Кучер открыл ворота в поместье, зажег огни и отошел в сторону, ожидая следующих приказов.

— Я понимаю, что тебя бесполезно просить о том, чтобы ты как следует присматривал за ним, – произнес Шэнь И. – Но ему пришлось пережить немало лишений в этой жизни. Ты – единственный родственник, который у него остался. Ты должен быть с ним более искренним и откровенным. Если не знаешь, что делать – подбодри и напиши для него несколько каллиграфических заметок – этого будет достаточно.

Похоже, что смысл этих слов, наконец, дошел до Гу Юня, и он ответил более терпеливо:

— Хорошо.

Шэнь И выпряг лошадь из повозки, оседлал ее и натянул поводья.

Сделав несколько шагов вперед, он не мог не развернуться и не добавить:

— Маршал! Неопытный маленький ребенок или тяжелобольной взрослый – все они учат вас, как стать лучше. Возможность встретиться с ними – уже большая удача.

Гу Юнь потер лоб, страдая от головной боли:

— Боже мой! Ты, паршивец с длинным языком, умоляю тебя, езжай уже отсюда!

Шэнь И в насмешку ругнулся на него, затем натянул поводья и поскакал вперед.

Примечания:

Железные марионетки приводятся в движение с помощью Цзылюцзиня. Они могут автоматически перемещаться. Внешне они представляют собой подобие тяжелой железной брони, способной самостоятельно двигаться.

2. Цао Нянцзы и Гу Юнь ссылаются на стихотворение Цуй Чжао "To The Maiden Who Has Been Sold" династии Тан. Оригинальные строки можно примерно перевести как: "Ступив в поместье лишь раз, уйдешь вглубь навсегда \ ее юный Сяо теперь всего лишь чужак...»

Речь идет о доме богача. Дом богача не только хорошо охраняется, но еще он и очень большой. В поместье богатого хоу может быть 10 построек и между ними может быть по 3 моста, и в каждом доме может быть по 3-4 просторные комнаты.

Оригинал еще говорит о том, что там смысл в том, что в такой дом трудно попасть и из него трудно выйти (можно заблудиться).

Это своеобразная метафора о том, что богатые люди неприступны.

Или еще говорится: дом хоу такой же большой как море.

3. В этой новелле "люди с Запада" – это аналогия европейской цивилизации.

Глава 19 «Секрет»

***

Он зарылся лицом в одеяло и закричал. Он казался себе омерзительным и был слишком смущен, чтобы взглянуть на кого-либо снова. Он не желал ничего более, кроме как просто удариться головой о столбик кровати и положить конец этой никчемной жизни.

***

После полуночи Гу Юнь был совершенно измотан. Сначала он хотел вернуться в свою комнату и отдохнуть, но в конце концов, после слов Шэнь И, бессознательно повернул в другую сторону.

В это время на улицах столицы еще горели редкие огни. Чан Гэн уже давно спал. Решив не беспокоить престарелых слуг, Гу Юнь спокойно вошел в комнату мальчика. Тусклый свет, отражавшийся от снега за окном, послужил ему проводником, когда он, протянув руки, осторожно поправил одеяло Чан Гэна. И тут маршал нечаянно обнаружил, что ребенок, похоже, дурно спал, мучаемый ночными кошмарами.

"Не привык жить в огромном поместье?" – подумал Гу Юнь, сжимая запястье мальчишки в своих ледяных руках.

Чан Гэн вздрогнул, глубоко вдохнул и внезапно проснулся. Его взгляд был наполнен сомнениями и трепетом – он с оцепенением уставился на человека у своей кровати.

Гу Юнь нежно погладил его ладонь и мягко спросил:

— Тебя одолели кошмары? Что тебе снилось?

Чан Гэн некоторое время ничего не отвечал – его заспанно-рассеянный взгляд начал потихоньку фокусироваться. Он посмотрел в глаза Гу Юня – они напомнили ему два горящих теплых огонька среди темной ночи – и неожиданно обнял его за талию.

Маршал принес с собой в комнату холодный воздух ранней зимы. Его плечи все еще обтягивали черные железные щитки, и Чан Гэн прижался лбом к холодному снаряжению. И тут ему невольно почудилось, что он перенесся назад – в тот самый год и в то место за городскими воротами, когда пугающей снежной ночью холод нещадно пронизывал его до костей. Он судорожно вздрогнул – только сейчас оковы кошмарного сна перестали теснить его разум. Измученный, он подумал про себя: «Я все еще жив».

Шестеренки домашних часов, повернувшись, зарокотали. В нагретой жаровне тихо потрескивали раскаленные угли. Сама жаровня походила на выставленный посреди комнаты котел, обвитый тонкими трубами, из которого поднимался и стелился по полу тонкий белый дымок. Таким образом тепло уютно циркулировало по комнате.

Чан Гэн обнял Гу Юня так внезапно, что маршал на мгновение оцепенел. Странное чувство заполнило его сердце – впервые кто-то обнял его так крепко, искреннее делясь чувством взаимной потребности друг в друге.

Легкомысленный и нахальный образ маршала Гу – "я непобедим в этом мире", который он натягивал на себя изо дня в день, и впрямь оказался искусной маской. Он прекрасно осознавал как преимущество собственных сильных сторон, так и пределы своих возможностей. Если бы Аньдинхоу был так самоуверен, то после нескольких вылазок на поле боя трава на его могиле, вероятно, уже бы выросла в человеческий рост.

Однако в какой-то момент сердце Гу Юня облачилось в броню из притворной личины "в этом мире нет ничего, что бы я не сумел".

Хоть Чан Гэн и подрос, став заметно крепче, но все равно напоминал маленького мальчика. Протянув руку и крепче обняв его, Гу Юнь почувствовал, как сквозь тонкую одежду выпирали тощие мальчишеские ребра.

Это худое тело прижалось к нему. Гу Юнь понимал, что он должен позаботиться об этом ребенке, присматривая за ним и защищая, чтобы тот мог вырасти и, как велел Император, прожить беззаботную счастливую жизнь до ста лет.

Он наконец-то понял, что теперь в состоянии исполнить данное перед Императором обещание.

Гу Юнь снял железные щитки, повесив их у кровати. Не раздеваясь, он забрался в постель к Чан Гэну и тихонько спросил:

— Ты все еще скучаешь по своей матери? Ой... Я имел в виду твою тетю.

Чан Гэн покачал головой.

Он также не испытывал глубокой привязанности к Императору и назвал прежнего владыку «отцом» только из уважения к Гу Юню.

Понимая это, маршал задал следующий вопрос:

— Ты скучаешь по брату Сюй?

На этот раз Чан Гэн не стал отрицать.

За все эти годы, Сюй Байху был первым великодушным человеком, которого Чан Гэн повстречал на своем пути. Хотя отчима нельзя было назвать исключительно одаренным, однако тот оставался щедрым и снисходительным. Он старался подать мальчику хороший пример. Общаясь с ним, Чан Гэн впервые понял, что значит жить спокойной жизнью.

Сюй Байху всегда был занят военными делами и почти никогда не возвращался домой. Это обстоятельство и подарило Гу Юню редкую возможность заполнить пустоту в сердце Чан Гэна.

Получив молчаливое подтверждение своей догадки, Гу Юнь наклонил голову и затуманенным взглядом уставился на полог кровати. Он внезапно поймал себя на мысли, что не в состоянии остановить неприятное ощущение, пожирающее его изнутри. Он невольно спросил:

— Брат Сюй обращался с тобой лучше, чем я?

Чан Гэн удивленно воззрился на него, не понимая, почему Гу Юнь задал вопрос, ответ на который и так очевиден.

В этот раз Гу Юнь чудесным образом прочитал его взгляд, внезапно ощутив, как порыв ледяного ветра пронзил его в самое сердце. Он сухо отозвался:

— Другого выбора нет – приказ Императора невозможно нарушить, его можно только исполнить.

Гу Юнь горько расхохотался. Когда маршал засмеялся, Чан Гэн почувствовал легкую вибрацию в груди; внезапно его поразило какое-то незнакомое переживание. Левая половина его сердца подсказывала, что расстояние между ними сейчас было несколько неестественным, и мальчику захотелось отстранится от своего ифу. Но правая половина желала, чтобы его превратили в тонкий листок бумаги и приклеили поближе к ифу, не оставив даже малейшего зазора.