Рябиновский сокол Яру не нравился – и, само собой, отвечал взаимностью. Он не был ни волхвом, ни даже одиноким – так, чародей среднего пошиба, удачно пристроившийся при новых порядках. Судя по Зиминым рассказам, сокол неплохо справлялся с нежитью вроде болотников или лихоманок, но на большее его не хватало – ни силой, ни знанием. С чего храмовый невзлюбил Яра, знали разве что боги. Может, чуял в нём конкурента, а может, попросту не доверял пришлым, как и все здесь. Яр уверен был, что поводов не давал; более того, загнав раздражение куда подальше, неизменно демонстрировал приязнь и дружелюбие.

– Здравствуй, благословенный, – сказал он, соблюдая приличия, и склонил голову в знак почтения. Служанка, проводившая его в горницу, мышью выскользнула за дверь. – Разговор к тебе есть.

Сокол, как раз севший трапезничать, зыркнул на него исподлобья. Нехотя отодвинул ложку, прикрыл тряпицей плошку с варевом – чтоб не пахло мясом по всей комнате. Сесть не предложил.

– Говори, брат мой, – кисло проронил он. В братья сокол набивался решительно ко всем, с кем разговаривал – положено было по должности.

Слова Яр подбирал всю дорогу до Рябин. На костёр не хотелось.

– Такое дело, – осторожно начал он, – хочу себе надел под пахоту, а ближние поля все разобраны…

– Вестимо.

– Да, само собой, – Яр терпеливо кивнул. – Но то на ближних. А дальние, что по-над речкой, пустые стоят.

– Там места заповедные, – сокол поджал губы. – Ты пришлый, не знаешь. Дальше Лисьего перелеска после войны нечистой силы полным-полно, не след туда ходить.

– Правда? А я не видал никого. Поле как поле…

– Говорю тебе – не след, – сокол сердито нахмурился. – Неужто никто тебе не сказывал? И как же ты ничего там не увидал, ежли взаправду ходил?

Яр запоздало сообразил, что брякнул лишнего. Сделав самый простодушный вид, на какой только был способен, он поймал взгляд сокола и, сплетая чары с голосом, неторопливо произнёс:

– Не видал и не видал, ничего в том дурного. Может, и нет там никого. Надо бы проверить.

– Надо проверить, – рассеянно протянул сокол. Яр почти воочию видел, как он начинает считать своей внушённую мысль. – Надо бы… Землица-то там хорошая…

– Плодородная, – подхватил Яр, пряча улыбку. – Дудники выше меня растут.

– Схожу, пожалуй, после Вельгоровой ночки, – вслух рассудил сокол. – Ежли боги будут милостивы, то попрошу Третьяка, чтоб первую делянку тебе отвёл. И наместнику отпишу, чтоб люд сюда гнал… Что ж нет, когда земля хорошая…

Невесомое кружево чар плотно охватило седоватые виски. Толком и внушать-то не пришлось; Яр всего лишь помог расчётливому чародею склониться к решению. Храмовый и сам с превеликим удовольствием прибавил бы к общинной земле приречные земли, если бы хватило умения сладить с неживыми. Больше полей под пахоту – больше народу в окрестных деревнях, а значит, и соколу найдётся, с кого кормиться. Мерзкий он. Сам такой был или жизнь выломала? Пробравшийся в горницу солнечный луч остро блеснул на золочёном знаке, красовавшемся на груди у сокола. С виду тяжёлый, как булыжник, но храмовому хоть бы хны, ничуть не страдает. Должно, привык.

Когда Яр вернулся в Заречье, дневная жара уже спадала. Шедшие с работ люди поглядывали на него исподлобья; он по-прежнему казался им бездельником, нахлебничающим в своё удовольствие у добросердечной Зимы. Надо бы завтра сходить на сенокос, чтобы напомнить деревенским: он готов трудиться вместе с общиной, усердно и бескорыстно. Он и сегодня не валял дурака, но поди расскажи…

– Слышь, горожанин! – нагнал его насмешливый оклик. – Куда ходишь средь бела дня? Никак на огняночку по лесам подружку ищешь?

Слова перекрыл развесёлый гогот. Яр нехотя обернулся. У колодца собрались его сверстники, подуставшие после страды, но разгорячённые предстоящим весельем. Были среди них и молодые охотники – против остальных рослые и широкоплечие, в чистых рубашках, расшитых вепрями и оленями. Крикун был как раз из них.

– Искал, да не нашёл, – бросил Яр. – Все окрестные русалки по тебе слёзы льют.

Снова засмеялись, но недружно, вразнобой. Сбившиеся в пёструю стайку девушки поглядывали то на пришлого, то на своего забияку; все знакомые, но… не те. И легко от этого, и досадно. Что ж, тогда и задерживаться незачем.

– Вестимо, льют, – вмешался другой охотник. Ростом он на голову превосходил Яра; звали же его, будто в насмешку, Малом. – По ком им ещё плакать – по чернявым вымескам, что ли?

Ладони сами собой сжались в кулаки. Да смекал бы этот бугай, с кем говорит! В былые времена все боялись взгляд косой ненароком на волхва бросить, будь он хоть степняк, хоть поморянин, а теперь знай себе смеются… Если так спустить, житья ему тут не станет.

– Отчего б и нет, – зло выплюнул Яр. Его слушали; всем любопытно было, до чего дело дойдёт. – А знаешь, кем что русалки, что девки брезгуют? Баловнями медвежьими.

Мал помрачнел лицом. Было на что обидеться: так прозывали невезучих звероловов, которым умения насилу хватало самим из лесу выбраться подобру-поздорову. Суеверным охотникам одни только слова уже казались проклятием, а ведь Яр и впрямь мог отнять у недруга удачу…

– Ври, да не завирайся, горожанин, – Мал шагнул ему навстречу, отирая ладонью костяшки пальцев. Предупреждал: возьми, мол, слова назад – миром разойдёмся.

Не на того напал.

– Когда б я соврал, ты б так не злился, – нахально заявил Яр и тут же прянул в сторону, раньше, чем Мал замахнулся.

Вспыхнул в крови азарт. Здоровяк-охотник запросто вытряс бы из Яра душу – если б сумел поймать. Тяжёлая лапища только зря свистнула мимо виска под разноголосый гомон. Всем пришлась по душе нечаянная потеха. Яру тоже нравилось: за всю здешнюю нелюбовь он всласть отыгрывался на разъярённом противнике. Глядишь, теперь и смотреть станут по-другому. И парни, и девки…

– Ты бы поберёгся – а ну как рогатину потом не поднимешь?

Мал негодующе взревел. Одобрительные окрики, чужое тяжёлое дыхание, частое биение в висках – всё слилось в один сплошной гул, будто рядом снова выл разбуженный нежитью свирепый ветер. Дважды или трижды Маловы удары попадали в цель; Яр едва заметил. До каких пор тут принято драться: довольно повалить противника в пыль или нужно пролить кровь? Яр, пожалуй, сумел бы и то, и другое…

– А ну!

Тепловатая, пахнущая железом вода обрушилась им на головы, насквозь вымочила одежду, превратила пыль под ногами в скользкую грязь. Мал с размаху сел наземь; Яр удержался на ногах, только назад шагнул, чтобы не потерять равновесие. Мерзкие, похожие на пот струйки сбегали по лицу, по волосам, по коже под рубашкой. Деревенские хохотали и улюлюкали. Мужик, окативший драчунов колодезной водой, угрожающе покачивал пустой бадьёй.

– Ужо я вам задам! Ишь, взяли обычай… Ежли делать неча, так и брысь в поле! – громыхал он, грозя кулаком почему-то Яру.

Мал меж тем поднялся на ноги, утёр кровь с жиденьких усов, огляделся вокруг и вдруг растянул губы в широкой улыбке. Правды в ней было ещё меньше, чем приязни.

– А горазд ты махаться, горожанин! – фальшиво воскликнул охотник под недружный хохот приятелей. – Ну, мы не квиты ещё! Как дядьки Борова не будет, так дело докончим!

– Обязательно, – сумрачно пообещал Яр.

Он жалел уже, что полез в драку. Ну что ему этот пустоголовый телёнок? Если чесались кулаки, так надо было храмовому рыло чистить – тому хоть есть за что… А теперь постоянно держать ухо востро, ждать, когда Малу взбредёт в голову свести счёты. Яр сердито смахнул со скулы розоватую от крови водицу. Кожа саднила – несильно, пока ещё не схлынул задор.

Яр отвернулся от шумной гурьбы и в одиночестве пошёл к околице. Деревенские на него оглядывались – кто насмешливо, кто с интересом. Хорош у него, должно, видок… И злиться-то не на кого, кроме себя самого. Что ж так? С нежитью ладить выходит лучше, чем с людьми. А прежде было по-другому: сколько б ни костерили его взрослые, среди сверстников Пройда всегда был свой. Что потерял он в погоне за сокровенным знанием – или, может, что недоброго приобрёл?