Норман вдумался в сказанное магистром и, покачав головой, недовольно произнес:

— Не нужно? Конрат, я не ослышался? Может, мне еще подойти и извиниться перед ним за саму мысль об этом?

Конрат загадочно улыбнулся. Его хищное лицо приняло коварное выражение, которое никогда не сулило его врагам ничего хорошего. Братья поняли: магистр знает, что делает.

— Классическое нападение, Норман, — это слишком предсказуемо для Зорана. Для начала мы немного притупим его бдительность. А еще — нам всем нужно насладиться местью.

С кем Зоран по-настоящему любил пускаться во все тяжкие, так это с Францем. Он был легким на подъем и веселым человеком, лишенным к тому же предубеждений на почве сословного неравенства, несмотря на собственную финансовую состоятельность. А еще он был совершенно безрассудным. Зоран всегда поражался тому, как кто-то вроде Франца может являться банкиром, причем очень успешным.

Они сидели в самом лучшем кабаке города Ротшильд, в «Чертополохе».

— Ик! Ты, наверное, думаешь, Зоран, как я до сих пор не обанкротился, да? Ик! — Франц уже изрядно захмелел.

— Я задаю себе этот вопрос всякий раз, когда ты угощаешь меня самым дорогим пойлом во всем гребаном королевстве, — Зоран и сам едва не икнул, уставившись на расточительного друга стекленеющими глазами.

— Ты же знаешь… ик! У меня хроническая непереносимость той отравы, которую ты предпочитаешь. Да и не так уж мы часто видимся, чтобы экономить!

— Ты прав, черт побери. Тысячу раз прав. Будь я проклят, если это не так. Наливай.

— Ага. Ик!

Они выпили. Франц возобновил разговор:

— Ух… крепка, зараза. Так что ты там говорил, Зоран? Почему мы, собственно, пьем сегодня? А вообще, если честно, странный ты.

— О как. Это почему?

— Ну знаешь… Ты то пропадаешь на мес… ик! Месяцы. А то и на годы. То вдруг появляешься как гром среди ясного неба. И вносишь беспорядок в мою размеренную жизнь.

— Ты серьезно, Франц? В твою размеренную жизнь?

— Да… в мою размеренную… типично банкирскую… но при этом высоконравственную… жизнь, — закончив эту фразу, Франц захохотал, осознав, как неуместны эти слова в описании его персоны. Зоран тоже засмеялся.

— Дай-ка я вспомню, когда видел тебя в последний раз, — лицо Франца приняло, насколько это возможно, задумчивое выражение. — Вспомнил! Это был Лант! Карнавал!

Зоран при упоминании того карнавала вдруг сделался угрюмым и серьезным. Он нахмурил брови и, казалось, мгновенно протрезвел.

— Да, карнавал, — произнес он.

— Я помню, ты оставил меня в обществе каких-то очередных напыщенных снобов, променяв на чародейку… забыл, как ее зовут. Красивая такая, фигуристая, беловолосая. Ик! Повезло кому-то в ту ночь. — Франц многозначительно уставился на своего друга.

— Да уж, повезло.

— А чего это ты опять надулся, как мышь на крупу?

— Тут такое дело, Франц. Собственно, поэтому я и пью. Из-за Аделы Морелли.

От последних слов Франц пришел в ступор.

— Погоди, погоди… То есть ты, Зоран из Норэграда… Самый бесчувственный кобель севера… Пьешь из-за женщины? Это звучит также смешно, как про мою размеренную жизнь.

— Если честно, я и сам не понимаю, что происходит, — закончив фразу, Зоран разом осушил бокала густого крепкого эля. — Ух… еще.

Франц сочувствующе вздохнул и снова наполнил бокал Зорана. Последний пил в ту ночь за семерых, однако все равно пьянел медленней своего друга.

— Я знаю одно очень хорошее средство от подобных… эээ… сердечных недугов.

— Какое?

— Рану, нанесенную одной женщиной, с легкостью могут исцелить несколько других.

— Уж не предлагаешь ли ты мне пойти в бордель?

— Вообще-то именно туда я тебя и зову! Помнишь «Сердце ночи»? Лучший публичный дом в городе.

— Еще бы.

— Так вот, я был там недавно. Ик!

— И как?

— Прекрасно, как же еще. Куртизанок милее, чем в «Сердце ночи», по-прежнему не сыскать во всем королевстве.

Зоран задумался.

— Джесси еще работает? — спросил он.

— Еще как! Кстати, она спрашивала о тебе. Ик! Скучает.

Зоран снова осушил бокал, после чего встал и подошел к камину, внутри которого горели дрова. Достал прощальное письмо от Аделы, которое почему-то все еще хранилось в потайном кармане. Скомкал и бросил в огонь. Затем вернулся к столу и сказал:

— Что ж, пойдем, Франц. Думаю, это мне поможет.

«Хотя кого я обманываю».

***

Она была так же хороша, как и во время их последней встречи. Даже лучше, так как стала стройнее в тех местах, где нужно, и, напротив, сохранила прежние формы там, где мужчины хотят их наблюдать. Можно сказать, ее фигура была теперь идеальной для женщины: узкая талия, которую можно едва ли не полностью обхватить двумя ладонями, в меру пышный бюст и манящие бедра — все это присутствовало и притягивало к себе противоположный пол. Она была одета в красный корсет, подчеркивающий талию и лишь частично скрывающий белоснежную грудь, черное кружевное платье с вырезом по всей длине и того же цвета туфли на высоком каблуке. Черные как ночь волосы были заплетены в длинную косу, а взгляд карих глаз, обычно игривый, источал на этот раз некую тревогу и одновременно с этим радость. Джесси, увидев Зорана, разволновалась.

«А она повзрослела. Она уже не та неловкая и застенчивая девушка, какой я ее запомнил».

— Привет, Джесси.

Она всегда говорила Зорану, что у него очень приятный голос. Но за несколько лет разлуки уже позабыла его звучание. А потому вздрогнула, когда услышала вновь.

Куртизанка стояла на ступеньках ведущей на второй этаж лестницы и смотрела на Зорана влюбленными глазами. Точно так же, как в тот день, когда он последний раз сказал ей «пока». После того утра Зоран поклялся себе, что никогда больше не вернется в бордель «Сердце ночи», так как не хотел разбивать Джесси сердце очередным уходом и ниточкой ложной надежды. Но в этот раз ему было совершенно не до мук совести и морального выбора. В этот раз ему было совершенно наплевать на чужие чувства.

«Правильно Адела сказала. Я — эгоист. Но она от этого не меньшая су…»

— Здравствуй, Зоран, — Джесси прервала ход его мыслей. — Ты давно не приходил.

Он немного пошатывался, ибо выпито им в кабаке было немало. Услышав ответное приветствие черноволосой девушки, он расплылся в довольной, пьяной улыбке.

— Я — очень занятой человек, Джесси. Но и мне иногда нужно отдыхать от всего. И я тоже порой нуждаюсь в теплых объятиях. Видишь, какой я сентиментальный?

— Ты всегда так говоришь, когда приходишь. Только наутро от твоих сантиментов не остается и следа.

— Я думал, ты скучала. Но раз нет, тогда я пойду, — он развернулся к входной двери. Франц уже уединился с какой-то рыжеволосой красоткой, а значит, Зорану предстояло выйти на холодную зимнюю улицу одному и бродить по городу наедине с собственными мыслями.

«Не хватало еще объясняться перед блудницей».

— Постой. Не уходи, — произнесла вдруг Джесси.

— Что так? — бросил Зоран через плечо.

— Просто я не хочу, чтобы ты уходил от меня. Хотя бы до утра.

Он развернулся и с несвойственным пьяному человеку проворством взбежал на несколько ступенек вверх. Поравнявшись с Джесси, он прижал ее к себе, после чего горячо и долго поцеловал. Закончив с губами, он переключился на шею — тонкую и нежную, как бархат.

— Постой… наверх… в комнату… — сказала она, прерывисто дыша. Для того чтобы выдавить эти слова, Джесси потребовалось собрать в кулак всю свою волю — в тот момент девушке было уже настолько хорошо, что она позабыла обо всем на свете.

— Угу, — не отвлекаясь от шеи, буркнул Зоран.

***

Она занималась сексом лучше, чем любая другая. Она чувствовала Зорана — это была смесь профессионализма и самоотверженного желания угодить тому, кого любишь. А еще желания добиться ответной любви. Она предугадывала каждое действие, словно умела читать мысли. Когда Зорану хотелось, чтобы она подчинялась, — она подчинялась. Когда ему хотелось, чтобы она брала инициативу в свои руки, — она брала. Она была одновременно и покорной рабыней, и властной валькирией — кем угодно. Только не Аделой Морелли.