Как говорить, Чан Гэн вспомнил лишь спустя минуту молчания, продлившуюся целую вечность. Он очнулся благодаря приятному аромату эликсира.

— Нет, я не знал, что мой ифу... Зачем ему отправляться на юг?

Чэнь Цинсюй удивилась:

— Аньдинхоу покинул северо-западную границу, потому что у него могут появиться военные дела и другие вопросы, касающиеся армии. Я могу судить лишь по нескольким брошенным мне словам, не более. Зачем ему рассказывать мне о своих планах?

— Но младший брат из Черного Железного Лагеря сказал мне, что он вернется на Новый Год...

Услышав слова Чан Гэна, Чэнь Цинсюй еще больше запуталась.

— Праздник хризантем еще не прошел [1]. Вернется ли Аньдинхоу на Новый Год или нет – разве это не зависит о того, где ему прикажут нести службу?

Чан Гэн был в замешательстве. И тут он рассмеялся, понимая, каким же глупцом он был. Достаточно было подумать о том, что только такие, как он – кто постоянно стремится к чему-то и, одновременно, это чего-то страшиться, – будут считать срок в три-четыре месяца пустяком.

— Я подумала, что ты пришел сюда, потому что знаешь об этом. Оказалось, что это просто совпадение, – вслух размышляла Чэнь Цинсюй. – В письме он указал, что прибудет через несколько дней. Если ты никуда не торопишься, то дождись его.

Чан Гэн от растерянности издал невнятный звук в знак согласия. Его мысли уже давно улетели за тысячи ли [2] прочь.

Чэнь Цинсюй подошла к Чан Гэну и закричала ему прямо в ухо:

— Чан Гэн! Чан Гэн!

Лишь тогда Чан Гэн наконец-то пришел в себя.

Чэнь Цинсюй вновь заговорила со всей строгостью в голосе:

— Я уже говорила тебе, что мой эликсир не является противоядием. Это всего-навсего простая формула, которая может помочь тебе немного успокоить нервы.

Чтобы Кость Нечистоты не тревожила, необходимо учиться не поддаваться тревогам. Все мысли, что беспокоят тебя, что забираются в твое сердце, – будут пищей для яда. Только сегодня за короткий промежуток времени твой разум уже дважды рассеивался. Что, в конце то концов, происходит с тобой?

— Мне жаль... – ответил Чан Гэн и опустил свой взгляд. Он больше не хотел возвращаться к этой теме и поспешил перевести разговор в иное русло: к вопросу о рецепте, который он только что выписал.

Он думал о том, как Чэнь Цинсюй путешествовала по стране, излечив множество тяжелых заболеваний, исцеляя бесчисленные раны на смертной плоти. Но знала ли она, как спасти человеческое сердце?

Вернув пациентов домой, молодой солдат Черного Железного Лагеря поспешил обратно. Увидев, что Чан Гэн остался на том же месте и не бросил солдата на произвол судьбы, он почувствовал облегчение.

Чан Гэн позаимствовал несколько книг из серии "Классика фармацевтики" и, попрощавшись с Чэнь Цинсюй, взял с собой молодого солдата. Так они вдвоем отправились в соседний город на поиски постоялого двора.

Осенние цикады и прочие насекомые с наступлением вечера стрекотали более зычно.

Чан Гэн положил успокаивающий эликсир рядом со своей подушкой, ощущая, что на этот раз лекарство госпожи Чэнь не очень ему помогало. Оно не только не успокаивало, но и заставляло чувствовать себя еще более взволнованным. Не успел он закрыть глаза, как проснулся среди ночи. В конце концов, от нечего делать молодой человек зажег свет и принялся читать.

Когда сгорела первая миска лампового масла, Чан Гэн прочитал две с половиной из трех книг "Классики фармацевтики". До самого рассвета он так и не смог заснуть.

В недра его груди, казалось, тайно разместили золотой короб, извергающий белый пар, что продолжал сжигать нескончаемые запасы Цзылюцзиня.

Чан Гэн неоднократно уговаривал себе сохранять спокойствие. Он повторял эти слова десятки тысяч раз, заставляя вторить их сердцем. Гу Юнь собирался вскоре приехать сюда – сможет ли Чан Гэн невозмутимо разговаривать с ним? Он не мог себе этого даже представить. Его безудержное влечение к нему и постоянные тревоги переплелись вокруг его костей. Каждую минуту – нет, каждую секунду – его сердце нещадно сжимала лоза, покрытая острыми шипами, и болезненно впивалась в плоть все глубже и глубже. Этот самообман оказался совершенно бесполезен...

Ранним утром следующего дня Чан Гэн обратился к молодому солдату:

— Младший брат, скажи, если ты захочешь отправиться на юг, пересекая Чжунгуаньцунь и направляясь в Синьцзян, какой путь ты выберешь?

— Если бы это был вопрос служебных дел, – быстро ответил солдат, – естественно, я пошел бы по казенному тракту. Если вопрос касается другого, я бы действовал по своему усмотрению – трудно сказать. Возможно, я мог бы пересечь горы или перемещаться вдоль прибрежной полосы.

Чан Гэн молча кивнул.

И тут рядовой остолбенел в крайнем изумлении. Он заметил, что Чан Гэн сменил поношенные одежды, которые он носил во время путешествия по Цзянху. Новый наряд пускай и не выглядел роскошно, однако он казался весьма изысканным, тонко намекавшим на принадлежность господина к благородному сану – представляя, если не знатный род, то, по крайней мере, богатый дом.

За одну ночь Чан Гэн превратился из бедного студента в настоящего молодого господина. Разумеется, обращение к нему хозяина постоялого двора не могло не стать более уважительным, чем раньше.

Надевая изящные одежды, он каждый день ездил верхом по казенному тракту. Никто не знал, ожидал ли он кого-то или просто показушничал.

Конечно же, как и любая одежда, эта не могла не испачкаться. Возвращаясь к концу дня, молодой человек с сожалением подмечал, что его одежды покрылись слоем пыли. Чан Гэн не хотел никого обременять, поэтому он тщательным образом отстирывал их сам. У него не было других вариантов, поэтому приходилось приводить одежду в порядок самостоятельно, ведь у Чан Гэна в запасе было всего два комплекта одежды "молодого господина". Если бы он не трудился так усердно, у него попросту не осталось бы другой одежды, в которую мог бы переодеться.

Каждый новый день, когда Чан Гэн садился на лошадь, его голову неизменно посещала горькая мысль: "Возможно, мне стоит уйти".

Он не видел Гу Юня больше четырех лет. Его тоска по нему и то, насколько сильно он скучал – эти чувства, копясь, превратились в огромную гору. И каждый раз смотря на нее, Чан Гэн не мог не испытывать страха, раздиравшего его грудь, что эта самая гора может рухнуть от малейшего порыва ветра.

Он так хотел сбежать, но не мог. Каждый день он неизменно сражался с самим собой. До сих пор не найдя решение, он вновь и вновь появлялся на официальном тракте. Тратя дни, Чан Гэн мог только плыть по течению. Он весь день питался ветром и песком, но дорогу не пробегал даже кролик. Возвращаясь поздним вечером обратно, он каждый раз обещал себе: "Я подожду еще завтра утром, а потом сбегу на всю жизнь".

На следующий день он забирал свои слова обратно и возвращался на казенную дорогу.

Ворох противоречивых мыслей и чувств захлестнули Чан Гэна – последние пять дней он пребывал в этом неотвратимом безумии. К вечеру пятого дня, когда молодой человек уже повернул своего коня, чтобы возвратиться на постоялый двор – он замедлил свой ход, чтобы полюбоваться заходящим на западе солнцем, окрасившим небо в кроваво-красные цвета. Это зрелище казалось ему невероятным. Он не мог сдержаться от такой красоты и остановился, позволяя лошади насладиться травой. И тут Чан Гэн вспомнил о том, чем он занимался последние несколько дней. Он не знал, смеяться или плакать. "Если Ляо Жань узнает об этом, он, наверное, будет смеяться, пока не выпадут зубы," – подумал Чан Гэн.

В этот момент молодой человек внезапно услышал позади себя звук конских копыт. Он развернул лошадь, чтобы отойти с дороги. Когда он инстинктивно оглянулся, то увидел множество больших и сильных коней, стремительно бегущих вперед. Они все быстрее и быстрее сокращали дистанцию между ними. Позади ряда скакунов промелькнул запряженный экипаж.

Издали кавалерия казалась одета в обычные наряды. Они выглядели так же, как и все остальные путешественники, какие очень спешили куда-то.