Кабинет, знакомый до последнего пятнышка на линолеуме, Верховский вызвал в памяти особенно тщательно, чтобы не промахнуться от недостатка сосредоточенности. Зарецкий, вопреки ожиданиям, не сбежал; он неподвижно сидел у стола, болезненно сгорбившись и прижав ладони к лицу. Искреннее ли это отчаяние – или часть какой-то сложной игры? Очень не хочется прямо сейчас искать подвох в каждом жесте, в каждом слове, но куда денешься, это работа…

– Начни, пожалуйста, с самого начала, – нарочито сухо велел Верховский, усаживаясь в кресло напротив встрепенувшегося стажёра. – И по существу. Времени мало.

Зарецкий выпрямился, избегая, впрочем, откидываться на спинку стула. Бесстрастная мина на его лице была слишком фальшива, чтобы в неё поверить.

– Сейчас, – стажёр нервно взмахнул ладонью, вызывая к жизни заклятие тишины. Верховский отчего-то об этом не подумал. Кабинет и без того всегда был надёжной крепостью… Или нет. – Липатов. Всё дело в нём. Он не тот, за кого себя выдаёт.

«А ты?..»

Вопрос остался невысказанным. Ответ на него не в словах; он в случайных жестах, невольных оговорках, мимолётных сокращениях лицевых мышц. Скудный лунный свет струился сквозь оконное стекло из-за спины Верховского, услужливо вычерчивая облик стажёра на фоне зыбких теней. Парень не выглядел ни измученным, ни напуганным – скорее, сосредоточенным и… разозлённым. Как ни старается скрыть, а нет-нет да выдаст себя: то сердито дёрнет уголком рта, то едва заметно горько поморщится. Или хвалёное хладнокровие трещит по швам, или – нельзя не предположить – всё это очень талантливый спектакль.

– Я слушаю, – поторопил Верховский, переплетая пальцы перед лицом. Его тоже одолевала тревога.

– Вечером он угрожал Громову, – проговорил Зарецкий, рассеянно глядя куда-то за спину начальнику. – Здесь, в переговорке. Сказал, чтобы Валерий Васильевич что-то для него сделал к завтрашнему дню. Потом намекнул, что у него есть дела через пару часов. Я думал, возьму с поличным.

– Не вышло, – безжалостно подсказал Верховский.

– Да, не вышло, – ожесточённо повторил Ярослав. – Я нашёл Липатова там, на этом складе…

– Как именно?

– По личной вещи.

– Впечатляющие умения, – Верховский позволил себе недоверчиво нахмуриться, – для только что сдавшего на четвёрку.

Зарецкий криво усмехнулся.

– Я математик, Александр Михайлович. Кое-что смыслю в преобразованиях.

Смыслит он… Лидия, похоже, учила его впрок. Помнится, она всегда с пренебрежением относилась к законам, которые считала несправедливыми. Привлечь парня по третьей статье – пустячное дело, он наверняка это понимает, но всё равно позволяет себе огрызаться. Либо уверен в своей неприкосновенности, либо… доверяет?

– Допустим. Дальше?

– Липатов возился с металлической стружкой, вроде той, что у нас на свалке лежит леший знает с каких времён, – послушно продолжил стажёр. – Сказал, что кто-то поделился с ним образцом. Может быть, тот же Громов, я не знаю… Не думал всерьёз об этом…

– Понятно. Дальше?

– Мы слегка повздорили, – понизив тон, процедил Зарецкий. – Моя взяла. Но допросить я его не мог, поэтому… Поэтому вызвал Виктора Сергеевича.

Его голос бессильно угас. Неужели и впрямь сожалеет?

– И что ты успел узнать? – поспешно спросил Верховский, уводя разговор от опасной темы. Ненадолго. Им всё равно придётся к ней вернуться.

– Имя. Этого человека зовут Юрий, а не Денис, – уверенно сказал Зарецкий. – Не думаю, что Липатов – настоящая его фамилия. И… на нём наверняка нет присяги, – прибавил он задумчиво. – Или с ней что-то не так. Чёрт, и у этого… Котика… тоже с ней нелады…

– У Котика, – с нажимом повторил Верховский.

– Да, – стажёр с силой сдавил пальцами виски, словно заставлял себя думать. – Эти идиотские клички… Я не знаю, кто он. Примерно моих лет. Физически сильный. Неплохой маг, спектр красный… Леший! Может… Хотя – неважно…

– Откуда он взялся?

– Приехал. Там, похоже, было какое-то постоянное место встречи. Липатов… или как его по-настоящему… сначала принял меня за этого Котика. Иначе чёрта с два я застал бы его врасплох…

Верховский тайком перевёл дух, словно перед прыжком в прорубь.

– Потом появился Виктор Сергеевич?

– Через некоторое время, – Зарецкий поморщился, словно от резкой боли. – Я к тому моменту… ничего уже не мог сделать. Липатов снял с него амулет.

– Ты уверен?

– Да, – без колебаний отозвался стажёр. – Котик стерёг меня. Виктор Сергеевич, очевидно, не стал бы себя убивать. Больше там никого не было.

– И в этом ты тоже уверен?

– Да.

Тихо и твёрдо. С чего такая убеждённость? Он, в конце концов, не отряд безопасников, чтобы взять под наблюдение целое здание, и не нежить, чтобы чуять живых…

– Допустим. Что было потом?

– Я отключился на какое-то время, – досадливо признался Зарецкий. – Очнулся уже посреди пожара. Не должен был. У меня не забрали телефон, хотя обыскивали… Не ожидали, что он мне ещё пригодится.

– Как же ты умудрился… обмануть ожидания?

Стажёр натянуто улыбнулся.

– Если помните, парализующие чары были моим вступительным заданием.

Врёт ли? Липатов мог не ожидать от двадцатилетнего паренька виртуозного владения сложной многоступенчатой магией, но этот-то пару дней как сдал один из самых сложных экзаменов, и весь отдел об этом знал Витькиными стараниями. Витька… Витька был железно уверен в порядочности своего протеже. Мог он настолько жестоко ошибаться?

– Чёрт, – Зарецкий помотал головой, словно возражая каким-то своим мыслям. – Всё это звучит как неумелое враньё. У меня нет доказательств. Липатов завтра скажет, что я сам натворил дел и теперь заметаю следы. Я уже однажды проявил… безрассудство…

Проявил. То-то и оно. Разумному человеку свойственно впредь обходить однажды опробованные грабли. Но Зарецкий прав: доказательств нет. По собственному почину привести его к следственной присяге Верховский не имеет права, а значит, это действительно будет слово против слова. Опальный стажёр против матёрого старшего офицера. И если хоть на миг допустить, что правда на стороне стажёра…

Подумать страшно, что тогда.

Один из лучших сотрудников, испытанный долгой службой контролёр – и вдруг убийца? Он здесь восемь с лишним лет – и до сих пор сидел тихо, так, что никто ничего не замечал?.. Но кому замечать, если на задания доблестные сотрудники ездят в одиночестве, а в стенах Управы не так много возможностей проявить дурные наклонности? Если вдуматься, Верховский толком и не знал никого из своих подчинённых – кроме Витьки, само собой. Утром приветствие, вечером прощание, время от времени – планёрка или брезгливое участие в то и дело вспыхивающих ссорах. Не зря Авилов продолжает его попрекать…

– Я всё думаю, – голос Зарецкого звучал сдавленно; удивительно, что стажёр вовсе заговорил после долгого молчания. – Если бы я попробовал снять проклятие… Если бы получилось… Был бы шанс?

– Малая доля вероятности. Слишком большой накопленный эффект, – сухо сказал Верховский. – С чего ты взял, что смог бы снять проклятие?

– Знаю, что мог бы, – тихо проговорил Зарецкий, глядя в сторону. – Хотя бы попробовать.

В этой отчаянной самонадеянности есть что-то искреннее. Если парень не врёт… Если он хотя бы добросовестно заблуждается…

Лучше бы Липатов оказался на поверку добропорядочным гражданином. Но предполагать это изначально – заведомый самообман. Когда нечему верить, правда на стороне сомнения. Нужно дождаться опергруппы, посмотреть, что они найдут…

Но тогда решать будет уже слишком поздно.

– Почему ты так уверен в том, что видел и слышал? – осторожно, словно прикасаясь к оголённому проводу, спросил Верховский. Ответ решит если не всё, то многое.

Если бы стажёр растерялся напрочь или, напротив, принялся бы складно излагать заранее сочинённую легенду, Верховский без колебаний сдал бы его следствию. Однако Ярослав не сделал ни того, ни другого. Он всерьёз задумался над вопросом; даже если изобретал оправдание, всё равно это говорит в его пользу… Марина бы оценила.