд, протягивая стакан Джеффу (Цинтия еще не допила свое виски), – ты можешь переночевать здесь. Мы будем очень рады.

– С удовольствием, – ответил Том.

– А завтра утром, где-нибудь в пол-одиннадцатого, мы с Джеффом позвоним Уэбстеру и скажем ему – или оставим сообщение, – что ты приехал этим утром – то есть, завтра утром – в Лондон на поезде и позвонил нам. Ты якобы гостил у друзей, – скажем, в Бери-Сент-Эдмундс – и не знал, что…