Оказавшись на улице, Динкель облегченно вздохнул. Он предвкушал долгую дорогу домой. Он ошибался.

***

— Имя и род занятий, — низенький напыщенный стражник довольно забавной наружности изо всех сил басил, стараясь хотя бы с помощью голоса убедить окружающих относиться к нему серьезно.

— Зовут меня Давен. По профессии я политолог.

Служака с ног до головы оглядел мужчину, намеревающегося войти во Фристфурт. У того оказалась довольно приятная и располагающая к себе внешность, а одет он был в походную, но все же не лишенную некоторого изящества одежду. Политолог — это что-то приличное, решил стражник и произнес:

— Добро пожаловать в город, господин.

Как и многие населенные пункты, жители которых живут в основном торговлей, Фристфурт напоминал скорее огромную ярмарку, нежели собственно город: повсюду стояли лавки и торгаши, дома простых людей были по большей части одноэтажными и расставленными на первый взгляд хаотичным образом, а элитные районы, в которых обитали местные аристократы, находились далеко от вечно беспокойного и шумного центра.

Зима была на исходе, хватка мороза совсем ослабла, и на улицах с каждым днем становилось теснее. Давену пришлось чуть ли не пробиваться к центральной городской площади, куда пролегал его путь. В конце концов, он все-таки вышел на нее. Народу от этого меньше не стало, но простора прибавилось. Места на площади хватало всем, чего нельзя сказать о заставленных лавками и палатками улицах.

Давен подошел к массивному, высотой с двухэтажный дом, памятнику королю Туриану Первому — одному из величайших правителей Ригерхейма. Это был конный монумент, причем обе передние ноги лошади были подняты, что свидетельствовало о том, что всадник погиб в бою. Из всех монархов, о которых читал Давен, Туриан Первый являлся единственным, на кого он хотел быть похожим. Считалось, что в Туриане сочетались все добродетели истинного короля: он был столь же жесток к заклятым врагам, сколь милосерден к искренне оступившимся подданным, столь же хитер на политической арене, сколь порядочен по отношению к простым людям.

Давена возле памятника уже ожидал его ближайший советник.

— Как все прошло, Лаур?

— Крайне удачно. Нам удалось не вызвать подозрений.

Последние несколько дней обитатели крепости у мыса Свободы, получив от Давена приказ о выступлении, небольшими группами перебирались во Фристфурт под видом торговцев, путешественников и моряков.

— Сколько людей в городе на нашей стороне?

— Около тысячи тех, кто пришел вместе с нами из крепости, плюс около трех тысяч жителей самого города — самых разных, от торговцев пряностями и моряков до стражников и даже некоторых дворян. Итого четыре тысячи.

— Все вооружены?

— Из мужской половины все. Среди женщин также нашлись те, кто намерен сражаться при необходимости. Их мы тоже вооружили.

— Отлично, — Давен выглядел так, будто в кои-то веки занервничал. Так оно и было, его сердце бешено колотилось.

— Что дальше?

— Собирай всех на площади. С оружием.

***

Динкель и Флави не обращали никакого внимания на уж слишком громкий рев толпы, доносящийся со стороны центральной площади города, и слишком уж внезапно опустевшие улицы окраин. Парочка непоколебимо уверенной походкой шла к городским воротам, твердо намереваясь покинуть осточертевший им Фристфурт и отправиться домой, в Навию. Но циркачей ждало разочарование: двое стражников скрестили перед ними алебарды, преградив путь и не позволяя выйти из города.

— В чем дело, господа? — спросила Флави. Динкель же уже почти шипел от злости, настолько ему надоело нахождение рядом с морем без возможности пополнять свои карманы.

— Город закрыт как на вход, так и на выход, — ответил один из стражников.

— Это почему еще? — едва сдерживая гнев, поинтересовался Динкель.

— Бунт начинается! Не слышно, что ли?

Флави и Динкель посмотрели друг на друга, а потом устремили удивленные взоры на служак.

— На площади? — вновь заговорила Флави.

— На площади, на площади. А теперь идите, не мешайте службу нести.

Динкель и Флави отвернулись и неспешно побрели прочь от ворот, абсолютно не понимая, что происходит, и теперь уже вслушиваясь в гомон.

— Они будто хором выкрикивают что-то. — заметила циркачка.

— Пойдем, посмотрим, что там, — сказал жонглер своей рыжеволосой возлюбленной.

— Пойдем, — согласилась она.

***

Толпа яростно выкрикивала имя того, кого хотела видеть своим королем.

— Давен Первый! Король Ригерхейма! Давен Первый! Король Ригерхейма! — народ сходил с ума. Давен хорошо подготовился к этому дню. Город полнился людьми, многим из которых в трудную минуту он помог лично. Они кричали безудержно и громко, поднимая вверх мечи, заводя и заражая собственным воодушевлением тех, до кого только дошел слух о возвращении якобы убитого первенца Зигмунда Второго. Истинного наследника трона.

Молва разошлась по всему городу очень быстро. Вскоре на площади совсем не осталась свободного пространства, и даже яблоку не нашлось бы места, где упасть.

Давен стоял на широких перилах каменной лестницы, ведущей в так называемый «Верхний город», и смотрел на площадь сверху вниз. Народ Фристфурта хором выкрикивали его имя. От этого он чувствовал упоение. Силу. Он наслаждался.

Вдруг он услышал позади себя звуки многочисленных шагов и лязг доспехов. Обернулся и спустился с перил. Ему навстречу шел взвод солдат во главе с мэром города, по совместительству являющимся командиром его гарнизона, Эриком Тиром.

Высокий, седоволосый чиновник, поравнявшись с Давеном, пророкотал:

— Именем короля, прекратить бунт!

Давен, не превосходящий по росту Эрика Тира, смотрел на него так, что могло показаться, будто он все-таки выше мэра города, причем чуть ли не на целую голову. Это был взгляд истинного монарха, взирающего на своих подданных.

— И какое же имя у твоего короля? — ледяным тоном произнес бунтовщик.

— Имя моего короля — Лютер Третий! И он не знает пощады к таким, как ты!

Давен немного вытянул вперед левую руку, продемонстрировав Эрику Тиру внешнюю сторону ладони. На мизинце красовался огромный золотой перстень с многочисленными бриллиантами, образующими букву «Т». Династия Турианов. Правящий род.

Такой перстень имели право носить только короли и первенцы королей.

— Имя твоего владыки — Давен Первый. Советую тебе это запомнить.

Командир гарнизона, уставившись на перстень, являющийся атрибутом наследника трона, символом королевской крови, побледнел. А Давен заговорил снова, предугадывая вопросы:

— Верится тебе в это или нет, не имеет никакого значения. Город уже захвачен. А если ты в этом сомневаешься, можешь попробовать меня арестовать.

Эрик Тир посмотрел за спину Давену и увидел на площади не просто толпу, а целое воинство: хорошо вооруженные люди, выкрикивая имя своего предводителя, поднимали вверх мечи, топоры и щиты, выражая готовность в любую секунду ринуться в бой.

Мэр Фристфурта услышал позади себя лязг доспехов. Он обернулся и увидел, что солдаты преклонили колени. Они признали власть Давена в этом городе.

— Ты сделаешь то же самое, или я отправлю тебя на виселицу за измену. — произнес Давен.

Эрик Тир поцеловал перстень на мизинце Давена, а затем, последовав примеру солдат, преклонил колени перед истинным королем. Застигнутый врасплох город был захвачен без единой капли крови.

Народ Фристфурта ликовал. Но на одном лице улыбка все же не играла. Это было лицо Креспия, который собственными глазами видел смерть того, кого помнил под именем Альвин Гроциус.

«Интересно, Зоран знал, кого спасает?»

Лютер Третий восседал на троне и выжигал глазами стоявшего перед ним посла, который от этого ничуть не терялся, а, напротив, с каждым сказанным молодому монарху словом становился все более наглым и уверенным.

— Итак, с вашего позволения, я подведу итоги своего прибытия в Эйзенбург. Вы, Лютер Третий, формальный король Ригерхейма, отказываетесь признавать очевидный факт того, что ваш старший брат Давен выжил, и утверждаете, что народ Фристфурта преклонил колени перед самозванцем. Вместе с тем, вы отказываетесь от милосердного предложения Давена уступить трон в его пользу взамен на помилование вас за прошлые преступления, и предпочитаете кровопролитную междоусобную войну, которая будет стоить жизни многим из ваших подданных и иметь непредсказуемый итог, мирному решению вопроса о будущем страны. Я ничего не упустил?