— Я займусь этим в самое ближайшее время.

— Нет. Ты займешься этим сейчас. Ступай, я тебя больше не задерживаю.

***

Давен вернулся в свой кабинет в полном неведении, что за шторой уже кто-то стоит.

В том же неведении он откинулся в кресле, расслабив, наконец, мышцы спины и плеч, столь уставшие за последние несколько дней.

За последние много лет.

Он закрыл глаза, и гнетущие мысли о покушении на его персону улетучились сами, а их место сразу же заняли иные, гораздо более приятные.

То было упоение народной любовью, которая только-только начала набирать силу, но вскоре окрепнет и обрушится на врагов ураганом. И то была радость первой победы. Давен представлял, как рассвирепел его младший брат, Лютер, когда принимал во дворце военного посла. Как ходили ходуном желваки на его наглой физиономии. Как он белел и краснел, ощущая, что его бросает то в жар, то в холод.

Но что-то холодное вдруг кольнуло и самого Давена. Точно в кадык.

Он открыл глаза. Его шею пересекало острое, как бритва, лезвие меча, рукоять которого сжимала ладонь, одетая в черную перчатку.

— Только дернись, — негромко, но уверенно раздалось за спиной.

— Надо же. А вы быстро. Поговорим или будешь резать сразу? — мастерски скрывая страх, ответил Давен.

— Может, резать и не придется. Я хочу предложить сделку. Честные ответы в обмен на твою жизнь. Идет?

— Идет.

— Тогда слушай. Я уже видел тебя однажды. Дело было в Эйзенбурге. В особняке, что на площади Владык. Тогда ты называл себя Альвином Гроциусом. А еще я своими глазами видел, как ты лежал на земле и не подавал признаков жизни. Ты восстал из мертвых?

— У меня было много ран. Но та, что была нанесена в Эйзенбурге, умертвить меня не могла. Пострадал мой двойник. И его действительно звали Альвином.

— Вот как. А ты, значит, Давен? Сын Зигмунда Второго?

— И королевы Франциски. Я их первенец.

— Тот второй, который был с Альвином в ту ночь, что именно рассказал тебе о своем спасении?

— Сказал, что его вытащил Зоран из Норэграда.

— Ты знаком с Зораном? Знаешь, зачем он это сделал?

— Знаком. И знаю, что им двигало.

— И что же?

— Чувство долга. Я спас ему жизнь однажды. Он решил отплатить той же монетой.

— О… Не ожидал, — голос сжимавшего меч человека сделался мягче.

— Похоже, сделка состоялась? — уловил Давен изменившийся настрой собеседника.

— Еще нет, — однако чувствовалось, что незваный гость уже колеблется.

— Тогда я жду следующий вопрос.

— Ты знаешь, где сейчас Зоран?

— Он в надежном месте. Восстанавливается после ран, которые получил в бою с вами.

— В бою с нами? — в голосе появились нотки удивления.

— Ну, ты же — Ворон?

— Ворон.

— Значит, с вами. Или ты уже не помнишь, как вы калечили его у ущелья, ведущего к мысу Свободы?

Незнакомец убрал клинок. Давен услышал, как позади него скрежетнули ножны. И выдохнул.

Одетый в черное пришелец вышел на середину кабинета и откинул капюшон, что скрывал его лицо, назад. Оказалось, что наемный убийца был совсем молодым парнем, немного кудрявым, худощавым, но с какой-то неуловимой аурой силы, исходящей от фигуры. Его серые глаза смотрели твердо, но с печалью, совсем не характерной для парней его возраста. Чувствовалось, что те немногие годы, которые он уже оттоптал по этому миру, были полны не самых приятных событий.

— Что с Зораном? — с тревогой спросил юноша.

— Балансирует между жизнью и смертью.

Парень побледнел.

— Что-то тебе поплохело, незваный гость. Тебя разве не должно радовать услышанное? Зоран же предатель. Или у меня неверная информация?

— Верная.

— Так в чем же дело?

— Я тоже предатель.

У Давена непроизвольно расширились глаза от удивления.

— И ты? — уточнил он. — Когда вдруг успел? Зоран рассказывал мне только про себя.

— Похоже, Зоран тебе доверяет.

— Насколько это возможно.

Повисла пауза. Глаза парня, устремившись в пол, бегали, словно их владелец обдумывал что-то, колебался. Но вдруг он вышел из ступора, поднял голову и произнес:

— Тогда доверюсь и я. Ты спрашиваешь, когда я успел тоже стать предателем. Я отвечу. Это случилось спустя некоторое время после бегства Зорана вместе с твоим помощником. Мы продолжили заниматься вещами, порочащими само существование Скалы Воронов: охотились на невинных, пытали их… — парень тяжело вздохнул на этих словах. — В общем, делали то, что меня не устраивало. Тогда я решил последовать примеру Зорана.

— Хм, — Давен принялся тереть подбородок, задумавшись. — Есть ли вероятность, что кто-то еще из вашего ордена решит вдруг покинуть его?

— Пожалуй, я — последний, кто мог бы на это решиться.

— Жаль. Как тебя, кстати, зовут?

— Креспий.

— Трудные времена грядут, Креспий. Каждому, кто живет в Ригерхейме, придется вскоре выбирать, с кем их встречать. В связи с этим я не могу не предложить тебе принять мою сторону в грядущей войне. Что скажешь?

— Что тебе на это сказал Зоран?

— А как ты сам думаешь, раз он сейчас здесь? — уклончиво ответил Давен, чтобы привлечь на свою сторону ценного союзника.

— Могу я его увидеть?

— Можешь. Как только он выйдет из комы. И при одном условии.

— Каком?

Давен улыбнулся, осознав, что его защищенность скоро возрастет, и произнес:

— Помоги организовать охрану моей персоны.

Это не было типичным пробуждением, ибо таковым быть попросту не могло. Пробуждение после комы едва не скончавшегося от ран человека не имеет ничего общего с приятным возвращением из мира сна в мир реальный человека здорового. Нет ни напоения бодростью, ни радости созерцания первых лучей солнца, ни желания вскочить с кровати и помчаться навстречу новым событиям. Есть только разбитость, опустошение и мутная пелена, затягивающая раскрывшиеся впервые за несколько дней глаза.

«Я жив, черт подери… жив».

Он не мог разобрать, где находится, так как был слаб, будто новорожденный, и не нашел в себе сил поднять голову, чтобы осмотреться. Да чего уж там — он глаза-то едва открыл. Впрочем, и это не сильно помогло: зрение за время сна ослабло, и открывшийся взору потолок казался размытым.

Вдруг он почувствовал, как к нему кто-то подошел — тихо, очень мягкими шагами. Подошедший наклонился, сокрыв от взора потолок. Ослабшее зрение различало формы плохо, однако не настолько плохо, чтобы не отличить женские черты лица от мужских. И подошедший человек явно был представителем слабого пола. А также обладателем длинных белых волос.

— Ад… Аде… — Зоран едва смог выдавить из себя бессвязный хрип. Сломанная челюсть еще не восстановилась до конца, а голос осип из-за долгого молчания.

— Тсс-с. Ты еще совсем слаб.

Это был голос не Аделы. Он принадлежал Джесси. Она просто покрасила свои волосы в белый цвет. Запомнила просьбу Зорана, произнесенную в борделе, и выполнила ее, понадеявшись угодить. А сделала только хуже.

«Это же была просто шутка, Джесси».

Он кое-как поднял левую руку, которая была куда целей, чем правая, и притронулся к локонам девушки.

— Заэ? — он хотел сказать «зачем». Но вышло то, что вышло.

Джесси, само собой, ничего не поняла. Она зажала коснувшуюся ее волос ладонь между двух своих и поцеловала ее, после чего мягко вернула на кровать.

— Я знаю, мне идет. Но тебе сейчас нужно думать только о выздоровлении. Поспи еще немного.

И Зоран подчинился, закрыв глаза. Ему чертовски не хотелось продолжать смотреть на белые, словно луна, волосы, ведь от взгляда на них становилось больно.

Там, внутри.

***

Прошли еще сутки, прежде чем он проснулся вновь. В этот раз было лучше, намного лучше. И зрение стало уже более четким.

Он приподнялся. Медленно, осторожно, с великим усилием и с не менее великой болью в ребрах и правой руке. Присел на край кровати, уставившись вниз.

«Ну и развалина я».