– Наверное, потому что Виктор Сергеевич мёртв, – сказал он наконец, тщательно взвешивая каждое слово. – Всему остальному я мог бы придумать другое объяснение. Не этому.

Верховский на пару мгновений прикрыл глаза. Всё ещё слишком много неясностей, но стажёр не врёт. Может быть, ошибается, но не врёт, леший побери! Им ещё предстоит долгий обстоятельный разговор, и это будет именно разговор, а не допрос. Убийцы так себя не ведут. Да и могла ли Лидия Свешникова воспитать убийцу?

– Итак, ты считаешь, что Липатов скрывает свою подлинную личность и что у него есть подручный по кличке Котик, – заставив себя взять спокойный тон, вновь заговорил Верховский. – Что-то ещё?

– Да. Он как-то связан со здешним отделением психиатрии, – Ярослав качнул головой в ту сторону, где располагались больничные корпуса. – Ему очень не понравилось, что я там был. Скрывает что-то.

– Далеко идущие выводы, – заметил Верховский. Времени оставалось всё меньше. – Потрудись объяснить.

– Леший… Попробую… – стажёр на несколько мгновений прикрыл глаза, пытаясь собраться с мыслями. – По отдельности вроде бы ерунда, но когда всё вместе… Если помните, из хранилища украли ампулу. Я не записал номер дела, к которому она относилась, но почти уверен, что речь как раз о женщине, которую потом здесь у нас обследовали психиатры. Дело о её наследстве сейчас разбирает Чернов, там что-то не в порядке с назначенным ей лечением. И она – одна из двоих пациентов, которые сошли с ума без участия нежити. За последние одиннадцать лет.

– Твой подозреваемый работает в контроле восемь лет, – сообщил Верховский. – Здесь не сходится.

– Не уверен, – Ярослав упрямо покачал головой. – Он же и до устройства в контроль где-то существовал. Зачем было запрещать мне видеться с пациенткой, у которой похожие симптомы?

– Например, чтобы ты её не травмировал своим появлением.

Зарецкий невесело усмехнулся.

– Тогда достаточно было бы отлучить меня от конкретной палаты или хотя бы от отделения. Липатов слышал, как я говорил с медиком про те два случая, как мне посоветовали запросить истории болезни у главврача. И запретил мне вообще появляться в больнице без вашего личного распоряжения.

Запретил появляться в больнице? А если бы парню понадобилось от чего-нибудь лечиться? Это не просто превышение полномочий – это задел на изощрённое опосредованное убийство. Тянет на серьёзное наказание. Но всё же…

– Может быть, это просто ошибка в формулировке, – предположил Верховский. – Денис погорячился, безо всяких задних мыслей.

– Я думаю, он очень хотел бы, чтобы мы так думали.

Упрямец. Что ж, если происшествия сегодняшней ночи для него выглядят так, как он описал, нетрудно понять его убеждённость.

– Я отменяю его распоряжение, – веско сказал Верховский. – В следующий раз сразу сообщай, если получишь подобный приказ. Это незаконно.

– Но всё равно слишком мало для аргумента, – Ярослав кивнул, словно наверняка знал, что снял эту фразу с начальничьего языка. – Я же сказал: по отдельности всё выглядит… незначительным. Был ещё взлом кабинета. Думаю, мы тогда виделись как раз с Котиком… Ч-чёрт…

Он помотал головой – надо полагать, прогонял болезненные воспоминания. Всё ещё злится на себя, и так и будет злиться ещё долгие годы. Нет, точно не пытается обмануть. Верховский насмотрелся на допросах, как юлят или неестественно каменеют лгуны разной степени умелости. Не так.

– Да, правильно, – тихо проговорил стажёр, глядя куда-то в сторону. – Липатов за пропуск объяснялся с безопасностью – значит, не врал, что при нём карты не было с вечера. За него в сейфе копался Котик. И удирал от меня Котик. И рассказал про аварию тоже Котик… Непонятно только, что им обоим в сейфе понадобилось. Хотя нет, подождите… Если вчера мы застали тут Громова…

«Мы застали». Стало быть, хотя бы этому происшествию есть ещё один свидетель. Лучше, чем совсем ничего.

– Время, – напомнил Верховский сразу и стажёру, и себе самому. Порассуждать они ещё успеют; сейчас пора действовать. – Слушай и запоминай. Ты сумел в последний момент вызвать меня по личной связке… Кстати говоря, дай руку, надо это устроить… И с тех пор не приходил в сознание. На ближайшие пару недель ты госпитализирован, посещения запрещены. С медиками я договорюсь. Сиди дома, наружу без крайней необходимости не высовывайся и на рожон не лезь, – объятый тревогой, Верховский поднялся на ноги и, заложив руки за спину, прошёлся взад-вперёд по кабинету. То, что он творит прямо сейчас, неимоверно рискованно. Если бы на кону была только должность, он бы так не нервничал. И, между прочим, о должностях… – Завтра задним числом выпишу тебе повышение. Это не поощрение, я пытаюсь развязать тебе руки, – строго прибавил он. Впрочем, Зарецкий никак не отреагировал. Похвально, леший побери! – Постарайся к вечеру прийти в себя и собрать в кучу все свои соображения. Я вряд ли быстро освобожусь, но нам надо будет побеседовать.

– Надо, – серьёзно сказал Ярослав. – Только будьте осторожны. Если станет известно, что мы с вами успели поговорить…

Верховский коротко кивнул. Казалось, он смотрит сейчас в странное зеркало, честное и безжалостное. Сам он не вёл ли себя так же самоуверенно, пуская на самотёк отдельские неурядицы? Сам не оказался на краю пропасти, чудом успев отступить в последний миг? Или, леший знает, не успев – отступить ещё надо суметь… Телефон требовательно задребезжал пронзительным звонком. Пора возвращаться. На край пропасти. К Витьке.

– Выполняй, – мягко велел Верховский, придерживая палец над пульсирующей зелёной кнопкой. – Я дам знать, когда буду готов к разговору.

Он проследил, чтобы стажёр исчез из кабинета, и только потом взял трубку. Звонил Ерёменко собственной персоной; голос его звучал совершенно обескураженно. Похоже, оперативники выдернули его с ночного отдыха, тоже ощутив нужду в ком-то если не знающем, то хотя бы облечённом властью.

– Саня, ты сюда можешь выбраться? – почти умоляюще попросил динамик. – Мы ни лешего не понимаем…

– Вы давайте фиксируйте картину, – сухо посоветовал Верховский. Вспомнилось некстати: ведь Ерёменко когда-то зарубил ему карьеру… Это уже много лет не имело значения. – Я сейчас буду.

Здание склада, исполосованное над входом чёрными следами пламени, словно царапинами от гигантских когтей, поспешно обводили красно-белой лентой. Ерёменко нервно смолил сигарету поодаль от входа. Он был одет не по форме, в видавшие виды джинсы и обыкновенную чёрную куртку, и занимал мысли, как пить дать, сочинением максимально невинного отчёта для Терехова. Злость улеглась, не успев толком вспыхнуть. Когда человека сдёргивают средь ночи по подобным поводам, он будет думать о чём угодно, кроме сути дела – если, конечно, не заставит себя прекратить искать спасения в мелкой протокольной возне.

– Ну тут и… – бывший начальник незатейливо выругался, охарактеризовав сразу всё, от погоды до происшествия. – Ты сам-то успел посмотреть? Есть мысли, чего стряслось?

– Ни малейшего понятия, – ровным голосом солгал Верховский. Пора начинать скармливать безопасникам только что состряпанную легенду. – Сотрудника к медикам отвозил. Очнётся – может, расскажет что-нибудь.

– Ох уж мне твои сотрудники, – осторожно проворчал Ерёменко. Были времена, когда они оба без зазрения совести костерили контроль на чём свет стоит; с тех пор мнения внутри безопасности вряд ли изменились, да и, по чести сказать, не с чего им меняться. – По твоей указке тут шастал или что?

– Или что.

– И чего, как жареным запахло, вот так просто тебя сюда вызвал?

– Стараюсь выстраивать доверительную атмосферу в коллективе, – Верховский усмехнулся собственной иронии. – Вы накопали что-нибудь серьёзное?

– Ни лешего. Парни говорят, если чего и было, сгорело всё, – Ерёменко расстроенно выдохнул сизое дымное облако. – Если твой боец ничего не расскажет, гиблое будет дело. Как же это Витёк… Всегда в поле лучший был, и вот, пожалуйста…

Доверял убийце. Другого объяснения и не придумаешь. Он вообще слишком хорошо думал о людях.