— Значит, ты полагаешь, что его поступок — это жест верности другу?

— Именно. Причем верности исключительной. Все-таки к братьям он тоже привязался, мы ведь росли вместе. В частности, у него были прекрасные отношения со Скельтом. И все же он без колебаний его убил.

Лютер Третий в явной задумчивости прошагал к столу и сел в кресло, после чего сомкнул кисти рук и, подперев ими подбородок, произнес:

— Насколько хорош этот Зоран? В плане профессионализма.

— В своем ремесле наш бывший соратник весьма талантлив, король. Если кто-то стал целью его контракта, то этого кого-то можно заранее вычеркивать из живых.

Повисла тишина. Король занервничал, хоть и старательно пытался это скрыть. Конрату не составило труда догадаться, почему нервничает Лютер Третий. И его догадка подтвердилась, когда монарх возобновил разговор:

— Подведем итоги. Во-первых, еще раз подчеркну, вы справились с контрактом. Но, во-вторых, один из вас сбежал. В-третьих, он профессионал высочайшего уровня. В-четвертых, теперь он сам может назначать себе контракты. В-пятых, он знает, кто заказал Альвина. И в-шестых, учитывая, что Альвин, похоже, был ему другом, целью следующего его контракта могу оказаться я.

— Если даже в планы Зорана действительно входит покушение на вас, осуществить задуманное он не успеет. Он предал Орден и пролил братскую кровь. Такого мы не простим. Расплата за его поступок будет быстрой и неизбежной.

— Твой реваншистский настрой обнадеживает, но одного только настроя мне недостаточно, поэтому вот что: устранение Зорана — это теперь не просто дело чести для Ордена, а ваше следующее от меня задание. Оплачиваемое, само собой. Это ясно?

— При всем уважении, король, я пока что не видел вознаграждения даже за предыдущую работу.

Правитель кивком указал на приличного размера сундучок, стоящий рядом со столом.

— Можешь подойти и открыть, — разрешил Лютер Третий.

Конрат медлить не стал и подошел к столу, отбросив на короля огромную тень. Затем командир убийц открыл крышку сундучка и увидел, что тот доверху заполнен кронами. В Ордене после смерти Скельта и бегства Зорана осталось семь человек, и в этом сундуке находилась сумма, достаточная, чтобы заплатить каждому из оставшихся столько, сколько не платил еще ни один заказчик.

«На всю жизнь этого, конечно, не хватит, но все равно сумма очень приличная».

— Благодарю, король.

— Не стоит, Конрат. В этот раз вы заслужили. Сундук по городу нести будет неудобно, поэтому можешь пересыпать золото в мешок, Магни тебе его предоставит. К нему же можешь обратиться за лошадьми. Эпоха пеших странствий для вас закончена.

***

Группа из одинаково одетых во все черное мужчин, похожих на наемников, заняла большой, но при этом уединенный стол таверны «Арлекин». Шесть мрачных, неулыбающихся лиц негромко разговаривали, попутно распивая крепкие напитки.

— Скельт был братом для всех нас, Норман. Не только для тебя. Боль будет сильной и долгой. Но со временем она пройдет, — типичным для себя бесстрастным тоном утешал единственного выжившего из близнецов Кай.

Норман выглядел так, будто и сам умирал. Он поник, был бледен и ничего не ел. Только пил.

— Он был всем для меня. Единственным, с кем я мог вспомнить то, что было до Ордена. Будь проклят Зоран. Я найду и прикончу его.

— Его надо было еще в детстве убить. Я всегда знал, что он — выродок, — неуклюже стараясь сделать сочувствующий вид, сказал Норману Бирг.

— Надо было преследовать его… — ответил тот.

К разговору глубоким басом подключился Трэч:

— Никто не знает, чего он вдруг с цепи сорвался?

Все отрицательно покачали головами. Неожиданно свои пять медяков вставил Креспий:

— Он считает, что это мы — предатели, а не он.

— Мы? Предатели? — возмутился Бенедикт. — Чего именно? Ложной миссии, нужность которой нам все детство и юность внушал Андерс? Сначала он затащил нас в свою крепость, затем стал учить убивать, а потом вдруг окутал обыкновенные убийства ореолом высокой идеи. И чертов Зоран считает, что мы что-то там предали? Какую-то мораль? Нельзя предать того, чего нет, Креспий, а вот людей, которые больше двадцати лет были рядом с тобой, — можно. И твой дорогой Зоран именно это и сделал. Это он — предатель, но не мы.

— Согласен с Бенедиктом, — сказал Кай.

— Я тоже, — пробасил Трэч.

— Он убил Скельта. Мы все согласны, — констатировал Бирг.

Креспий молчал. Он все еще не мог поверить в смерть Скельта от рук Зорана и бегство последнего, как не мог и занять четкую позицию в разговоре о предательстве. Ведь Креспий хорошо знал Зорана, четко видел его мотивы и понимал недовольство новыми приоритетами Ордена. Однако найти оправдание убийству Скельта представало невозможным: как можно оборвать жизнь своего брата по оружию ради человека, которого видишь впервые? Даже если ты не согласен со сложившейся в Скале Воронов ситуацией.

— Я достану ублюдка. И сдеру с него кожу, — не унимался Норман.

Вдруг, правой рукой держа за горловину увесистый мешок, к столу подошел Конрат.

— Как прошло, магистр? — спросил Бирг.

Конрат молча положил на стол мешок. Тот звонко бряцнул, соприкоснувшись с твердой поверхностью. Глаза братьев алчно блеснули.

— Это что, целый мешок крон? — удивленно спросил Бенедикт.

— Да. И, возможно, мы получим не меньше, если выполним следующий контракт.

Наемные убийцы переглянулись.

— Так быстро? — спросил Трэч.

— Похоже, у монарха, много неприятелей. — предположил Кай.

— Кто на этот раз? — следом за своими соратниками задал вопрос Бирг.

Конрат мрачно улыбнулся:

— У нас с королем оказалось много общего. Например, враги. Он хочет, чтобы мы отправили к праотцам человека, имевшего неосторожность защищать Альвина Гроциуса. Король желает, чтобы мы выследили и убили Зорана из Норэграда.

Бирг и Норман переглянулись.

— То, что надо, — сказал последний.

Он сказал ей, что ушел в лес охотиться на кроликов, но Вилма Карнейт знала: сын говорит неправду. Он в который раз заверил ее, что смог победить свою зависимость, в который раз клялся, что с прошлым покончено. Но, как всегда, это было ложью.

Вилма надеялась, что, когда они переедут, весь этот кошмар, который преследует ее в последние годы, закончится, и все будет по-другому. Но после переезда ничего не изменилось: сын по-прежнему находил способ приобрести наркотики и стал окунаться в мир иллюзий и безумия даже чаще, чем прежде. Больше Вилма не будет заниматься самообманом. Больше никаких завышенных ожиданий от этой жизни.

А ведь когда-то Вилма действительно думала, что сможет воспитать сына одна. По крайней мере, она пыталась искренне в это верить. А что ей оставалось делать, когда муж ушел от них сразу после того, как маленькому Габриэлю исполнилось четыре? Только верить.

Но время показало, что обыкновенной веры в собственные силы бывает недостаточно. Она была слишком добрым и мягким человеком, и Габриэлю не хватало твердого отцовского слова и сильной руки, способных пресечь любую глупую затею еще в зародыше.

Вилма корила себя за то, что упустила момент, когда сын начал употреблять наркотики. Она заметила изменения в его поведении слишком поздно. И еще позже смогла понять, что они обусловлены далеко не только переходным возрастом и сопутствующими ему физиологическими процессами. Как результат, Габриэль медленно убивал себя на протяжении уже пяти лет. И этому надо было положить конец.

Темнело. Вилма шла по следам сына на протяжении почти часа. Она держалась от Габриэля на таком расстоянии, на котором он казался ей крохотным пятном вдали. Этого было вполне достаточно, ведь бдительность сына была нарушена сильной спешкой и постоянными мыслями о близящихся минутах эйфории. Он даже не оглядывался назад, а если бы и оглянулся, то не придал бы никакого значения идущей той же дорогой путнице, хорошо разглядеть которую было невозможно.