— Понимаю.

— Взамен я пообещал ему, что рано или поздно приведу вас с сыном сюда. Но Зоран меня опередил.

— Я благодарна. И вам, и Зорану.

— Вот и славно. Надеюсь, вы понимаете, что дорога в Трезну пока что для вас закрыта?

— Да, господин.

Сердце Анжелики сжалось от волнения, когда в шатер вошел светловолосый гладковыбритый мужчина, высокий и крепкий, с мужественным, но печальным лицом. Он, не обращая внимания ни на кого, кроме Давена, прошел к центру шатра.

— Я прибыл, командир, как вы и требовали.

Давен доброжелательно улыбнулся этому человеку. Улыбка у главного из бунтовщиков была ослепительно красивой. Он произнес, глядя на вошедшего своими голубыми глазами:

— Хуго, посмотри по сторонам.

И мужественный кузнец посмотрел. И мужественный кузнец заплакал. Заплакала и Анжелика, бросившаяся ему на шею, заплакал и их сын Мартин, когда отец обнял его и потрепал за волосы. Никто из членов воссоединенной семьи ничего при этом не говорил. Все было понятно без слов.

«Мне так холодно. Зима не любит меня. Она хочет меня убить. Зачем она так поступает со мной? Я ведь никому никогда не делал ничего плохого. Я — всего лишь прекрасный, беззащитный подснежник. Но земля отвергает меня. Почему она не дает породниться с ней корнями? Чем я заслужил такое отношение к себе? Я что, хуже других цветов? Все они спокойно растут себе и не знают никаких проблем. А что я? Изгой. Переросток. Цветы не признают меня одним из них, потому что я слишком большой. У меня широкие лепестки и очень длинный стебель. Ну и пусть. Это не они слишком хороши для меня. Это я слишком красив для них. Они меня недостойны. Я уйду подальше отсюда, далеко-далеко. Я найду место, где на тысячи миль вокруг не будет ни одного цветка. И я буду единственным украшением этого места. Оно примет меня как родного. Оно будет моим, а я — его.

Вот оно. Пустое, белое, полностью покрытое снегом место. Сплошные сугробы вокруг. Я чувствую, как мне становится лучше. Моя душа поет и распускается подобно моим же лепесткам.

Я нашел тебя, мой родной. Самый большой, самый лучший сугроб.

Я накрываю себя твоим толстым снежным одеялом, и мне уже не холодно. Мы одно целое. Теперь мне всегда будет тепло и хорошо. Никто не посмеет нарушить нашу гармонию.

Ты — мой сугроб. А я — твой прекрасный подснежник. Самый счастливый подснежник на всем белом свете. Но я устал. И, пожалуй, немного посплю».

***

Вилма Карнейт уже несколько часов без устали бродила по окрестностям крепости. Она не могла точно сказать, когда сын ушел, но заметила его отсутствие рано утром и сразу отправилась на поиски. Сначала его следы были четкими, но потом пурга замела их, и Вилма продолжила поиски, выбрав направление наугад. Она снова потеряла не так давно возвращенную ей надежду на спокойную жизнь. Зоран из Норэграда оказался прав. Вилме Карнейт действительно следовало искать лекаря, а не убийцу, чтобы спасти своего сына, Габриэля.

«Где же ты, сынок?»

Она стала выглядеть еще хуже, последние месяцы заметно ее состарили. Лицо женщины осунулось, а седых волос на голове значительно прибавилось.

Когда-то она любила зиму, но это было очень-очень давно. Когда она была еще юной, полной мечтаний и глупой, когда ей было примерно столько лет, сколько сейчас ее сыну. Она каждую зиму ходила вместе с подругами на самую высокую горку, недалеко от деревни, в которой жила раньше и, заразительно смеясь, скатывалась снова и снова с заснеженной вершины.

Сейчас она ненавидела зиму. Больше любого другого времени года. Потому что теперь, когда Вилма выросла, холод не сулил ей ничего, кроме проблем. Потому что на холоде и по колено в снегу искать Габриэля после его побегов становилось гораздо тяжелей. А делать это нужно было по-прежнему быстро.

Вилма совсем выбилась из сил и время от времени спотыкалась и падала. Но даже в такие моменты она не останавливалась, чтобы передохнуть, а продолжала движение уже ползком, прежде чем снова встать.

Ледяной ветер хлестал ее по лицу, не собираясь поддаваться и облегчать путь. Ресницы женщины покрылись инеем, а изо рта при каждом выдохе шел пар.

— Габи! Габи! Сынок! — кричала Вилма, но никто не отзывался.

Ноги совсем перестали ее слушаться, и она, будучи по колено в снегу, снова потеряла равновесие и упала.

«У меня нет больше сил идти. Но я должна… должна».

Вилма с трудом поднималась, и когда ей, в конце концов, это удалось, она услышала позади себя неприятный голос:

— Я вижу, вам нужна помощь.

Женщина обернулась и увидела перед собой невысокого мерзкого старика в черном одеянии, напоминающем монашескую рясу. Она потерла глаза, перестав верить им. Но ничего не изменилось, незнакомец все еще стоял рядом. Как этот дряхлый пожилой господин смог так незаметно к ней подкрасться?

— Кто вы? — спросила Вилма.

Черноглазый старик отталкивающе улыбнулся и произнес:

— Я лекарь, если хотите, — его речь напоминала бездарную игру на скрипке.

«Хотела бы я, чтобы это действительно было так».

— Это действительно так.

Вилма оторопела.

— Я что, сказала это вслух?

Старик улыбнулся еще шире.

— О! Конечно же, вслух! Иначе как бы я смог так хорошо вас расслышать?

«Могу поклясться, что я сказала не вслух».

— Что вам нужно?

— Я хочу сделать для вас доброе дело. Путники должны помогать друг другу, не так ли? Времена грядут суровые, сейчас нельзя отвергать протянутую руку.

— Я справлюсь сама, — сказала Вилма. Ее собеседник внушал не доверие, а, скорее, страх и отвращение. Она отвернулась от него и продолжила свой путь.

— Ах! Самоуверенность! Обожаю! Никогда, однако, она не доводила людей до добра, — насмешливо бросил вслед женщине незнакомец. — Ваш сын в другой стороне, Вилма, — добавил он уже более серьезно.

Женщина остановилась и замерла как вкопанная. Повернулась к странному старику. На секунду ей показалось, что она сходит с ума.

— Откуда вы знаете?

— Я знаю многое о многом, Вилма. Я очень стар и очень мудр. Я могу помочь вам отыскать сына. Я даже могу исцелить его от наркозависимости. Я ведь уже говорил, что являюсь лекарем?

Вилма с большим удивлением заметила, что непонятно почему верит словам незнакомца.

— Сколько я буду вам за это должна?

— О! У всех есть своя цена! Конечно, конечно! Но вы не должны будете ни одного медяка! Вы просто окажете мне одну маленькую услугу, и будем в расчете!

— Какую?

— Придет время, и я скажу, какую! А сейчас пока не могу! Но не бойтесь, ни вам, ни сыну она никак не навредит! И не будет совсем уж сложной!

Вилма недолго обдумывала предложение пугающего старика в черной рясе, после чего сказала:

— Если с вашей помощью я найду Габриэля и вы излечите его от наркозависимости, то я сделаю все что угодно.

— Замечательно! — возрадовался незнакомец. — Но учтите, что, дав мне сейчас свое слово, отказаться от него вы уже не сможете, — продолжил он пугающе ледяным тоном, от которого Вилму даже слегка передернуло.

— Я согласна на ваши условия, — заключила она.

— Тогда пойдемте! Не будем медлить!

***

«Нет… сынок… что же ты с собой сделал?»

Вилма Карнейт принялась откапывать своего сына из сугроба. Он не мог шевельнуть даже пальцем, так как его тело полностью окоченело. Пустой взгляд Габриэля застыл, а под губой была замерзшая слюна.

Когда женщина полностью освободила сына из снежного плена, сопровождающий ее незнакомец произнес:

— Отойдите! Ему нужно оттаять! — на этих словах не прекращающий улыбаться старик непонятно откуда достал какую-то темную бутыль.

Вилма Карнейт послушалась старца, который привел ее к сыну, и сделала шаг в сторону.

— Что это? — спросила она.

— Это горячее! Очень! — когда незнакомец прошел мимо нее, Вилма почувствовала, что бутыль действительно нечеловечески горячая. Это ощущалось даже без прикосновений к стеклянному, по всей видимости, сосуду, потому как даже воздух вокруг него нагрелся чуть ли не до летних температур. Это было очень странно.