В тот миг, когда ифрит понял, что его снова хотят лишить свободы, его лицо, а точнее, то, что можно было считать его лицом, приняло выражение еще более ненавидящее, чем сначала. Он заговорил на языке, похожем на тот, на котором Кинаэль произносила заклинание. Только голос ифрита был намного отвратительней.

Рейнольд посчитал, что демон изрыгает проклятия.

— Молчать! — властно вскрикнула Кинаэль, и в этот момент из стенок пленившего ифрита пузыря со всех сторон начали вылетать оранжевые молнии и бить демона.

Было видно, что темная сущность испытывает боль. Но ифрит не молил о пощаде. Он с усиливающейся яростью продолжал рычать и проклинать. Он метался по пузырю, пытаясь прорваться через него, сжимался и разжимался, намереваясь сделать так, чтобы его шарообразная тюрьма лопнула. Он боролся за свою свободу.

***

Это продолжалось несколько часов. И, наконец, ифрит сдался:

— Ааа! Даф-вольно! Хваттид! Что нуужно? Служб-ба? Жжеланья? Тог-гда своббода?

— Да, ифрит. Ты исполнишь желания Рейнольда Килбери, и тогда сможешь вернуться в свой мир, — Констатировала Кинаэль.

Ифрит зарычал, но после этого все же согласился:

— Тог-гда пустдь гавварит. Три. Большше нельз-зя.

И Рейнольд заговорил. Весьма уверенно для человека, впервые в жизни сталкивающегося с нечистью:

— Слушай меня внимательно, демон. Мое первое желание — выясни, кто убил моего отца. Мое второе желание — заставь этого человека страдать. Я хочу, чтобы он познал каждую грань страдания: пусть раскается за все содеянное и не найдет при этом искупления; пусть разочарует близких, да так, чтобы те от него отвернулись; пусть вкусит яд предательства… И пусть из-за него умрет тот, кем он дорожит. И, наконец, третье желание — я должен лично пронзить его кинжалом. А до тех пор он должен оставаться живым.

Ифрит снова зарычал.

— Этто плоххие желаннья. Доолгие. И мнее нужно вселляться в телло. Мерзско. Не хоччу. Говвори друггие.

Рейнольд с непонимающей физиономией посмотрел на Кинаэль.

— В смысле вселяться в тело? — спросил он.

— Твои желания сложны, необычны и подробны. Для них ифриту нужно будет вселиться в живого человека, иначе он не сможет ходить по миру и строить козни твоему врагу так, как ты об этом просишь. Ему это не по душе. Для него мерзко жить в теле человека. Он хочет, чтобы ты поменял желания и попросил, допустим, счастья, любви или, к примеру, удачи во всех начинаниях. Абстрактные вещи, — ответила чародейка.

— Я не изменю свои желания, ифрит, и не сокращу их во избежание вольных трактовок с твоей стороны. Ты исполнишь их, иначе никогда не обретешь свободу! — гневно выпалил Рейнольд.

Демон яростно порычал некоторое время, а затем спросил:

— В чьо телло вселидься?

— Мне без разницы. Главное — не в мое и не в ее.

— Я фсе исп-полню, Рейннолд.

После этой фразы Кинаэль взмахом руки растворила в воздухе магический пузырь, сдерживающий ифрита, и тот, оказавшись на свободе, тут же просочился через одну из стен, стремясь попасть на улицу.

Свечи погасли, и в кабинете теперь царила кромешная тьма.

— Куда он делся? — спросил Рейнольд Килбери.

— Отправился исполнять твои желания.

***

— Шевелись, старый дуралей! — яростно орал высокий упитанный помощник хозяина фермы на пожилого человека, носившего похожую на монашескую одежду.

— Смилуйтесь, господин, я стараюсь изо всех сил, — вынужденный трудиться даже в преклонном возрасте седой горбатый старец перегружал лежавшую на земле кучу навоза в телегу, натирая при этом мозоли от постоянного соприкосновения кожи с черенком лопаты.

— Стараешься? Это называется стараться, а, Гастрод? Да ты даже половину кучи не перекидал!

Старик ничего не ответил и принялся ускоряться из последних сил. Если он не погрузит кучу до утра, то ему ничего не заплатят за работу. А он не мог этого допустить — ему нужно на что-то кормить своего внука, маленького Кевина. Гастрод являлся последним живым родственником этого мальчика, поэтому бремя воспитания легло именно на него. Мать Кевина умерла при родах, а отец не вернулся с войны. Дедушка был для него всем. И Кевин очень его любил.

Вдруг прямо над головами Гастрода и торопившего его мужчины нависла небольшая черно-синяя туча, посреди которой находилось что-то, напоминающее человеческое лицо.

Ифрит преодолел разделяющее его и горбатого старца расстояние беззвучно и феноменально быстро. А затем моментально проник в тело доброго пожилого человека. Никто даже не успел понять, что произошло.

Помощник хозяина фермы, стоявший позади старика, недоуменно и сердито посмотрел в спину последнему. Причиной такого взгляда являлся тот факт, что Гастрод неожиданно перестал копать и бросил лопату.

«Совсем оборзел».

Упитанный надсмотрщик, возмущенный таким поведением, сразу приблизился к старику и отвесил тому увесистый пинок.

— Ты что, Гастрод, охренел?! А ну-ка быстро бери лопату и продолжай грузить этот чертов навоз!

Но никакого Гастрода уже не было.

Горбатый старец повернулся лицом к своему начальнику и тот застыл в ужасе. Глаза пожилого работника стали огромными и черными, а рот непропорционально с остальными частями лица увеличился в размерах и скривился в уродливой, нечестивой улыбке.

— Значит, теперь я — Гастрод! Ха-ха-ха! Да будет так!

Обретший физическую оболочку ифрит прильнул ладонью к груди испуганного мужчины, и того словно парализовало: он застыл на месте с выпученными глазами и ловил ртом воздух. Его кожа посинела, а на лице стали выступать вены. Затем лопнули глазные яблоки, и из образовавшихся отверстий двумя водопадами потекла кровь. В этот момент он уже не дышал.

Ифрит убрал ладонь, и на землю рухнуло мертвое тело. Затем демон пошел прочь, насвистывая какую-то жуткую мелодию.

Маленький Кевин больше никогда не видел своего дедушку.

Она еще никогда так много не бегала, ведь работа в борделе этого не подразумевает. Было трудно: мышцы ног каменели и, требуя отдыха, замедлялись. Появилась одышка. Джесси отчаянно ловила ртом воздух, продолжая поддерживать высокий темп и шокируя тем самым свой неподготовленный к длительным нагрузкам организм. В глазах темнело, и черноволосой девушке казалось, что она вот-вот потеряет сознание. Но она не останавливалась даже на секунду: любое промедление может стоить жизни тому, кого она так долго ждала и привычно боялась потерять, но уже не на месяцы и даже не на годы, а насовсем.

«Ну уж нет, в этот раз ты меня не покинешь».

Джесси поняла, что Зоран, мягко говоря, слегка преуменьшил расстояние, которое разделяло то место, где они разошлись, и ворота Фристфурта. Но одной возвращаться назад было уже поздно. Теперь она либо найдет подмогу, либо никогда больше не посмотрит в столь дорогие сердцу зеленые глаза…

Оставалось уповать лишь на отзывчивость некоего Давена.

Джесси подбежала к воротам города и, не дожидаясь, пока восстановится сбившееся дыхание, что-то прокричала стражникам. Из-за одышки она не произносила слова, а буквально выплевывала их. Стражники сначала посмотрели на нее как на ненормальную, а потом в недоумении уставились друг на друга.

— Вам бы отдышаться сначала, а потом разглагольствовать, — произнес один из них.

Джесси была вынуждена согласиться с этим заявлением и, мысленно проклиная то свою доверчивость в последнем разговоре с Зораном, то теперешние проволочки, сделала несколько глубоких вдохов и выдохов. Затем, смахнув пот со лба, ответила:

— Господа стражники, я прибыла сюда в поисках некоего Давена. У меня срочное дело к этому человеку. Вам, случайно, не знакомо это имя?

По служакам было видно, что после этих слов они окончательно убедились: их новая собеседница тронулась умом.

— Нам оно, собственно, знакомо.

Джесси просияла:

— Отлично! Как мне его найти?

— А вам с какой целью?

— Я от Зорана! Ему нужна помощь!