Тот неприязненно дёрнул плечом.

– Ну как… Я детектором проверил, смотрю – красным моргает. Что, спрашиваю, при себе? Он говорит – нет ничего, – здесь Говорову достался подозрительный взгляд. – Ну, я детектор показываю – как, говорю, нету ничего, если вот, горит? А он мне – не знаю да не знаю… Я говорю – то-сё, сейчас безопасность вызову, разберёмся, и тут вдруг контур.

– Вы пытались отобрать артефакт?

– Да ни в жизнь! – праведно возмутился охранник. – Я ж инструкции знаю, за что попало не хватаюсь…

Верховский перевёл взгляд на задержанного. Тот как-то нехотя кивнул.

– Ничего не отбирали. Я сам в футляр положил, когда… потребовали.

Ну ещё бы. Небось, не хочется под следствие по второй статье… Нет, дело, пожалуй, не в проклятии. Вот если артефакт резко и очень мощно сработал по прямому назначению – тогда головоломка складывается, но за каким лешим обывателю понадобился могучий заряд удачи?

И – округлое жало шариковой ручки замерло над исписанным листом – как именно эта удача сработала?

– Вы по какому вопросу пришли? – напрямик спросил Верховский, пристально наблюдая за задержанным.

– В правопорядок, оформить недвижимость, – нервно сказал Говоров. – По наследству.

– Тоже от тёщи?

– Да, – задержанный опасливо взглянул на футляр. – Ничего особенного, небольшая дача. Там живёт домовой, поэтому наше ведомство разбирается… Очень долго они почему-то… – он запоздало сообразил, что честить служащих правопорядка в его положении недальновидно, и поперхнулся окончанием фразы.

– Понятно, – протянул Верховский, имея в виду не столько услышанное, сколько несказанное. – Что подтверждает ваши права?

Говоров недоумённо вскинул брови. Безопасности должно быть глубоко фиолетово на какие-то там дачи, пусть там хоть десять домовых обитает. Верховскому и было фиолетово; его волновало, от чего сработал контур и чем это теперь грозит.

– Э-э-э… вот, – незадачливый наследник завозился, выкладывая на стол бумаги из тонкой папки. – Завещание… Медицинское заключение… Документы о родстве…

Правопорядок, увидев такое обилие безупречно оформленных бумаг, придёт в полнейший восторг и немедленно примет решение в пользу подателя. Ну, может, не немедленно, но рано или поздно. На кой чёрт тут удача?

Если только удачей не будет отказ…

– С домом какие-то проблемы? – предположил Верховский. – Проклятия, сглазы, бродячая нежить какая-нибудь?

– Да нет. Обычный дом, жилой, в посёлке…

Обычный, да не обычный. Говоров явился требовать своё наследство, но ему со всей доступной мощью мешает его собственный артефакт. А мощь, судя по поведению контуров, потребовалась немалая – значит, вероятности удачного исхода стремятся к нулю. Что ж, шанс оказаться на допросе, заглянув в Управу по вполне законным делам, и впрямь ничтожен. Но ведь не желает же Говоров провала сам себе! Иначе отказался бы от наследства, да и дело с концом…

– Дом осматривали? Окрестности? Надзор с домовым беседовал?

– Бе-беседовал, – Говоров озадаченно заикнулся. До него, похоже, с запозданием стало доходить то же, до чего уже додумался его собеседник. – Вы… вы имеете в виду…

– Только надзор? Больше никто? – чуть повысив тон, уточнил Верховский.

Рядовой неуютно завозился на своём месте. Начинал понимать, к чему клонит старший товарищ.

– Д-да. Только надзор, – опасливо признался Говоров.

А должен был ещё и контроль. И колечко они отдали без вопросов… Нет уж, упырь дважды в одно место не кусает: тут не случайный промах, а намеренное нарушение. Либо редкостное головотяпство, но это почти наверняка исключено… Верховский взял у рядового бланк протокола и решительно написал: «Требуется повторная экспертиза». Как бы только бумага не попала ровно к тому же нечистому на руку эксперту…

– Как умирала покойная? – задумчиво спросил Верховский. Вдруг родственница норовит возвратиться к милому порогу в неживом виде, а Говоров подспудно этого опасается?

– Да как, – задержанный судорожно дёрнул сутулыми плечами. – Небось и сама не поняла. Альцгеймер был у тёщи, чем дальше – тем хуже… Не лечится всё-таки старость.

Альцгеймер. Безумие. Вполне возможный, кстати, путь к исполнению наложенного тенью проклятия. А бывает нежить с таким прижизненным диагнозом? Если да, то это кошмар похуже рехнувшейся от несчастной любви чахоточной дворянки. Говоров беспокойно перебирал свои бумажки; Верховский готов был поклясться, что ему не по себе – то есть ещё больше не по себе, чем должно бы быть. Может, в неживую тёщу он и не верит, но говорить о её смерти ему неприятно. Всё-таки – не сам ли примучил?..

Но тогда его удачей было бы не привлекать к себе внимания. Нет, не сходится…

Полчаса спустя, подписывая наконец протокол, Верховский невольно задумался: что, если он сам и есть привлечённая амулетом удача? В самом деле, кто, кроме разозлённого на контрольских дармоедов старшего лейтенанта, не наплевал бы на пустяковое дело… Но, наверное, потребуется ещё одно сравнимое по мощи срабатывание чар везения, чтобы доблестные офицеры не упрятали дело в бесконечно долгий ящик.

Очень уж неприятно получается: и сомнительный артефакт, и неспокойный дом… Даже если честно проворонили – ничего хорошего.

Под самый конец смены, когда самые ретивые уже нетерпеливо подпрыгивали на местах, прилипнув взглядами к минутной стрелке, в отдел вдруг влетел чем-то крепко разозлённый Ерёменко. Пока шеф топал мимо столов к своему кабинету, Верховский лениво гадал, что такое приключилось с начальником – ровно до момента, когда тот обернулся у самой двери и не уставил сумрачный взор прямиком на него.

– Зайди, – коротко велел майор и скрылся в кабинете.

Медленно, давая шефу время остыть, Верховский поднялся из-за стола и пересёк тесный отдел. Прежний боевой товарищ, а нынче кабинетный сиделец Ерёменко уже успел устроиться на рабочем месте; рыхлым животом он прижимал к столешнице форменный тёмно-зелёный галстук. На вошедшего подчинённого он зыркнул сердито и как-то устало – мол, утомил, одни проблемы от тебя. Лучше б вовсе ничего не делал, всем было бы удобнее.

– Ну? Что там стряслось днём у охраны? – неприветливо буркнул начальник, качнув коротко стриженой головой куда-то в сторону главного входа.

Верховский пожал плечами.

– Сложно сказать. Надо стопорить юристов и заново проводить экспертизу по этому красавцу. Пусть контроль почешется.

Ерёменко, ожидавший простого и понятного ответа вроде «скрутили хулигана» или «неисправный артефакт бабахнул», заметно помрачнел.

– Контроль, значит, пусть почешется, – пробормотал он себе под нос. – Рекордсмен ты у нас. Чтоб две жалобы в один день…

– Жалобы? – возмущённо переспросил Верховский. Это на что же вторая?

– Жалобы, жалобы, – раздражённо повторил Ерёменко. – И обе, надо ж, на превышение полномочий. Чего ты в этого гражданского вцепился, а? Не знал, что ли, что контролёры вонять будут? Ты им репутацию испортишь, они тебе – жизнь!

– Так если дело требует…

– Какое, к лешему, дело! – Ерёменко в сердцах хватил кулаком по серому пластику. Бутафорский письменный прибор, увенчанный фигуркой полуобнажённой Фемиды, пугливо подпрыгнул на самом краю стола. – Ты оперативник! Дело твоё – повязать и до обезьянника дотащить! А ты что?! По спецархивам шаришься! В злачные места какие-то лазаешь леший знает зачем! Сигналки контролёрские дёргаешь, чтоб им провалиться вместе со всей грёбаной Капотней!..

Вот оно что. Стало быть, случай с Говоровым – только предлог напомнить обо всей череде прегрешений. Гражданского, небось, быстренько отпустили на все четыре стороны вместе с контрабандным кольцом и заверенными документами на подозрительный дом. Репутацию ведь беречь надо…

– Дим, тебе самому-то не интересно разве, правильно ли мы вяжем и тащим? – не удержавшись, спросил Верховский. – Если на всё плевать, так леший знает, до чего мы докатимся…

– Не «Дима», а «майор Ерёменко»! – взревел начальник. От его неосторожного движения Фемида всё-таки рухнула на пол, прибавив к громовым раскатам командного голоса неубедительный глухой стук. – Мне твои выходки вот где уже, ясно?! Все работают и работают, одному тебе больше всех надо! А мне потом огребать! – он судорожно схватил со стола пламенеющую печатью бумажонку и гневно потряс ею, словно поруганным знаменем. – Чтоб никакой больше самодеятельности! Без моего указа никуда не рыпаться! Что хоть как-то со службой… хоть краешком, хоть намёком… не трогать под страхом увольнения! И к контролю на пушечный выстрел не приближайся, пока вести себя не научишься! А до тех пор – никакого повышения, ни в звании, ни в должности! Надоело мне от начальства выслушивать, сил никаких нет!..