Встретил его там взбудораженный Ерёменко, которому не нравилось заканчивать год неприятной суетой. Ещё бы: бестолковый подчинённый попался в лапы мощного нелегала, которого прохлопал доблестный магконтроль, а значит, у руководства настроение отнюдь не праздничное, что может плохо сказаться на премиях.

– Саня, – сумрачно начал майор, тиская в ладонях свёрнутые в толстую трубку бумаги, – тут такое дело… Раз уж у тебя расписание смен поползло из-за… ну…

– Из-за моей собственной дурости, – любезно подсказал Верховский. – Чего надо, Дим?

– В общем, смена тридцать первого – твоя, – твёрдо заявил Ерёменко, хмуря куцые брови.

– Ладно, – Верховский равнодушно пожал плечами. Вот уж великая печаль… Какая разница, где слушать грохот салютов за окном?

– Вот и хорошо, – с видимым облегчением выдохнул Ерёменко. – Ты как сам-то, оклемался?

– Чего мне будет? – проворчал Верховский, усаживаясь за стол. По правде говоря, серьёзной физкультуры он бы сейчас не выдержал, но сегодня в отделе было тихо, словно вся мелкая преступная сволочь закопалась в сугробы или повесилась на ёлочной мишуре.

– Вот и славно, – рассеянно пробормотал майор, блуждая взглядом по образцово-чистому рабочему столу. – Слушай, займись кой-какой работёнкой, а? Я тебе в почту пришлю список могилок… Ну, которые наш маньяк потревожил. Выпиши мне оттуда всех наших. Может, дотумкаем, кого он так хотел повидать-то…

– Понял, – буркнул Верховский. Что ж, от беготни его отлучили на неопределённый срок: то ли от большой заботы, то ли в наказание. Теперь занимают всякой ерундой, чтоб совсем уж никчёмным себя не чувствовал. – Дим… Что тебе Терехов сказал, когда ты ему отнёс мою писанину?

Ерёменко честно задумался, припоминая.

– Вроде бы что инициатива наказуема. А в чём дело?

– Ни в чём.

Давая понять, что точить лясы больше не намерен, Верховский отвернулся к монитору. Сидеть с чужой группой было паршиво: он не очень хорошо знал этих ребят, не участвовал в их праздной болтовне и не особо ею интересовался, но голоса то и дело отвлекали от работы. В почте обнаружился внушительный список имён – не меньше трёх десятков. Опасная штука эта некромантия: почти все вложения сил – за чужой счёт, а значит, можно нашлёпать целую армию мертвяков и не слишком утомиться. Копать, опять же, могут уже готовые ходячие трупы… Прилежно исполняя указания начальника, Верховский принялся шерстить базу данных. Попадалось на удивление много совпадений; на нескольких досье вдобавок стоял невзрачный значок запрета на выезд из страны – судя по всему, из-за места работы, одного на них всех. Целый институт, что ли, похоронен на треклятом кладбище?..

– Как раньше без присяги жили? – ворчливо разглагольствовал кто-то из скучающих оперативников. – Так хоть рявкнул – и всё, стоит как миленький, никуда не рыпается…

Сам дед угодил-таки к психиатрам, где его и расспросили как следует. Верховский видел стенограмму: ни слова ни о каких исследователях, только несколько машинописных страниц бреда о слугах зла, прокравшихся во власть и занятых изничтожением загнанных в ловушку одарённых. Вряд ли поехавший чердаком старик копал неизбирательно – слишком уж точно попадал. Была у него какая-то цель. Между прочим, у всех найденных в базе невыездных приблизительно одинаковые годы смерти…

– …Могли и приложить канделябром за такие дела. Или на костре сжечь, как чучело на масленицу. Тут хочешь не хочешь, а сам будешь тихо сидеть, чтоб только про тебя не вспомнили.

– Ну понятно, а потом? После революции?

– Леший его знает. Решили, наверное, что не осилят сразу одарённых к людям выпустить. Но хотя бы законы для нас придумали…

Очередной файл вовсе отказался открываться. С ним всё было в порядке – просто не хватало доступа вне помещений спецархива. Рябов Василий Алексеевич, безусловно, принадлежал к сообществу, но кто-то счёл, что читать про него можно только людям с допуском. На его учётной записи тоже красовалась метка невыездного. Наверняка и работал там же, в этом – как его? – институте фундаментальных исследований… Помедлив, Верховский выписал себе это имя. Досье просто так не закрывают. Может быть, этот мертвец был для некроманта самым важным. Может быть, он станет самым важным для следователей.

– А я слышал, что хотели и выпустить. Типа, чего ресурсы простаивают просто так – надо к делу приспособить, а не прятать по углам.

– Да ну, хрень какая-то. Ты прикинь, как бы минусы офигели!

– Ха! Мы ж сами чуть не вылезли потом, когда бардак был. Кой-кто вон даже в телеке мелькал, бабло делал. Если б вовремя не спохватились с этими присягами…

Двадцать пять одарённых, из них четырнадцать – бывшие научники разного калибра, из них один – Василий Рябов – засекречен от всех, кроме безопасников… и контролёров. А им много бы сказали эти имена? Это ведь их отдел выбирает, чьи досье закрыть грифом от всеобщего доступа. Верховский заглянул вдобавок в досье самого́ чёрного копателя и удовлетворённо усмехнулся: так и есть, кладбищенский сумасброд вёл бухгалтерию в институте фундаментальных исследований до самого его закрытия. Выходит, переживал за бывших коллег. Винил в их гибели кого-то из управских вояк?

«Они должны жить, не вы…»

Феликс относился к служителям порядка примерно так же.

– Я бы на этих всех борцов за права посмотрел, если б их выпнуть куда-нибудь в тёмный переулок, к нелегалам, поболтать про свободу. Забыли уже, небось, как боялись ночью из дому выйти.

– Ага. Какой-нибудь псих без присяги уже бы поубивал тут всех, а так – приходится из себя приличного человека строить…

Феликс вряд ли как-то связан с этим институтом: во-первых, слишком молод, а во-вторых – не может из учёного получиться такой отъявленный головорез. Но он не понаслышке знает про пытки парализующими чарами. И незадачливый некромант, похоже, тоже знает. Он уже разок побывал в здешних застенках: давал показания насчёт деятельности своего института. Точнее, не очень хотел давать… Верховский поморщился: воспоминание пробудило в мышцах призрак задремавшей боли. Денёк посидишь в магических путах – и уверуешь во что угодно, хоть в слуг дьявола, хоть в воскрешение из могилы, хоть в право одного конкретного нелегала на вечное забвение. Разве это правосудие? Разве это та самая пусть не идеальная, но всё же светлая сторона, к которой Верховский мнил себя принадлежащим?

Поговорить бы с Феликсом. На свежую голову, чтобы больной разум не застилала пелена гнева. Только откуда ж теперь гада выколупывать? Он прячется годами, опыта в этом деле ему не занимать…

Но и Ноготь тоже не лыком шит.

Придвинув к себе чистый лист бумаги, Верховский принялся соображать.

***

Лидия решила было избегать общества хотя бы до праздников, но данное самой себе слово быстро нарушила. Знакомцы, дальние и ближние, полезные и не очень, в канун нового года норовили вспомнить о её существовании и непременно выразить почтение, звонком ли, приглашением на какое-нибудь сборище или даже попыткой набиться в гости. Свешникова выбрала несколько встреч, чтобы получить веский предлог не ходить на остальные. В результате скулы до сих пор сводило от фальшивой улыбки, не покидавшей её лицо три вечера кряду. На четвёртый день сдалась, послала всё к лешему и заперлась дома, выключив телефоны. Уединения всё равно не вышло: в три пополудни Лидия ожидала визитёра, отказать которому в беседе не позволила совесть. И любопытство. Но совесть – в первую очередь.

Бывший практикант Серёжа, а ныне старший научный сотрудник Сергей Романович Наумов, памятуя о нелюбви прежней начальницы к проявлениям безалаберности, нажал на кнопку звонка ровно в назначенное время. Должно быть, перед этим полчаса пасся в подъезде из страха опоздать. Ему, к счастью, хватило ума явиться без цветов, зато с коробочкой неплохих конфет, уместной и ни к чему не обязывающей. Лидия благосклонно улыбнулась, принимая подношение вместе с многословными приветствиями.

– Я надеюсь, вы успешно завершили своё образование? – строго спросила она, препоручая коробку заботам Прохора. – Что у вас с защитой кандидатской?