— Вотт… Держ-жи… Зачьем жи такк далеко ходдидь?

«Нет, только не это».

Зоран вынул меч из ножен и, сжав его рукоять обеими руками, побежал в сторону Габриэля и того, кто напоминал высохшее дерево. Того, кого Зоран знал под именем Гастрод.

— Отойди от него, демон!

Гастрод повернул голову к бегущему в его сторону Зорану. То же самое сделал Габриэль. Однако последний продолжал при этом принимать что-то из напоминавшей сухую ветку руки Гастрода.

— Габриэль! Не бери у него ничего! Беги отсюда!

Знакомое чувство овладело Зораном. Он перебирал ногами, но не приближался. Гастрод смотрел на него своими глазами-безднами и безумно хохотал, раскрыв длиннющий, похожий на огромную рану рот. Габриэль продолжал принимать из его рук что-то и никак не реагировал на Зорана. Даже когда парень смотрел в сторону бегущего с мечом убийцы, его взгляд казался стеклянным и не выражающим совершенно никаких эмоций.

— Габ… ри… — Зоран начал засыпать прямо на ходу, — …эль, — он рухнул на землю без сознания.

***

Очнулся он утром на том же месте, где уснул. Ни Габриэля, ни Гастрода, ясное дело, уже не было.

«Сукин сын! Да кто же ты такой?!»

Зоран поднялся, подобрал с земли меч, убрал его в ножны и быстрым шагом вновь пошел в сторону крепости.

Когда он вошел в шатер Вилмы и Габриэля, то увидел примерно ту картину, которую и ожидал: сын с отрешенным взглядом сжимал трясущимися руками чайную кружку, а мать сидела заплаканная и смотрела в одну точку.

— Вилма.

— Мастер Зоран. Заходите, — женщина продолжала смотреть в одну точку.

— Надо поговорить. На улице.

— Да. Идемте.

Они вышли. Зоран выглядел ужасно: он был бледен и, что несвойственно для него, испуган. Он заговорил первым:

— Яско мертв, Вилма.

Взгляд женщины ожил, и она произнесла более чем радостно:

— Правда? Спасибо вам, мастер Зоран, я вовек с вами не расплачусь, — она протянула убийце увесистый мешочек с талерами. — Держите, это вам.

Зоран смутился странным поведением заказчицы: ее сын в эту самую минуту сидел в шатре и отходил от эйфории, но смерть Яско все равно полностью убедила Вилму в обретении безопасности для Габриэля.

— Вилма, чему ты так обрадовалась? Смерть Яско не помогла твоему сыну, как я и говорил.

— Она поможет, Зоран, поможет. Сын рассказал мне, что на этот раз взял наркотики в своем тайнике. Но когда они в нем закончатся, ему уже не к кому будет обратиться! Так что скоро все будет позади.

«Габриэль сказал ей, что нашел дурь в тайнике?»

— Подожди меня здесь, Вилма. Мне нужно к твоему сыну.

Зоран подошел к Габриэлю и достал свой амулет. Не тратя время на убеждение, он сразу начал вращать его перед лицом парня и спросил:

— Где ты взял наркотики ночью?

— В своем тайнике. Недалеко от крепости.

«Все понятно. Гастрод каким-то образом внушил тебе эту мысль. Поэтому ты и не слышал, как я тебе кричал».

Зоран вернулся на улицу и посмотрел на несчастную Вилму. Ему стало жутко.

«Она действительно верит в то, что скоро все кончится. И ее снова ждет разочарование. Чем человек может заслужить такие муки?»

— Я не возьму деньги, Вилма. Они пригодятся вам для оплаты услуг лекаря. Советую начать его поиски как можно скорее.

— Он не пригодится, Зоран.

Наемный убийца в последний раз бросил на Вилму сочувствующий взгляд и с тяжелым сердцем ушел прочь.

«Если бы ты только знала, как сильно в этом ошибаешься».

С тех пор как Динкель и Флави признались друг другу в своих чувствах, они практически все время проводили вместе. Рыжеволосая циркачка с каждым днем открывала для себя все новые и новые черты характера своего хромого возлюбленного. И каждая из них нравилась Флави и укрепляла привязанность девушки к жонглеру.

Добившись ее, Динкель перестал впадать в мрачность и уныние, а, напротив, являл собой олицетворение жизнерадостности, доброты и открытости, что вдвойне ценно, если знать, через какие ужасы войны довелось пройти этому человеку. Он был чутким: ему удавалось с полуслова понимать Флави и угадывать ее желания. У него было искрометное чувство юмора. Он был сильным, несмотря на свои увечья, и за ним Флави чувствовала себя как за каменной стеной. Но что ей нравилось больше всего, так это глубина его чувств. После расставания с Эмилем Флави, наконец, узнала, каково это: быть любимой по-настоящему.

Труппа после прибытия в Навию взяла небольшой перерыв в выступлениях. В туре по Кадилии артисты заработали достаточно денег для того, чтобы позволить себе немного отдохнуть от безумно плотного графика.

Все по-разному использовали этот короткий отпуск: кто-то кутил и пьянствовал, кто-то отправился навещать родственников, которых давно не видел, а кто-то просто отлеживался дома.

Динкель и Флави предпочли посвятить отпуск друг другу и каждый день ходили в театры, музеи, на скачки либо просто прогуливались по улицам Навии. Они оба чувствовали одно и то же: счастье, о котором так долго мечтали.

— Я никогда раньше не замечал, насколько красивая архитектура в центре Навии.

— Я тоже, Динкель. А знаешь, почему?

— Почему же, Флави?

— Потому что мы никогда не гуляли по ним с теми, кого любим, — девушка посмотрела жонглеру в глаза.

«Мне до сих пор не верится, что это не сон. И всему этому я обязан безмозглому быку. Жизнь полна странностей».

— Мир действительно заиграл новыми красками, когда мы стали вместе.

Флави продолжала разглядывать покрытое шрамами лицо Динкеля.

— Поцелуй меня, — сказала она.

Жонглер с удовольствием подчинился. Поцелуй был долгим, и влюбленным казалось, что время остановилось. Их абсолютно не смущало, что прохожие смотрят на них, и кто-то при этом улыбается, кто-то недовольно качает головой, едва сдерживаясь, чтобы не сделать замечание, а кто-то, в основном из числа пожилых, сердито бурчит себе под нос. Когда они закончили целоваться, Флави произнесла:

— Знаешь, мне кажется, я уже давно тебя полюбила. Просто не могла признаться в этом самой себе.

Динкель улыбнулся:

— Насчет тебя не знаю, но я влюблен по уши уже очень давно.

— Пойдем домой? — предложила циркачка.

— Пойдем.

Они были слишком увлечены друг другом, чтобы заметить, как две пары внимательных глаз наблюдают за ними из-за угла.

***

Двое мужчин в темных одеждах и с капюшонами на голове бродили по улицам Навии, выжидая удобный случай для того, чтобы остаться наедине с тем, кого выслеживали.

— Они вообще расходятся когда-нибудь?

Тот мужчина, который был ниже ростом, пожал плечами:

— Не знаю, Бирг. Зоран немного по-другому рассказывал о нем.

— В смысле?

— Он почему-то говорил, что Динкель — вечный одиночка.

— Хм. Это точно он, Креспий?

— Точно.

Они следовали за влюбленной парочкой, стараясь не отставать, но в то же время быть незаметными. Надо сказать, особого труда это не составляло ввиду беспечности обоих циркачей.

Бирг был, как обычно, спокоен, сосредоточен и уверен в правильности того, что делает, а Креспий угрюм. Младшему из братьев не очень понравилось поручение, данное магистром Конратом, а именно — найти и допросить Динкеля любыми доступными методами. Этому человеку однозначно придется развязывать язык силой, так как, судя по рассказам Зорана, Динкель отчего-то был невосприимчив к гипнозу, даже с помощью зачарованного амулета.

«Я вращал его прямо перед лицом Динкеля, а он просто смотрел на меня как на дурака и по-прежнему отказывался говорить, какие у него карты».

За все время, что Креспий провел в Ордене, он еще ни разу не поднимал руку на невинного человека. Это едва не произошло в Эйзенбурге, где кровавую работу сделал ныне покойный Скельт, и это уже точно произойдет в Навии по отношению к хромому жонглеру.

Креспий и Бирг уже второй день безуспешно ходили за парой циркачей в ожидании момента, когда они, наконец, разделятся. Но этого не происходило, и убийцы в который раз свернули на очередную широкую улицу вслед за теми, кого преследуют.