– Да, разумеется, – профессор беспокойно пошевелил большими пальцами. – Говорить… м-м-м… на эти темы я могу только и исключительно с вами.

Вот как. Умели работать тогдашние контролёры. Одного не предвидели: кто именно придёт им на смену.

– В таком случае отвечайте на мои вопросы правдиво и полно. Это приказ, – мягко сказал Верховский. Профессор вздрогнул. Должно быть, это первый допрос в его жизни. – Какова была ваша должность? Чем вы занимались?

– Я руководил институтом, – старательно выговаривая слова, ответил Дубинский. Верховский частенько встречал у гражданских это забавное, но полезное заблуждение: многие обыватели считают, что от громкости голоса и чёткости артикуляции зависит исполнение клятвы. – Должность была – директор. Но я именно что управлял. Научная деятельность – её я не касался. Почти никак.

– Не касались, – веско повторил Верховский. Директор, надо же… Конечно, его пощадили: кому он нужен, зицпредседатель? – И в экспериментах вы не участвовали?

– Конечно, нет. Из нас никто не участвовал, – Дубинский нервно пожевал губами, будто перебирал слова в поисках подходящих. – Это была мера предосторожности. Мы набирали в учёные исключительно магов, причём не холодного спектра. Чтобы никто не мог самостоятельно опробовать… результаты изысканий.

– И как же тогда проводили опыты?

– Была особая схема, – профессор замялся. – Довольно-таки… неэтичная. Эти люди работали на обслуживающих должностях: уборщики там, бухгалтеры, техники… Люди с даром, я имею в виду. Многие даже и не знали, что он у них есть. Эксперимент надо было провести так, чтобы испытуемый не понял, что именно он делает и зачем. То есть… Обставить как разговор за обедом или как просьбу о мелкой помощи, подержать пробирку или что-то такое… Понимаете, если бы эти люди осознали, на что они способны… Конечно, в основном это были обычные граждане, без наклонностей. Но риск…

Вот и ещё одна нестыковка разрешена. Всё просто: знания бесплодны без способностей, способности беспомощны без знаний – потому их и развели по разным углам, чтобы не получить взрывоопасной смеси. Надо думать, внутри коллектива приходилось всеми правдами и неправдами поддерживать товарищеские отношения. Не станет же добропорядочный бухгалтер хвататься за пробирки по просьбе случайного человека. А если кто-нибудь потом неосмотрительно расскажет, зачем всё это было – бухгалтер может и чердаком поехать. «Слуги дьявола»… Это бедный некромант поневоле ещё мягко выразился. Интеллигентно. Кого из коллег он пытался откопать на злосчастном кладбище?

– Кого-то всё равно приходилось вводить в курс дела, – предположил Верховский. – Не всё можно сделать без направленного усилия воли.

– Д-да… Да, вы правы. Но таких было очень мало, их держали на особом учёте, требовали отдельных клятв, – Дубинский пугливо заёрзал на жёстком стуле. – Они… э-э-э… подверглись… По-моему, сейчас уже никого нет в живых.

Ну ещё бы. Логично было начинать с носителей и теории, и практики. Верховский потребовал у профессора перечислить все имена, какие ещё не истёрлись из памяти, и кропотливо всё записал. Знакомых не было; может, и впрямь всех уложили в могилу, нечаянно задев при допросах что-то из «отдельных клятв».

– Вы поддерживаете контакты с бывшими коллегами?

– Нет, – Григорий Петрович старательно замотал головой. Лысина вызывающе сверкнула в свете кухонной лампы. – Я… Мне запретили. Вы понимаете…

Да, конечно, понимает. Он бы тоже на месте тогдашних контролёров перестраховался. Если уж деть дедулю никуда нельзя, пусть хоть сидит тихо и слово лишнее пикнуть боится. Работать на «Технологии будущего» Дубинский может ровно при одном условии: если общается на опасные темы исключительно с сотрудником магического контроля.

И это как раз легко выяснить.

– Кроме меня, кто-то обращался к вам за информацией? – жёстко спросил Верховский. – Как угодно давно, но после вашей клятвы?

Дубинский яростно замотал головой. Потом сообразил, что неприятный гость не сочтёт это ответом, и сказал вслух:

– Нет. Нет, никто не обращался. Никогда. Ни из вашего отдела, ни… вообще. Я уже давно не у дел, я входил в учёный совет, мне было не до старых каких-то… проблем…

– Что случилось с архивами? – Верховский откинулся на мягкую спинку стула. Он был разочарован и доволен одновременно. След-то ложный, но если бы оправдалось сложившееся на лету предположение… Ещё есть шанс, что всё чуть-чуть чище, чем он думает. – Почему они не попали в руки… моих коллег?

– Это же очевидно. Мы выполнили всё, что было предписано инструкциями, – Григорий Петрович заговорил теперь убеждённо. Выбрался на твёрдую почву после блуждания по зыбким нечистотам. – Как только пришёл приказ о расформировании института, всё уничтожили. Каждый листок бумаги в здании.

Потом наверняка кто-то за это отдувался. Учредители, однако, как в воду глядели. Знали, что рушить их маленький секретный мирок возьмутся не слишком высокоморальные личности. Но – опять не сходится: если сведения так и не добыли, то сейчас не должно быть никаких «Технологий», а если добыли – то чего ждали двадцать лет? Производство наладить не могли?

– Что насчёт материалов? – спросил Верховский. – Оборудование вы тоже переломали?

– Оборудование переломали вы, – брюзгливо отозвался профессор. – Всю нашу науку – коту под хвост!

– А если вдруг не всю? – Верховский вкрадчиво понизил тон, заставляя собеседника прислушаться. – Вы ведь умудрились кое-что вытащить из-под пресса, правда?

Дубинский резко втянул воздух и поперхнулся неправедным гневом.

– Да, умудрились, – с видом оскорблённой добродетели подтвердил он. – Это бесценные знания, это труд нескольких поколений учёных! И вот какие-то дуболомы… В угоду таким же дуракам, только заграничным… Конечно, мы обязаны были сохранить хоть что-то!

– Вы проследили дальнейший путь приборов? – при этих словах профессор слегка опешил. Захотелось сгрести его за отглаженный воротничок. Как можно было сплавить секретное оборудование куда-то на сторону, даже не задумавшись, кто и как будет его использовать? – Если теперь в ваших возлюбленных центрифугах и автоклавах дистиллируют смертельную отраву, что тогда?

Дубинский притих. Высокоумный дурак. В какой чёртов момент люди начинают ценить всякий хлам выше жизней себе подобных? Этот ведь не голодал на пустырях, ему не двадцать глупых лет, его даже не связывает никакая клятва! Воистину, зла на свете мало; его с лихвой заменяют такие вот, не дающие себе труда задуматься хоть на миг…

– Кто-то ещё знает о вашей связи с институтом фундаментальных исследований? – выплюнул Верховский. Он не притащит почтенного профессора под арест, оба это прекрасно знают, и попробуй тут сдержи раздражение!

– Ну как же… Это открытая информация, мой послужной список, – Дубинский как-то виновато улыбнулся. Чувствовал себя неуютно после цыплячьей вспышки гнева. – Но об этом редко вспоминают, чрезвычайно редко. Когда надо перечислить все регалии и… э-э-э… заслуги…

То есть узнать про загадочный институт мог любой, кто присутствовал при чествованиях заслуженного недоучёного. Кто читал или писал о нём. Кто, в конце концов, совал нос в его досье… На котором, между прочим, не было никаких особых пометок. Если бы не усталость, Верховский клокотал бы от гнева на простоту, с которой правосудие водят за нос. За какую нитку ни хватайся – попадается то оборванная, то гнилая. Как дела двадцатилетней давности стыкуются с днём сегодняшним? И как, леший побери, всё это привело к Витькиной гибели?

Но теперь хотя бы есть кому поручить поиски…

…Про подручных Феликс говорил крайне неохотно. И о том, как сходился с ними, нажимая поочерёдно на страх и на жажду наживы, и о том, как их использовал. В последние лет десять, заверял он, ничего ужасного не делали. Так, мелочи: воровство, слежка и шантаж, если повезёт – выбивание долгов, но неизменно деликатное, без серьёзного вреда здоровью. Приходилось слушать и при этом сдерживать жгучее желание уложить деликатного вредителя мордой в холодный кафельный пол. Ничего не поменялось. Так и пакостит в разумных масштабах, то есть – чтоб самого за хвост не поймали. А на все обвинения ответ один: жить как-то надо. И, леший побери, правда ведь надо! Есть вообще у этого заблудшего агнца легальный путь обратно в общество?